Ну ладно, действовать все равно надо, оно и к лучшему, что пораньше встал. Семену пока звонить не буду, он же работает практически в ночную смену и отсыпается до обеда.
Я потыкался в мобильник насчет сети — неудобно, аж жуть. Ну ладно, пойду в «сетевое кафе».
Такое нашлось только в четырех кварталах, и явно не такое респектабельное, как то, что ближе к центру. Но в целом тоже все прилично: кресла подешевле, но в хорошем состоянии, клавиатуры дешевые, но новые, экраны большие, места оборудованы хорошо. Ну и у админа стоят автоматы с печеньками и напитками. Час — три рубля, печеньки и сок обошлись еще в два.
Первым делом я полез на карту города, чтобы «разведать» местность вокруг своего убежища. По-хорошему, это стоило бы сделать в первый-второй день, но лучше позже, чем никогда.
Вскоре я начал понимать, что Москва ну какая-то уж очень большая. Мегаполис такой, что Манхеттен тихо курит в сторонке. Главная разница в том, что на Манхеттене, каким я его помню, небоскребы стоят близко друг к другу. Тут все наоборот: все порознь. Если где-то стоит небоскреб — на несколько кварталов вокруг другого нет.
Да уж. Все, что я помню, оказывается не соответствующим действительности, все не совсем такое.То есть, на глобальном уровне все то же самое, плюс-минус, но в деталях начинаются нестыковки. Пирожки стоят не полсотни, а рубль примерно, хорошие — два. Рубли есть, и на гербе птица, но не двуглавый орел, а пикирующий сокол. Небоскребы есть, но их как-то дохрена. Москва — мегаполис, но много больше, чем помню я. Город кажется знакомым — но вместе с тем иной. Улицы чище, воздух чище, весь транспорт электрический. Ну и корпорации, хрен знает как тут оказавшиеся.
И в принципе, я-то не против. Меня преследует мысль о том, что город вокруг меня почему-то вызывает ассоциации со светлым будущим, как его представляли себе Кир Булычев и Ефремов. Это хорошо. А что лично мне все кажется странным — так проблема-то в моей голове, а не в реалиях.
Так, кстати... Ну-ка, «Русско-японская война». Ввод.
«Ничего не найдено. Может быть, вы искали „русско-японский военный союз“?»
Вот оно как. Так Россия с Японией вообще не воевала? А как же Цусима и Порт-Артур?
Я поискал «Цусимское сражение» — и ничего не нашел. Не было такого сражения.
Да уж, у меня в голове просто какая-то своя реальность, слабо совпадающая с этой. Эх, вот бы взять за яйца программиста, который меня программировал, и расспросить...
Я вернулся к карте: мое внимание привлекло синее пятно не так далеко от убежища.
Оказалось — небольшое озеро. В восьми кварталах от моего жилья начинается обширный лесопарк, а за ним есть озеро и песчаный пляж. Там имеются лодочная станция, катер, рестораны и все такое... Хм. Искупаться было бы славно.
И я пошел. Будет и небольшая разминка заодно. Час туда, час назад, искупаюсь — а там и обед.
Сказано — сделано. Я дошел туда даже быстрее, чем за час. На месте купил в магазинчике плавки, искупался, высох, перекусил в кафешке и пошел назад. Там, на пляже, «наловил» немало заинтересованных женских взглядов, но как-то не стал заморачиваться: не далее как вчера с утра и почти до вечера я занимался любовью с такой шикарной женщиной, что сегодня меня мало интересуют обычные девушки, пусть даже они и ничего так.
Увы, но лучшее — враг хорошего.
Когда время перевалило за полдень, я позвонил Семену. Он уже как раз успел выпить кофе и позавтракать.
— Такое дело, когда к тебе можно заглянуть в «Колизей»? — спросил я. — Есть разговор, но не телефонный.
— Часиков с шести я там буду, заглядывай, — сказал Семен.
Я так и сделал.
Собственно бои там еще не начались, так что Семен был ничем не занят.
— В общем, не знаю, как к этому подойти, потому скажу как есть. Мне бы как-то выйти на людей, которые могут снабдить меня документами.
— Какими?
— Паспортом.
Он скрестил руки на груди.
— Даже не знаю, стоит ли спрашивать, зачем тебе...
— А ответ прост: затем же, зачем людям вообще нужны паспорта.
— Так ты скрываешься от жены настолько всерьез?
— Я шутил. У меня нет жены. И паспорта нет.
— Ты что, нелегал?
— Не исключено. Понимаешь, памяти у меня тоже нет. Я не помню даже своей фамилии.
Семен аж присвистнул.
— Интересно девки пляшут... А ты не думал обратиться к врачам?
Я покачал головой:
— А зачем? Амнезия не лечится, насколько я знаю.
— Ну, сама по себе — нет, хотя есть нюансы, связанные с причинами. Как минимум, они бы установили, кто ты.
Я усмехнулся.
— Вот тут-то и начинаются риски. Понимаешь, я не помню просто ничегошеньки. Это значит, что я могу оказаться кем угодно, в том числе серийным убийцей, террористом — да кем угодно. Поскольку я хорошо дерусь — я могу оказаться киллером или военным, у которого руки по локоть в крови. Я не хочу таких новостей. Меня устраивает то, кто я сейчас. Моя голова соображает четко и ясно, я не при памяти, но в ясном сознании. Если я какой-то плохой человек — пусть лучше я об этом никогда не вспомню, так будет лучше для всех, не только для меня.
— Ты можешь вспомнить семью, детей, которые вполне могут у тебя быть.
— Я думал об этом. Вот прямо сейчас я не чувствую, что мне кого-то не хватает. Если у меня была жена — я ее не помню, а значит, не люблю. Если у меня были дети — я их не помню. Я ничего не чувствую к ним, они мне все равно что чужие. Судя по моему собственному возрасту, моим детям может быть год или два от силы. Пускай лучше их мать попытается как-то наладить свою жизнь с кем-то другим, потому что со мной уже не выйдет. Тот япончик работает, если ты еще не знаешь, на владелицу «Ниппон Магтек», и после того, как я эту кралю сутки имел как хотел и сколько хотел, мне сегодня на пляже обычные девушки показались совсем никакими. Кто трахал принцессу — на простую мужичку уже не посмотрит, такие дела. Наконец, если медики установят, что я преступник — хоть бы и просто нелегал — я окажусь где? За решеткой. Или меня депортируют. Зачем оно мне надо?
— Резонно, — кивнул Семен. — В общем, я с такими спецами дела никогда не имел, но кто-то из тех, кого я знаю, может знать нужных людей. Я поспрашиваю.
— Спасибо.
— Кстати, тут уже нашлась куча желающих бросить тебе вызов. Ну ты понял, ты сейчас на гребне волны, так сказать.
Я пожал плечами.
— Ну, если там будут такие, как Фатал, по популярности — в принципе, я не против. Мне могут понадобиться деньги на документы, а потом... ну, я же ничего не умею, кроме как драться. Но прям щас я не то чтоб в форме. Ночь и день с японской бестией вымотали меня похлеще Фатала. Кстати, это она ему заплатила, сама призналась. Проверка, типа.
— Еще одна такая проверка — и ее сюда больше не пустят.
— Да она как бы не из злого умысла: захотела завести ребенка от самого-самого крутого, вот и устроила мне «краш-тест».
— Ну ладно тогда. В общем, я как увижу нужных людей — так тебе маякну. Пара дней, возможно дольше.
— Лады, спасибо, буду ждать.
***
Я провел следующий день в режиме максимального расслабона: дрых, сколько влезет, пошел купаться на пляж, там угостил себя хорошим обедом, вечером поужинал за тридцать рублей в хорошем ресторане.
Черт, мне нравится такая жизнь. Я, пожалуй, еще рискну пару раз выйти на ринг, ибо, во-первых, мне понадобятся деньги, во-вторых... К хорошему привыкаешь быстро, это касается и женских тел. После тех ужина, завтрака и обеда, которыми кормила меня Нэдзуко, мне уже сложно смотреть на дешевую еду, а после самой Нэдзуко то же самое случилось с моими стандартами красоты. Но вот беда, роскошное тело — очень дорогое удовольствие. И если такое тело купить еще можно, хоть ночь с шикарной «эскортницей» и стоит очень дорого, то такой секс, как с Нэдзуко, купить за деньги нельзя вовсе, мой комплимент был совершенно правдивым. Ну а другого способа оказаться в постели с божественной женщиной, кроме как снова выйти на ринг и победить, я не знаю.
Кстати, забавно выходит. Женщины, говорят, обижаются на так называемую «объективацию», но по факту сами в этом виноваты. Если качество женского тела, к которому имеет доступ некий гипотетический парень, ограничено финансовыми возможностями этого парня, то тут уже аналогий с товаром избежать нельзя. Всякая девушка, получившая от природы роскошное тело, непременно стремится найти парня обязательно с деньгами. Вот так странно вышло, что достойному мужчине может быть прощен любой недостаток, если он один. Мужчине позволительно быть глуповатым, иметь маленький рост, лишний вес, не иметь ноги или руки, быть некрасивым, физически слабым — любой из этих недостатков простителен, если во всем остальном все хорошо, и у такого мужчины может быть жена или подруга с обложки журнала. И есть лишь один недостаток, который практически полностью лишает мужчину шанса на «девушку с обложки» — бедность.
В какой-то мере тут есть простое объяснение: женщины хотят самого лучшего парня и мужа. Наиболее приспособленного к выживанию и процветанию. А что есть мерило приспособленности в нынешнем мире? Деньги. Толку с силы, красоты и ума, если нет денег? Если ты сильный и умный — почему бедный?
Так что упрекать женщин глупо, это все равно что упрекать саму природу. Когда людей ели пещерные львы, а сами люди ели мамонтов — достойность мужчины определялась весом его каменного топора и дальностью броска копья. Теперь выживание и комфорт человека зависят от умения заработать деньги, и потому нет ничего удивительного, что мерилом мужественности выступает толщина кошелька.
Вот только природа денег такова, что все, к чему эти деньги прикасаются, превращается в товар. И если секс можно купить за деньги — то женщина, продавая или сдавая свое тело в оренду, становится не только субъектом торговли, но и объектом. В то время как женщина меряет достойность мужчины его кошельком, сами мужчины меряются тачками, часами и подругами. И девушка с обложки, выбрав себе парня на крутой машине, сама становится мерилом статуса этого парня, то есть, уподобляется дорогим часам или машине.