Однако я задавалась вопросом, способен ли такой мужчина, как Митинага, по-настоящему понять женщину. Может ли этот прямолинейный, привыкший добиваться своего человек представить себе жизнь тех, кто подолгу ждет его благосклонности? Его супруга, по счастью, была столь же прямолинейна. Ринси не прикрывала свою ревность угрызениями совести, не владели ею и тайные демоны: при первом же подозрении они вырывались наружу, вооруженные острыми словами. Супруга регента была не из тех женщин, которых ожидаешь увидеть во власти злых духов, ибо в душе ее не было скрытых глубин, где эти духи могли бы затаиться. Однако у большинства женщин все иначе, и весьма часто чувства теряют связь со своими истоками, искажаясь до неузнаваемости. Я, к примеру, не имела права притязать на благосклонность Митинаги и страшилась признаться самой себе, насколько моя жизнь зависит от наших свиданий. Я жила ради этих встреч и вместе с тем боялась их.
Как и Гэндзи, Митинага был погружен в себя и даже не замечал этого. Когда женщины принца поддавались злым духам, изливая свой гнев, мой герой полагал, что их губит наихудший из женских пороков – ревность. И Митинага, и Гэндзи считали себя предметами соперничества своих возлюбленных. Ни тот, ни другой не задумывались о том, что у женщин, по сути, нет иных способов избежать страданий, причиняемых мужчинами, кроме как умереть или уйти в монахини. Но читательницы меня понимали. Когда мои персонажи говорили голосами демонов или блуждающих сущностей, любая дама, жившая при дворе, знала: духи изрекают то, о чем не осмеливаются говорить сами женщины.
Я была не одинока в своих извращенных и противоречивых желаниях. Как‑то в седьмом месяце мы с госпожой Косёсё, вымыв головы, поздно вечером сидели в ее комнате. Двери в сад были открыты, и с улицы доносились шумные крики молодых людей, которые бродили по берегу реки, празднуя Танабата. Лунный свет отбрасывал дрожащие тени на заросли кортадерии, откуда‑то слышалось жутковатое постукиванье пастушка. Пастушок – птица ночная, и если задремать, то сперва кажется, что кто‑то стучится в дверь. Косёсё, попавшая во дворец девственницей в возрасте семнадцати лет, долгие годы была одной из любовниц Митинаги. Ни один мужчина не осмеливался приблизиться к ней с тех пор, как регент заявил на девушку свои права. Разумеется, это означало, что бо́льшую часть времени бедняжка спала одна.
– Слышите пастушка? – спросила Косёсё.
Я перестала причесываться и прислушалась. Тук-тук-тук. Где‑то совсем близко. Возможно, птицу потревожила молодежь, гуляющая по берегу.
Косёсё взяла кисть и написала:
Блуждающая луна
Презирает любые запоры,
Для нее двери рая открыты.
Но с какой стороны
Доносится стук пастушка?
Едва ли она ожидала услышать той ночью осторожный стук любовника в дверь, как, впрочем, и я. Луна поражала своей жутковатой красотой, и я поймала себя на мысли о Гэндзи. Как прекрасна была Косёсё, когда я смотрела на нее очами своего героя!
Волосы у нее были еще слегка влажные, от них исходил слабый аромат гребня из алойного дерева, которым она расчесывалась целый день. Подобно занавесу, пряди свисали прямо перед бледным профилем Косёсё, мерцая и переливаясь в лунном свете. Я подошла к ней, она протянула мне кисть для письма, и наши руки соприкоснулись. Косёсё растерла для меня тушь на камне, и когда лужица сделалась такой черной, что поглотила лунный свет, я написала:
Может, и мне
Отпереть свою дверь?
Лунный свет
И настойчивый стук пастушка
Заставляют меня трепетать.
Мне открылось, что одиночество гораздо легче переносится вдвоем.
Пастушок
В восьмом месяце, после того как Митинага наконец отправился в паломничество, на нас тяжелым покровом опустилась тишина. Регента сопровождало столько важных персон, что дворец казался опустевшим. Избавившись от мучительного ожидания приглашений (позовет сегодня вечером или нет?), я испытывала подлинное облегчение. В отсутствие Митинаги писать было намного легче: уже не приходилось бояться, что он выхватит незаконченную рукопись, чтобы высказать собственное мнение о развитии сюжета. В дни затишья мне стало ясно одно: нельзя стараться угодить Митинаге сюжетами о Гэндзи, но вместе с тем совершенно отделаться от регента тоже невозможно. У моего героя была своя карма. Я не могла отрицать, что Митинага повлиял на его личность, но отнюдь не благодаря своим непосредственным указаниям. Блистательный принц менялся сам по себе. Если у него и прибавилось повелительности, что ж, такое случается, когда человек со временем обретает более высокое положение в свете.
Той осенью я переключила внимание на других персонажей. И оказалась настолько поглощена творчеством, что едва могла сосредоточиться на дворцовых обязанностях. Государыня мне потакала и после возвращения Митинаги позволила до конца года побыть дома. Я оправдывалась тем, что для сочинительства мне необходимо уединение, однако на самом деле, несмотря на внешнюю твердость, меня страшно беспокоила мысль о том, что я снова увижу регента.
Я работала над «Гэндзи» всю зиму. К той поре мне уже слегка досаждало, что окружающие отождествляют меня с госпожой Мурасаки только потому, что я взяла себе это прозвище. Я стала подумывать, не освободить ли Мурасаки от мирских забот: пусть примет постриг. Однако Митинага отнесся к этому неодобрительно, и я сочинила, что Мурасаки страстно желает принять постриг, но принц ей не позволяет.
Когда Гэндзи и Мурасаки мне надоедали, я писала письма отцу. Он всегда интересовался людьми, с которыми я сталкивалась по службе, и я начала описывать разных дам, встретившихся мне во дворце. Я была потрясена, когда случайно наткнулась на пачку этих посланий, вложенных отцом в сборник китайских стихов. Понимала ли я, самодовольно живописуя нравы своих приятельниц, насколько я на них похожа? Вот, например:
Среди дам, состоящих на службе у императрицы, есть такие, которых ты нашел бы весьма привлекательными, а есть и те, кто тебе совсем не понравится.
Уверена, госпожа Дайнагон пришлась бы тебе по сердцу. Довольно маленькая, бледная, миловидная, можно сказать полновата и всегда безупречно одета. Волосы, которые она тщательно ровняет, примерно на палец длиннее ее роста. Госпожа Дайнагон пережила тяжелый недуг, но как будто оправилась. Она серьезна, и в ее чертах сквозит тонкий ум. На мой взгляд, никто не может сравниться с нею в утонченности. Даже во время болезни госпожа Дайнагон держалась с пленительным изяществом. Я очень люблю ее.
Госпожа Сэндзи тоже мала ростом, но довольно стройна. Волосы у нее чуть ниже края ее одежды, и ни одна прядь не выбивается. Она настолько изысканна, что мне стыдно за себя. Как только госпожа Сэндзи входит в комнату, все сразу подтягиваются. Она подлинное воплощение благородной дамы. Осмелюсь заявить, что тебе она показалась бы несносной.
Мою дорогую подругу Сайсё ты знаешь, поэтому не буду утруждать себя рассказом о ней, но у нас есть еще одна дама по прозвищу Сайсё – дочь советника Китано. У нее округлая ладная фигурка и вид весьма изящный. Сперва она кажется несколько сумасбродной, но при дальнейшем знакомстве впечатление заметно улучшается. Во время разговора уголки рта у нее приподнимаются в обаятельной улыбке, и выясняется, что Сайсё весьма приятна и обходительна, хотя совершенством ее не назовешь.
Госпожа Косёсё – чудесное создание, хотя меня беспокоит ее крайняя наивность. Утонченная и изящная, она подобна плакучей иве весной, у нее гибкая фигура и обворожительное обхождение, но она уязвима к малейшей обиде или клевете и сникает при малейшем замечании в ее адрес. Я чувствую себя ее защитницей.
Мия-но Найси также весьма хороша собой. У нее довольно длинное туловище, поэтому сидя она выглядит представительно и изысканно. Красотой своей она обязана не какой‑то одной черте в отдельности: в ней привлекает общая первозданная свежесть. Волосы у нее черные, как семена тигровой лилии, и бледная кожа в сравнении с ними кажется еще светлее. Каждая деталь внешности – и очертания головы, и прическа, и лоб – создает впечатление открытости и прямоты. Она никогда не бывает навязчивой, даже если порой чересчур много болтает, и тут было бы намного приятнее, если бы побольше дам походили на нее.
Ее младшая сестрица – совсем другое дело. Она слишком полная. Черты лица у нее тонкие, а волосы блестят, как мокрое вороново перо, но они, вероятно, не очень длинные, потому что при дворе она носит фальшивые пряди и накладки. У нее красивые глаза, правильной формы лоб и чарующий смех.
Из молодых женщин наибольшим успехом пользуются Кодаю и Гэнсикибу. Кодаю изящна и хрупка. Она славится превосходными волосами. Раньше они были очень густыми и более чем на две ладони превышали ее рост, но сейчас, к сожалению, слегка поредели. Черты лица Кодаю свидетельствуют о силе личности, а еще она, по счастью, чужда всякой напыщенности. К тому же она обладает настоящим поэтическим даром. Гэнсикибу выше и стройнее. У нее идеальный рост, что позволяет производить наилучшее впечатление во время церемониальных шествий, ибо даже в самых многослойных одеяниях она не выглядит нелепо. У Гэнсикибу изящные черты лица, и она получила именно то воспитание, на какое должна рассчитывать девушка из хорошей семьи.
Кохёэ-но Дзё считается красивой, но, по моему мнению, довольно заурядна.
Надо добавить, что все эти дамы в то или иное время состояли в отношениях с высокопоставленными придворными, однако соблюдали при этом предельную осмотрительность. Принимая меры предосторожности даже наедине, они ухитрялись сохранять свои интрижки в тайне. Поверь, здесь это настоящий подвиг.
В основном я описывала тебе наружность дам, что же касается их нрава и привычек – ах, это совсем другое дело. Ты ведь знаешь, сколь непоследовательны