Свою тушечницу и кисти я упаковала в последний момент, поскольку перед самым отъездом написала стихотворение, адресованное моей Розе Керрии:
Крылья диких гусей
Облака расчертили строками,
На север спеша.
Так и ты, крыльям птиц подражая,
Письма мне неустанно строчи.
Путевой дневник
День первый
В ночь перед отбытием отец прочитал нам строгое наставление о необходимости сохранять сдержанность. Нас должен был провожать представитель государя, и отец заявил, что не находит удовольствия в мысли о всхлипывающей жене и ее причитающих, будто на похоронах, родителях. Хотя челядинцы выехали спозаранок, в последнюю минуту к нашим воротам примчался отдувающийся посыльный с пакетом для меня. Не желая открывать послание в предотъездной суматохе, я спрятала его за пазуху. Прохладный предрассветный воздух был свеж и неподвижен. Сколь прекрасен Мияко в это время суток! Я начала думать, что совершила серьезную ошибку.
В одном экипаже ехали мы с мачехой и ее новорожденной дочкой, в другом – Нобунори с двумя маленькими братьями, пяти и трех лет. Малыши обожали старшего брата, потому что он вечно затевал с ними возню. Все трое, начиная с самого Нобунори, вели себя как шкодливые щенята. Сперва я обрадовалась, что мне не придется делить тесное пространство кузова с буйными мальчишками, однако мачехины тихие всхлипы и скорбь постепенно омрачили мне настроение. А я‑то полагала, что должна быть счастлива в этот день! Отец с двумя проводниками ехал верхом, но позднее поменялся местами с Нобунори.
Предполагалось, что путешествие займет пять дней, но в итоге потребовались все восемь. Первую ночь мы провели в Оцу, на южной оконечности озера Оми. Начало путешествия выдалось тяжелым в нравственном отношении, но не слишком изнурительным в смысле телесной усталости. Мне уже доводилось бывать в Оцу.
Утром на тракте Авада царило оживленное движение. Навстречу нам ехали, спеша в столицу, подводы, груженные провизией, дровами и сеном, а также крестьянские телеги с бамбуковыми ящиками, доверху наполненными баклажанами и огурцами. В попутном же направлении в этот ранний час двигалось совсем немного повозок. Я предположила, что вечером поток телег потянется в обратную сторону, разъезжаясь по деревням.
Сразу после полудня мы миновали заставу Аусака, и мачеха горько заплакала. У меня тоже перехватило горло. Именно в этом месте остро осознаешь, что покидаешь столицу. Одно дело, если всего лишь на несколько дней едешь в Оцу или в храм Исияма, но совсем другое – если оставляешь цивилизованный край на неопределенный срок. Я еще крепче сжала в пальцах пакет, содержимое которого успела тайком изучить, когда мы остановились, чтобы размяться.
– Подарок от Нобутаки? – осведомился отец.
Я только улыбнулась в ответ. Кажется, отец решил, что угадал, и с довольным видом отошел, чтобы утешить жену. Подарком оказался обитый оленьей кожей дорожный футляр, в котором лежали тушечница, кисть и миниатюрный брусок туши размером с прутик. Футляр был обернут несколькими стопками тонкой писчей бумаги. Очаровательный подарок! Если бы его и впрямь преподнес Нобутака, я была бы поражена. Но пакет, разумеется, прислала Роза Керрия, присовокупив у нему пятистишие:
Все, кто уехал,
В Мияко потом возвратятся.
Но скоро ль?
Что‑то далекое сквозит
В названиях: Каэруяма, Ицухата…
Моя умница догадалась упомянуть в стихотворении этидзэнские названия! Я уже страшно скучала по ней.
Той ночью на постоялом дворе в Оцу я взяла крошечную кисть, подаренную Розой Керрией, и мелким-мелким почерком написала первую часть своего путевого отчета.
День второй
Отплытие состоялось спозаранок, ибо весь долгий день нам предстояло провести на воде. Погрузив вещи на лодку в Оцу, мы при попутном ветре и на хорошей скорости двинулись вдоль побережья на север. Было странно видеть, что гора Хиэй теперь находится к западу от нас, ведь в Мияко мы привыкли к тому, что серая громада охраняет северо-восточные подступы к столице. По небу неслись облака, отбрасывая тени, плясавшие на склонах зеленых холмов. Такие холмы часто изображают на ширмах, и мне казалось, что мы проплываем мимо самой великолепной на свете ширмы, созданной в раю. На востоке, за озером, сквозь марево проступали призрачные серые очертания гор; одна из них, представлявшая собой почти идеальный конус, напоминала далекую гору Фудзи в миниатюре.
Над нами пролетели пять величественных цапель; в небольшой бухте, мимо который мы проплывали, гонялись друг за другом ястребы. Солнце заволокло большим облаком, и вода из зеленой тотчас сделалась темно-синей; затем сквозь облако пробился свет, озарив мир подобно лучам, исходящим из нимба будды Амиды. В жизни своей я не видела столь обширного свободного пространства, как гладь озера Оми, и трепетала от изумления и благоговения. К нашей лодке подплыли несколько рыбаков, предлагая местные яства. Отец, пребывавший в превосходном расположении духа, дал им немного риса в обмен на поданные блюда. Само собой, большей частью там была рыба, а также вызвавшие мое удивление крошечные моллюски, очищенные от панцирей и замаринованные. Хотелось бы мне взглянуть на раковины этих существ: из них можно было бы сделать кукольный набор для игры кай-авасэ [38].
Вероятно, в тот день мне не следовало так наедаться. Постоянная качка и неумолчный плеск волн стали вызывать у меня дурноту. Ближе к вечеру на воде началось волнение, и уж тут‑то я по-настоящему пожалела, что не осталась дома, даже если пришлось бы выйти замуж за Нобутаку. Потемневшее небо прорезали вспышки молний. Наконец наша лодка причалила к острову Тикубусима, где мы устроились на ночлег. Даже сейчас, когда я перечитываю строфу, на сочинении которой тогда сосредоточилась, мне вспоминается морская болезнь – стихотворением, впрочем, не излеченная:
Тучи сгустились,
Разыгралась вдруг грозная буря,
И воды взбурлили.
Я, как эта утлая лодка,
Не нахожу себе места в волнах.
Во всяком случае, водная часть путешествия почти закончилась. Когда меня перенесли на берег, я испытала странные ощущения. Как только ступни коснулись земли, тошнота исчезла, хотя ноги по-прежнему дрожали, как будто не могли поверить, что больше не надо пытаться удержаться на качающейся поверхности. Вчера я думала лишь о том, что из-за своего упрямого сопротивления замужеству покидаю столицу; мачеха же плакала без всякого стеснения, ибо ни для кого не было секретом, как она относится к переезду в Этидзэн. Я не могла позволить себе подобной роскоши и теперь была благодарна судьбе за то, что морская болезнь послужила оправданием моим слезам.
Незадолго до того, как сгустились тучи, мы проплывали мимо местечка под названием Миогасаки, где видели людей, вытаскивающих рыболовные сети. Мужчины и женщины, высоко подоткнув грубые одежды, вперехват тянули тяжелые сети. У рыбарей были темные, заскорузлые на вид руки и ноги. Этот образ запечатлелся у меня в памяти, и я сочинила пятистишие, чтобы отправить его Розе Керрии:
На озере в Мио
Рыбаки бесконечные сети
Тянут из волн.
И мои бесконечные тянутся мысли
О той, что осталась в Мияко.
День третий
Я встала раньше остальных членов семьи, чтобы полюбоваться восходом. Воздух был свеж, небо после бури ясное, воды озера Оми гладкие, как лак, – казалось невероятным, что вчера нас так безжалостно швыряло по волнам. Черные сосны картинно нависали над маленькой гаванью. Я решила когда‑нибудь воспроизвести эту сцену на подносе в подарок отцу и для этой цели прихватила с берега немного золотистого песка и гальки.
Накануне я искренне сожалела о том, что добилась осуществления своего замысла и покинула Мияко. Попытки избавиться от кармы неизбежно приводят к страданиям, и я была уверена, что страдаю именно по этой причине. Но ясным прозрачным утром на крошечном островке я ощутила, как сожаления мало-помалу улетучиваются. Мимо промелькнула белая бабочка, хотя на берегу не было цветов; к моему удивлению, она замельтешила над волнами и пропала в озерной дали.
Чувства то утихали, то снова захлестывали меня подобно штормовым волнам. Каким из них можно доверять? Мне вспомнился Мияко и тотчас на ум пришла Роза Керрия. Интересно, что она сейчас делает? Подумывает ли уже о цветных одеяниях или по-прежнему носит серый траур? Потом я сказала себе: наше знакомство совсем недавнее, и цветы керрии, которыми мы любовались во время нашей первой встречи, еще только начали увядать. Уверена, что мы были близки в прошлой жизни. Это единственное, чем могла объясняться наша внезапная страстная привязанность друг к другу.
Я услыхала, как завозились дети, и вернулась, чтобы помочь домашним собраться. Мы снова погрузились в лодку и спокойно добрались до северной оконечности озера. Там нас ожидали носильщики, которые погрузили тюки с вещами на вьючных животных. Я с беспокойством разглядывала грубое средство передвижения, в котором мы должны были ехать дальше: для отца и Нобунори приготовили лошадей, однако нам, женщинам и детям, пришлось забираться в подвешенные к двум шестам бамбуковые короба, каждый из которых взвалили на плечи двое поразительно диких с виду крестьян.
День четвертый, пятый, шестой
Мы прибыли в Ицухату и на несколько дней остановились на постоялом дворе, чтобы прийти в себя после перевала через горы Сиодзу. Подумать только, а я‑то радовалась завершению плавания! Знай я, что ждет меня впереди, – с готовностью забралась бы в мерзкую лодку опять и вернулась в Оцу. Я предпочла бы путешествовать в экипаже, запряженном смирными волами, вместо того чтобы доверяться волнам и носильщикам, вот только волы никогда не преодолели бы крутые скалистые тропы и узкие уступы, вырубленные в горных склонах. Когда я осмелилась выглянуть наружу из-под шторы, которая бешено раскачивалась при каждом толчке, одного вида разверзшейся под нами пропасти хватило, чтобы заставить меня в ужасе зажмуриться.