Я остро ощущала ход времени и вновь обратилась к своему календарю. Год начинается с туманов, за которыми следуют прочие весенние явления, столь превозносимые поэтами. Лето пролетает почти незаметно, и вот половина года уже позади. Осень обычно открывается завываниями ветра, приносящего прохладу. Случается еще один всплеск поэтических мотивов, связанных с осенью. Зима же – лишь послесловие осени.
Мой китайский календарь соглашался с этим. Первое двухнеделье осени называлось «Поднимается холодный ветер», однако в тот год мы будто застряли в нескончаемом лете. Стояла страшная жара, люди начали болеть, многие опасались новой вспышки мора. Болезнетворные испарения не пощадили даже императора и его почтенную мать, вдовствующую императрицу: оба занедужили. Каждый боялся оказаться следующей жертвой мора, и на выступление борцов явилось не так много зрителей.
Я там присутствовала, однако не могла понять, в чье поместье меня привезли. Оно находилось в южной части города, за Шестой линией, в местности, не слишком хорошо мне знакомой. Дом был построен недавно, но отлично продуман, а сад так прекрасно устроен, словно вырос здесь сам по себе. Я познакомилась с поэтом Кинто, давним другом моего отца, и стала выспрашивать у него про усадьбу.
Тот замялся с ответом, но затем тихим голосом поведал нечто такое, что потрясло меня.
– Это дом, который Нобутака тайно строит для своей новой невесты, – прошептал Кинто. – Подчеркиваю: тайно, хотя, полагаю, ей пора бы узнать, как преданно он заботится о ней.
После сказанного Кинто я уже едва замечала дюжих борцов. Сперва мне показалось унизительным, что великий ученый и поэт прекрасно осведомлен о моих отношениях с Нобутакой. Однако, будучи созданием себялюбивым, вскоре я с упоением обратила взор на великолепный сад. Не верилось, что он разбит для меня. Я оперлась на перила из блестящей древесины дзельквы. Неужто это мой дом!
Я позволила себе бросить мимолетный взгляд на внутреннее убранство: лаковые полки, тонкие, обметанные по краям циновки, комоды из павловнии – все было выполнено в самом современном и утонченном стиле. Галереи, отполированные персиковыми косточками, сияли, как зеркала. Я была ошеломлена. Все это Нобутака сделал ради меня!
Нобутака. Я со стыдом осознала, что лишь теперь заметила его отсутствие.
Мне сообщили, что Нобутака очень болен. Кажется, никто не знал, является ли его недомогание предвестником оспы или же свидетельствует об одержимости злым духом. Мне лишь удалось выяснить, что он ощущает сильное давление в груди и ему трудно дышать.
Я решила, что должна навестить больного, хотя он находился в своем главном доме. Приехав туда, поначалу я ощущала неловкость, однако женщина, которая меня встретила, – она была примерно моего возраста, и я догадалась, что это дочь Нобутаки, – держалась очень любезно. Она провела меня в главный покой, где несколько священнослужителей молились о выздоровлении хозяина. Теперь ждали знаменитого заклинателя злых духов, которого вызвали несколько дней назад, но вследствие занятости он согласился явиться лишь сегодня.
Я пришла в неподходящее время, однако дочь Нобутаки уговорила меня остаться и посидеть с другими друзьями и родственниками, которые собрались на обряд изгнания духов [55]. Она ошиблась, предположив, что и я входила в число приглашенных, однако отказаться было бы невежливо, и я осталась. Нобутака лежал на закрытом пóлогом возвышении за высокой ширмой и был недоступен нашим взорам.
Решетки на южной и восточной стенах помещения полностью подняли, чтобы впустить слабый ветерок с просторного внутреннего двора, затененного мощными соснами. Едва я успела оценить великолепие главного дома моего жениха, как по залу пронесся ропот гостей, свидетельствующий о прибытии заклинателя. Обернувшись, я заметила, что в покой вводят степенного молодого человека. Я ожидала увидеть седеющего монаха, но перед нами предстал привлекательный мужчина лет тридцати. Его подвели к напольной подушке для колен, лежавшей перед занавешенным возвышением. Он опустился на нее и поклонился, а его помощник незамедлительно стал раскладывать ритуальные принадлежности. Священнослужитель взял веер с ароматом гвоздики и начал читать магическое заклинание тысячи рук.
Тем временем в покой прокралась девочка лет двенадцати. Она подползла к возвышению и села перед небольшой ширмой рядом со священнослужителем, готовая принять в себя злого духа, одолевшего Нобутака. Я много раз являлась свидетельницей подобных сцен при жизни моей старшей сестры. Такако была особенно подвержена недугам, вызываемым блуждающими духами. Приглашаемые к ней священнослужители всегда были стариками, а посредники – чумазыми детишками. Мне еще не доводилось наблюдать столь утонченный ритуал изгнания духов.
Вообще, насколько помнится, я впервые присутствовала при обряде, проводимом над мужчиной. По-моему, мужчины относительно редко бывают одержимы духами, разве только они находятся под огромным политическим давлением или подвержены необычайной слабости. Женщины отчего‑то более уязвимы перед непрошеными призрачными захватчиками. Само собой, я тотчас задалась вопросом, не повинно ли в недомогании Нобутаки, хотя бы отчасти, мое недружелюбное обращение с ним, и пожалела, что не выбрала другое время для визита.
Посредницей выступала прелестная девочка, пухленькая и яснолицая. На ней было тонкое накрахмаленное бледно-рыжее платье и длинные шаровары цвета яичной скорлупы, которые скорее подошли бы пожилой женщине, чем юной девушке, хотя смотрелись на ней на удивление привлекательно. Помощник заклинателя протянул посреднице отшлифованную деревянную палочку, а священнослужитель стал нараспев произносить священные магические слоги. Девочка крепко зажмурилась и начала дрожать и раскачиваться; тело ее чутко отзывалось на резкие, отрывистые звуки мантры, которую произносил заклинатель. Вскоре она впала в транс и повалилась на пол, с ее губ срывались ужасающие стоны и вопли. Мы, зрители, содрогались, хотя знали, что стоны издает дух, а не сама посредница.
И все же, подумалось мне, она, без сомнения, смутилась бы, обнаружив, что на нее устремлено столько глаз. Другие, видимо, тоже почувствовали это, потому что кто‑то подошел к ширме и попытался одернуть смятую одежду девочки.
День уже близился к вечеру. Громко взывая к пощаде, священнослужитель сумел исторгнуть дух-захватчик из тела. Мы ожидали, что он прогонит это существо, велев ему держаться подальше, но священнослужитель продолжал мучить демона, настоятельно требуя назвать себя. Дух отказывался или же просто не мог этого сделать, и в конце концов священнослужитель отпустил его. Могущество мага повергло всех нас в благоговейный трепет. Но главное – недуг как будто отпустил больного. Один из слуг Нобутаки, находившийся рядом с ним у возвышения, вышел из-за полога и объявил, что господину стало легче дышать и лихорадка спáла.
Члены семейства наперебой выражали глубокую признательность заклинателю, который уже собирал принадлежности, и умоляли его остаться, пока они будут приносить благодарственную жертву, однако у молодого священнослужителя было еще несколько пациентов, и он вежливо отклонил приглашение. Достоинство, с которым он держался, произвело на меня большое впечатление.
Как только всеобщее волнение, вызванное обрядом заклинания, улеглось, меня снова посетило чувство, что я чужая в семейном кругу Нобутаки. Я заметила, что молодая женщина, которая уговорила меня остаться, во время церемонии внимательно разглядывала меня. В подобных обстоятельствах я едва ли могла просить допустить меня к Нобутаке и вместо этого решила вернуться домой и написать ему. Люди начали откланиваться, и я присоединилась к толпе, уже покидавшей дом, а когда напоследок выразила надежду на дальнейшее выздоровление хозяина, его дочь напрямую спросила меня:
– Это вы пишете рассказы о Гэндзи?
Излишне говорить, что я была ошеломлена. Неужели она считает меня угрозой благополучию ее дома, соперницей в борьбе за расположение отца, претенденткой на место, которое занимает ее мать? Все эти мысли тотчас пронеслись у меня в голове, и я почувствовала, что краснею.
– Мне очень нравятся ваши истории, – искренне добавила дочь Нобутаки, прежде чем я нашлась с ответом, после чего повернулась и ушла в дом.
Оттепель
Ветер поменялся, и гнетущая жара внезапно рассеялась, но это было не все. Я ощутила и более значительную перемену. Похолодало, сгустились тучи. Мы услышали ветер еще до того, как ощутили его пронизывающие порывы. На землю отвесно полетели крупные капли дождя, но вскоре их с неистовой силой стало сносить в сторону. Все бросились опускать решетки, которые на протяжении многих недель были подняты, чтобы в дом проникали малейшие дуновения ветерка. Мне пришлось рыться в сундуке в поисках теплого платья, хотя еще утром было так душно, что я с трудом переносила прикосновения к коже легчайшего шелкового платья.
Осень в том году оказалась очень дерзкой. Мне казалось, что природа осени – сумрачная инь, в отличие от ясной мужской природы весны, но та осень была наполнена ярой неукротимостью ян.
Нобутака переехал в новый дом на Шестой линии, чтобы отделаться от духа, который продолжал преследовать его даже после обряда заклинания. Священнослужители пребывали в растерянности, и в конце концов прорицатель предложил пациенту сменить место жительства, чтобы избавиться от зловредного существа. Нобутака прислал мне записку, приглашая навестить его в новом жилище.
Я задумалась, не связан ли его недуг с тем, что в этот сезон духи тяготеют к блужданиям. В седьмом месяце, особенно в полнолуние, души пускаются в странствия. Может, они подвержены влиянию Праздника духов предков, во время которого их приглашают вернуться в дома живых? Поскольку призрачных созданий чествуют, поминают и умилостивляют, они, должно быть, и сами стремятся к утешению и вниманию. Но возможно и противоположное объяснение: не исключено, что Праздник предков проводится в эту пору именно потому, что духи становятся беспокойными и мы пытаемся задобрить их церемониями. В беспрестанных блужданиях даже дух любим