– Что мокнешь-то? Айда ужинать.
Действительно, давно накрапывал дождик, смочил уже землю, а он и не заметил.
В другой раз, возвращаясь с работы, он встретился с Шурой нос к носу на улице. Девушка вывернулась из переулка. Он вздрогнул и растерянно ступил в сторону, давая ей дорогу. Но она остановилась и вскинула на него ресницы. Алексей, чувствуя, что опять краснеет, опустил глаза.
– Ты что такой? – спросила Шура и хохотнула.
– Ничего… с работы я, – проговорил Алексей, чувствуя, что говорит не то, что выглядит перед ней неуклюже и жалко.
– Бирюк прямо какой-то, ей-богу…
Был вечер, за крышами домов полыхал закат, в высоких тополях колготились грачи. Шура поглядела на располосованное небо поверх домов, на грачей и сказала:
– Хорошо.
– Что тут хорошего! Орут эти грачи, как бабы на базаре.
Шура опять взглянула на него, увидела своими раскосыми глазами кого-то сбоку и обернулась.
Из переулка выкатил на велосипеде Борис и остановился возле них.
– Приветик рабочему классу. Что, любуетесь? – И Борька, задрав голову, стал глядеть на грачей. – Ишь, запорожцы.
Девушка улыбнулась Борьке. Алексей это сразу понял и еще больше помрачнел.
– Ну, Шурка, давай, прокачу.
– Правда? – обрадовалась она. – Ой, Чехол!
– Заяц не лошадь, трепаться не любит. Садись.
Девушка тотчас устроилась на раме. Борис вскочил в седло и увез ее.
Зимой Алексей видел Шуру часто, но только из окна своего дома. Она училась в десятом классе и постоянно бегала к Борису делать уроки. Это Алексея злило, вселяло смутное беспокойство, и он каждый раз вспоминал тот вечер, когда Борис увез ее на велосипеде.
Понимая, что это глупо и, если узнает кто, с какой целью он это делает, его засмеют, – но с середины зимы он начал откладывать деньги на покупку велосипеда.
Важность такой покупки он ощутил после встречи с Шурой возле дощатого промозглого кинотеатра, с потолка которого во время сеанса на головы людей часто падал крупными хлопьями куржак. Пожалуй, это была единственная встреча в течение той зимы.
Вечер тогда был морозный, город тонул в густом тумане. И хотя шла давно не новая кинокомедия «В шесть часов вечера после войны», народ валил на нее валом, билеты достать было невозможно.
Алексей подошел к кинотеатру с товарищем по цеху, тоже токарем, Михаилом Брагой. Билеты Михаил купил еще утром, когда бежал на работу. Еще издали Алексей увидел Шуру. Она стояла возле афиши, с которой приторно улыбался актер Самойлов, и терла варежкой щеку.
Вероятно, потому, что был не один, Алексей почувствовал храбрость и крикнул:
– А, Шура, здравствуй! Вот, Мишка, познакомься. Это – Шура Ильина.
Михаил пожал почтительно руку девушке.
– В кино хотели, да билетов нет, – сказала Шура. – Чехол ушел добывать…
Услышав о Борисе, Алексей сразу нахмурился, его охватила прежняя скованность. Он топтался на снегу, снег скрипел под ногами. Михаил впервые видел Шуру и тоже молчал. Молчала и Шура, будто чувствуя какую-то вину.
– А тебя… что-то не видно всю зиму, – проговорила наконец она.
– Так – работа, – сказал Алексей. – А я часто вижу – ты к Борису ходишь.
На красном от мороза лице девушки шевельнулась и пропала морщинка, Шура улыбнулась и зачем-то убрала под платок заиндевевшую прядь волос.
– Он здорово задачки решает по геометрии…
– С применением тригонометрии? – спросил вдруг Михаил.
– Ну да, с применением, – растерянно произнесла Шура, почему-то смутившись.
И опять стояли молча, чуть отвернувшись друг от друга. Только Михаил внимательно глядел то на девушку, то на Алексея.
И вдруг вынул из кармана билеты, сунул их Алексею.
– Вот вам, братцы кролики. Ступайте. А я потом посмотрю. – И ушел.
– Погоди, Миха… – не успев ничего сообразить, крикнул Алексей.
– Ступайте, ступайте, – крикнул, обернувшись, Брага и пропал в тумане.
– Вот ненормальный, – уронил Алексей.
– И правда, какой-то…
По скрипучим ступенькам из кинотеатра выскочил Борька, плюнул в снег.
– Черт, так разве приобщишься к искусству! A-а, рабочий класс, гегемон. Здорово, Алеха. Тоже решил отдохнуть культурно? Это похвально. Момент, Шуреха, может, еще добудем…
И побежал в толпу, спрашивая лишний билетик.
Алексей с Шурой еще постояли молча, слушая далекие Борькины выкрики. Потом раскосые глаза девушки как-то всплеснулись, она повернула голову направо, потом налево, точно боялась, что за ними кто-то подсматривает, и тихо, как заговорщица, прошептала:
– А знаешь – удерем, а?!
– Куда, от кого? – с неприязнью спросил Алексей.
– Фу-ты! – воскликнула она и потащила Алексея в кинотеатр.
Сидя в битком набитом зале рядом с Шурой, Алексей чувствовал себя неловко. И оттого, что непривычно близко сидела Шура, и оттого, что они удрали от Бориса. А девушка, глядя на экран, беспечно и заразительно смеялась временами. Алексей несколько раз осторожно поворачивал к ней голову и видел, как поблескивали в полутьме ее глаза.
Но к концу фильма Шура притихла, смотрела на экран задумчиво и, кажется, не видела больше, что там происходит.
Из кинотеатра она выходила, виновато поглядывая по сторонам, будто боялась встретить кого-то.
«Видно, Бориса…» – подумал Алексей.
И они его встретили. Борис, весь заиндевевший, стоял у крыльца и угрюмо глядел на Шуру с Алексеем. Он стоял, смотрел и ничего не говорил, Шура смутилась, опустила голову, потом быстро вскинула ее и захохотала.
– Вот чудик, вот чудик, насквозь промерз, – смеясь, воскликнула она. – Ведь щеки поморозил… Ну конечно! Давай, я ототру…
И она принялась варежкой оттирать ему щеки.
Сперва Борис стоял по-прежнему неподвижно, позволяя девушке растирать ему лицо. Потом поймал ее руки, отстранил их и сказал:
– Ну ладно… Вот вам еще два билета на память. До свидания. – И пошел прочь. Но вдруг остановился и, усмехнувшись, проговорил, имея, наверное, в виду эти два добытых все-таки билета в кино: – Я ведь, если чего захочу, обязательно того достигну.
– Борис! Борька… – крикнула Шура, но он больше не оглянулся.
Девушка нагнула голову и тихонько пошла в том же направлении, что и Борис.
– Я провожу… Шура, – сказал Алексей, пугаясь своей смелости.
– Конечно. Нам же по пути, – рассеянно ответила она.
Они шли и молчали, потому что Алексей не знал, о чем можно говорить. Он никогда не провожал еще девушек, никогда не оставался с ними вот так, наедине. А что-то говорить надо было, это Алексей чувствовал. И он сказал:
– Нехорошо получилось с Борькой-то…
– Ну и ладно. А тебе-то что? – сердито проговорила, почти прокричала, Шура и пошла быстрее. Алексей думал, что она хочет как можно скорее избавиться от него и, может быть, догнать Борьку, и отстал. Но девушка опять крикнула: – Еще чего?! Одной мне по пустой улице идти? Одной, да?!
И, когда он подошел, она взяла вдруг его под руку. Взяла, крепко прижалась к холодному пальто…
И больше Алексей ничего не помнил. Он шел как в полусне, шел, ощущая только, что она идет рядом, держась за него.
Очнулся он возле ее дома. Они стояли у калитки, под высоким мерзлым тополем, сквозь толстые ветви которого проглядывали тусклые звезды. Оказывается, у него гулко стучало сердце, ему было жарко, точно он бежал всю дорогу, догоняя эту девушку, и вот догнал…
– Ну… – сказала Шура и поглядела ему в глаза. – До свидания, Алеша.
И улыбнулась чему-то.
– До свидания. Чудная ты…
Не соображая, что делает, он расстегнул пальто.
– Простыть хочешь, да? – строго сказала она, сняла варежки, сунула их в карман и принялась застегивать ему пальто. Застегнула, подула на замерзшие руки и вдруг взяла ладонями его лицо.
– А теперь скажи – зачем ты за мной подглядываешь?! Когда я к Борьке Чехлу хожу… Ну, зачем?
И опять, как тогда, за городом, он увидел близко ее глаза. Они, эти глаза, опять рассматривали его.
– Шура, Шура…
Пальцы ее были холодными, он взял их в ладони, чтобы отогреть. Но девушка быстро отняла руки и с хохотом убежала за калитку. Возле крыльца она обернулась, помахала рукой и ушла в дом…
Алексей брел домой. Он снова расстегнулся, не обращая внимания на мороз. Шел и думал, что обязательно надо купить велосипед.
…Наступила весна, велосипед Алексей купил на рынке. Велосипед был хороший, почти новый, лучше Борькиного.
– Классная машина, – с завистью сказал Борис, когда Алексей привел велосипед домой. – Да ты ведь ездить не умеешь.
– Научусь…
В первый же выходной, почти затемно, чтобы никто не увидел, он ушел с велосипедом за город. К обеду уже кое-как ездил, хотя переднее колесо так и норовило подвернуться.
Домой Алексей вернулся поздно, усталый и пыльный, как черт, но счастливый.
Вскоре он стал ездить совсем хорошо. Только Шуру почти не видел, если не считать случайных встреч на улице. Девушка сдавала экзамены, вечно торопилась то в школу, то из школы, то бежала в дом к Борису с тетрадками в руках, здоровалась на ходу. Вообще, она вела себя так, будто ничего не случилось, будто не было той встречи зимним морозным вечером возле кинотеатра и будто не стояли они потом возле калитки ее дома, под тополем, сквозь ветки которого проглядывали звезды.
А может, действительно не было, может, все это он, Алексей, выдумал, все ему почудилось, приснилось когда-то, думал он. Думал всерьез, мучительно пытался решить для себя какую-то проблему. Но что за проблема – не мог представить себе ясно и четко. Иногда ему казалось, что он вообще живет в каком-то полусне.
Как-то Шура, спеша к дому Бориса, торопливо бросила Алексею:
– Ох, эта проклятая тригонометрия! И в кого я уродилась такая тупица!
И Алексей несколько дней ходил светлый и задумчивый. Оказывается, все было: и промерзлый кинотеатр, и тополь у калитки, и звезды меж его голых ветвей. И Шура все помнила.
Однажды, придя с работы, Алексей, как всегда, умылся, переоделся и сел ужинать. Мать, собирая на стол, сказала: