Меня тронуло, что отец явно беспокоился о чувствах своих детей. Я хорошо его понимала, и уж по крайней мере меня он мог не извещать о своей женитьбе столь официальным тоном. Тем не менее это объявление знаменовало собой грядущие перемены, и я подозревала, что прежде всего они коснутся меня. В отличие от предыдущего брака, когда отец по договоренности переехал в дом матушкиных родителей, где родились и выросли мы, их дети, на сей раз, наоборот, невесте предстояло переселиться в нашу официальную резиденцию.
Ныне принято, чтобы молодая жена покидала родительский кров и переезжала с мужем в новый дом, однако в то время подобная будущность казалась мне ужасной. Доведись мне тогда выйти замуж, я предпочла бы остаться в доме отца, чтобы муж посещал меня там. Мысль о том, чтобы расстаться с родными и поселиться с незнакомцем в чужом месте, страшила меня. И потому, несмотря на все мои тревоги, мне было жаль невесту отца.
Отец, к его чести, постарался создать все условия для семейного благополучия. Он пристроил к дому еще один флигель, чтобы как можно меньше нарушать наш покой. Моя старшая сестра Такако удостоилась такой роскоши, как водворение в прежней отцовской спальне с видом на реку, поскольку ему самому предстояло переселиться в новый флигель. Я осталась в своей уютной полутемной комнате рядом с кабинетом отца, с окнами на пруд в саду, зато получила набор переносных перегородок и подушек. Нобунори обижался на Такако, которой досталось больше, чем ему, упрямо отказываясь признавать, что отец балует старшую дочь из-за ее скудоумия.
Главнейшей отрадой Такако было чревоугодие; она постоянно выпрашивала у служанок лакомства. И так любила фасоль в сладком винном сиропе, что всякий раз, когда кухарка готовила это блюдо, оно исчезало прежде, чем его успевали отведать другие члены семьи. Бедняжка была непомерно толста, зато добра и великодушна ко всем – за исключением Нобунори. Брату нравилось изводить ее, и в его присутствии Такако всегда была начеку. Завидев Нобу, она сразу хмурилась, так что глаза ее превращались в узкие щелочки: сестренка совершенно не умела скрывать свои чувства. Разумеется, у Такако не было никаких шансов выйти замуж.
Брат завидовал привязанности, которую выказывал к Такако отец. Нобунори обращался с ней очень сурово. Мне вечно приходилось вставать между братом и сестрой, чтобы установить мир. Одной из причин, по которым отец отдал Такако комнату с видом на реку, было желание развести детей на некоторое расстояние. Нобунори присоединил прежнюю комнату Такако к своей, располагавшейся рядом с кабинетом отца, заполучив, таким образом, побольше места для хранения своих разнообразных коллекций. Единственное, о чем попросила я, – это чтобы после свадьбы новой жене отца не было доступа в его кабинет.
Моя мачеха, хоть и тремя годами старше меня, была кротка, как безмолвная гардения. Про себя я звала ее Кутинаси [13]. Хотя ее отец интересовался китайской словесностью, сама она литературными способностями не обладала и уединенно жила в новопостроенном флигеле. Я же бо́льшую часть времени проводила в кабинете, откуда любовалась увядающими хризантемами в саду.
Я размышляла о том, что сезоны сменяют друг друга, однако сами остаются неизменными, тогда как люди безвозвратно минуют весну своей юности, чтобы никогда не пережить ее снова. Меня пугала мысль о том, что, быть может, скоро мне самой придется покинуть отчий дом. Тифуру, как сорванный ветром осенний листок, уже унесло на чужбину. Могу ли избежать подобной участи я? Пусть даже мое замужество откладывалось, меня все равно каждый день терзала тоска по подруге. Я смирилась с тем, что мне никогда не представится возможность попасть ко двору. Когда‑то отец занимал должность в Церемониальном ведомстве, что могло бы мне пособить, однако после отречения императора Кадзана ему пришлось уйти в отставку. Он сумел найти философское утешение в китайской словесности, а ныне я сама в поисках духовного руководства обратилась к этим сочинениям. Я была убеждена, что ключ к тайнам жизни можно обрести в соотнесении наших душевных устремлений с природой.
Я нашла древнекитайский календарь «Помесячные предписания» [14] и изучила предсказания китайских мудрецов. Они изображали год в виде бамбукового ствола, состоящего из колен, перемежающихся узлами: каждое сочленение колена с узлом представляло один месяц, а название каждой части сочленения отражало изменения в природе. Когда я созерцала хризантемы в саду, как раз начался двухнедельный сезон («узел») под названием «Холодные росы». В нашем календаре используется такое же деление, однако у древних китайцев я обнаружила еще более тонкие различия. Каждое колено у них, в свою очередь, дробилось на три пятидневных отрезка. Всего в году таких отрезков насчитывалось семьдесят два. Я решила, что, благодаря столь подробному описанию сезонных изменений, китайцы, вероятно, владеют ключом к пониманию связи между человеческими переживаниями и природой, и потому ежедневно уделяла время тому, чтобы точно установить, какой нынче сезон.
Выяснилось, что двухнедельные «Холодные росы» начинаются с пятидневки «В гости прилетают дикие гуси», за ними следуют пять дней под названием «Воробьи ныряют в воду, превращаясь в моллюсков», а затем «Хризантемы желтеют»: именно это явление мне и довелось наблюдать в нашем саду. Двенадцать месяцев делились на четыре времени года, каждый месяц членился подобно бамбуковому стволу, а каждое колено ствола, в свой черед, разбивалось на пятидневки. Я восхищалась наблюдательностью китайцев.
Теперь модно хулить все китайское за безвкусицу и вычурность, но я никогда не разделяла подобного мнения. Чем больше я узнавала о китайской словесности, тем почтительнее к ней относилась. В конце концов, если бы не китайская письменность, возможно, мы никогда не смогли бы писать на своем родном японском языке. Но вместе с тем я начала ощущать, что китайский взгляд на вещи разительно отличается от нашего. При всей своей премудрости язык Поднебесной таинственен и в то же время предельно точен.
Упорядоченность старинного календаря привлекала меня. Отображенные в нем явления природы были подобны аккуратной нити с семьюдесятью двумя бусинами, равномерно распределенными между двадцатью четырьмя коленами бамбукового ствола. Их названия пленяли, однако и озадачивали: как воробьи могут превратиться в моллюсков? При этом заглавиям была присуща несколько простоватая поэтичность, хотя в конечном счете я так и не смогла обнаружить искомой связи. Китайский календарь предоставлял отличную возможность следовать природе – но только умом, а не сердцем.
Я пришла к выводу, что бывают моменты, когда наше сердце с особой чуткостью воспринимает какое‑нибудь природное явление. Если осенью за оголенным деревом сквозит садящееся солнце, рдяное небо отзывается у нас в душе одиноким великолепием умирающей красоты. Вот почему поэт обращается к образу заката, чтобы запечатлеть в своем стихотворении осенний период: закат – суть осени. У каждого времени года свои образы, которые передают его суть, отражаемую поэтическим восприятием.
Я начала составлять список природных явлений, олицетворяющих различные сезоны.
После женитьбы отца я, должно быть, замкнулась в себе, поскольку кое-кто обвинил меня во врожденной унылости. Я удивилась и сочла упрек совершенно несправедливым. Конечно, мне не присуще притворное зубоскальство, возможно, именно поэтому на меня решили навесить ярлык меланхолика, но, скажем, с Тифуру я излучала жизнерадостность и могла болтать без умолку. И я поняла, что по природе грусть мне не свойственна, лишь обстоятельства сделали меня такой. Бабушка предостерегала: задумчивость женихов не привлекает. «Старайся держаться чуть веселее», – наставляла она.
Однако, рассуждала я, если мужчина женится на мне, введенный в заблуждение притворной общительностью, тем сильнее он будет разочарован, обнаружив у меня тягу к серьезности. Ведь существуют же достойные женихи, способные разглядеть не только поверхностную светскость? Мне исполнилось восемнадцать лет. Большинство моих подруг уже вышли замуж или обзавелись достойными воздыхателями. Некоторые, чьи отцы занимали видное положение, поступили на придворную службу. «Девица, знающая китайский язык», получала не так уж много предложений от мужчин, если не считать одного ученика отца, человека незначительного, который, как я подозревала, отважился искать моей руки лишь потому, что счел меня полезной помощницей в учебе. Честно говоря, я радовалась, что мне не приходится отбиваться от женихов, ибо ни один из них не мог сравниться с Гэндзи, воображаемым обольстителем, придуманным мной и Тифуру.
Мы с ней обменивались письмами так часто, что гонцы едва успевали их доставлять. Когда семья подруги прибыла в Бидзэн, правитель провинции согласился взять Тифуру в жены, однако свадьба была отложена до окончания официального траура по его почившей супруге. Тифуру следовало сопроводить родных в Цукуси, а к положенному сроку вернуться в Бидзэн. Я получила от нее это стихотворение:
Терзаюсь, томлюсь,
Над западным морем луну
В тоске созерцая.
Ничто мне не мило сейчас,
Лишь слезы способна ронять.
Подруга умоляла меня сообщать ей столичные новости, и мои письма были полны сплетен, полученных от знакомых, служивших при дворе. Я ответила на стихи Тифуру:
Луну обгоняя,
На запад письма летят.
Могу ли забыть
Отправить вослед облакам
Заветную весточку другу?
Тифуру постоянно пребывала в моих мыслях, особенно когда я наблюдала за изменчивой луной. В отсутствие подруги я размышляла не только о ее прозвище, Туманная Луна, но и о самой природе луны.
Луна занимательнее неизменного солнца. Безусловно, именно по этой причине ее столь часто поминают поэты – в отличие от солнца, если только речь не заходит о рассвете или закате, когда дневное светило ненадолго замирает на пороге дня. В моих мыслях Тифуру уподоблялась прекрасной луне во всех ее состояниях. Молодая трехдневная луна напоминала брови подруги. С этого момента луна превращается в дугу лука, а затем и в полный круг, который особенно великолепен, когда окутан легкой дымкой облаков. Сразу после полнолуния серебристый диск, плывущий утром по западному небу, выглядит спокойным и женственным. Это тоже вызывало в памяти Тифуру. В течение следующих нескольких ночей луна не показывается на небе все дольше и дольше, и поздняя ночь, когда она наконец восходит, кажется светлее, особенно осенью. Затем ночное светило, идя на убыль, еще сохраняет яркость: именно таким мы с Тифуру в последний раз видели его вместе. Мне было больно, когда луна приблизилась к этой фазе, ведь я думала о подруге и понимала: сколько ни жди, Туманная Луна уже никогда не появится вновь.