Корнеев достал из кармана пожелтевший листок и подал Громову. Игнат Владимирович развернул его и прочитал:
«Обращение к населению России.
Всероссийское временное правительство распалось.
Совет Министров принял всю полноту власти и передал её мне, адмиралу Александру Колчаку.
Приняв крест этой власти в исключительно трудных условиях гражданской войны и полного расстройства государственной жизни, объявляю, что я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности.
Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии, победу над большевизмом и установление законности и правопорядка, дабы народ мог беспрепятственно избрать себе образ правления, который он пожелает, и осуществить великие свободы, ныне провозглашённые по всему миру.
Призываю вас, граждане, к единению, к борьбе с большевизмом, к труду и жертвам.
Верховный правитель, адмирал Колчак.
18 ноября 1918 г. Город Омск».
Громов долго сидел в задумчивости, комкая воззвание в руке.
— Да-а. — наконец проговорил он, — этот хитрее и злее всякого хищника. Обещает свободы и избрание желательного образа правления, а сам подписывается единолично: Верховный правитель… — и, обращаясь к Егору Корнееву, спросил: — Ну, и каковы там, в Омске, эти новые порядки?
— Порядки устанавливаются старые; царские. Да ещё и с помощью иностранцев, — ответил Корнеев. — В Омске полно и англичан, и французов, и всяких других. Из бывших жандармов и полицейских создан департамент милиции, контрразведка. Вешают и расстреливают рабочих, большевиков и просто неблагонадёжных. Тюрьмы битком забиты. С правами губернаторов назначены управляющие губерниями. В Барнауле тоже… Колчак принял к оплате царские долги. Земля, фабрики и заводы возвращаются прежним хозяевам…
— А что о Красной Армии слышно?
— Ходят слухи, что она заняла Красноуфимск, Сызрань, Казань. Симбирск и Самару. Где-то около Уфы бьётся. Рабочие тоже всюду бастуют, не верят новому правителю. Наш поезд долго в Барабинске стоял — железнодорожники стачку организовали. В депо митинг был, и я не утерпел — сбегал послушать, что говорят. Из Омска на митинг англичанин приехал, полковник Уорд с госпожой Франк[9].
Уорд балакает по-своему, а она переводит. Англичанин обещал от имени Колчака улучшить положение рабочих, просил помогать правителю. А железнодорожники ему прямо заявили: «Зачем нам довольствоваться половиной, когда мы уничтожим буржуазию и воспользуемся всем.
Зачем нам такой порядок, который позволяет немногим грабить многих?»
А. П. ЕЛЬКИН — подпольный работник, член Барнаульского губкома, с которым отряд Громова держал связь.
После этого зачинщиков стачки арестовали. На железной дороге всюду неспокойно… А в Томске, говорят, были восстания солдат и заключённых в тюрьме. Тоже подавили, около шестисот человек убили. Каратели всюду…
— Н-да, нерадостные вести ты привёз, Егор, — заметил Громов.
— Ещё не всё, Игнат Владимирович. Был я у Коржаева. Он передал, что ваш совет выполнил. В Камне создал подпольную военную группу во главе с начальником уездной милиции капитаном Ипатовым. Связь с Барнаулом установил через начальника военного отдела подпольного комитета Андрея Елькина. И ещё велел сообщить: в Томске 23 ноября состоялась вторая подпольная конференция большевиков. Она учла, что решение, принятое на первой конференции о всесибирском восстании, неправильно, рекомендовало организовывать восстания местного характера при наличии благоприятных условий, поддерживать и стихийные выступления, принимать все меры для разрушения тыла противника. Коржаев сказал, что они приступили к выполнению этого решения.
— Ясно, — проговорил Громов. — Нам тоже надо поторопиться. Мы с Петей поедем в Славгород, Семипалатинск, попробуем установить связи, да и в сёлах проведём работу, а ты, Егор, возвращайся назад. Передай Коновалову, чтобы, как представится возможность, собирал наш отряд и начинал действовать. Пусть бьёт колчаковскую милицию и беляков. Понятно?
— Будем бить.
На другой день Корнеев вернулся в Ярки, а Громов с Нечаевым выехали в Косо-Булат.
Село Косо-Булат расположено на границе с Прииртышьем. Дальше начинаются казачьи станицы. Многие жители Косо-Булата, особенно переселенцы из центральной России, к советской власти относились сочувственно. Зато казаки, владевшие большими участками плодородных земель, считавшие себя и при царе «вольными», под влиянием кулацкой верхушки были настроены реакционно. Существовала опасность их выступления вместе с белогвардейцами против партизан. Вот почему Александр Кадыков («Городецкий») после долгого странствования с отцом по сёлам решил начать работу среди казачества, открыв в Косо-Булате кузницу. Казаки частенько приводили в кузницу ковать лошадей, да и сам Городецкий мог без опасения посещать станицы, наезжая то за углём, то за гвоздями, то за подковами.
Игнат Владимирович определился на постой к здоровенному, корявому мужику Илье Мухину, отрекомендовавшись ему заводчиком. У него же купил добрую казачью лошадь и на следующий день повёл её в кузницу перековывать.
В кузнице — дощатой избушке с земляным полом и двумя тусклыми оконцами — Громов застал лишь кузнеца. Лет ему было больше шестидесяти, ростом небольшой, приземистый, вымазанный угольной пылью. Раздувая мехом огонь в горне, он что-то ворчал себе под нос.
— Здравствуй, дедушка! — поздоровался Игнат Владимирович.
— Здравствуй, добрый человек!
— Можешь мне лошадь перековать?
— Я-то? — дед гордо вскинул лохматую, в проседи голову. — По всему Прииртышью такого кузнеца не сыщешь. Хочешь, на горячую, хочешь, на холодную…
— Ишь ты! — изумился Громов. — А ты давно здесь?
— Нет. Года, кажись, не прошло.
— А откуда родом?
Кузнец оставил работу и внимательно взглянул на посетителя. Сразу видно, какого поля ягода: богач, одна шуба, почитай, полмиллиона керенками стоит, и голос властный, словно допрос снимает. Что ему надо?.. Собравшись с мыслями, ответил:
— Из Самары я. От красных бежал.
Громов усмехнулся.
— Из Самары, говоришь?.. Врёшь, дед. Я ведь тебя знаю.
— Меня все знают. От мала до велика…
— А Саша где?
Дед вздрогнул, выхватил клещами из огня железный прут и застучал по нему молотком, ворча:
— Ох ты, горюшко! Заговорился и железо перекалил.
— Не хитри, Корнелий, — засмеялся Игнат Владимирович. — Сразу и железо перекалил. Скажи, что струсил?
— А ты кто будешь-то? — снова взглянул на Громова кузнец.
— Мамонова-Громова знаешь?.. Это я. Только сейчас моя фамилия Уваров. Заводчик…
Корнелий бросил молоток и обнял Игната Владимировича.
— Напугал ты меня, чёрта старого. Не будь чоботов на ногах, душа бы в землю ушла.
— А где Городецкий?
— Сашка-то за углём уехал.
Разговорились. Кузнец коротко рассказал о своей работе в станицах среди казаков, затем достал из-под кучи угля наконечник пики и показал его Громову.
— Вот какую штуку мы с Сашей смастерили. Насквозь может пронзить.
Игнат Владимирович оценивающе повертел в руках новое оружие и похвалил:
— А неплохо придумали. Пика партизанам вполне подойдёт, если к ней смелости и злости прибавить. Больше надо такого оружия ковать — людей в отряде много будет.
— И так стараемся, — заметил кузнец.
Приехал с углём Городецкий. Он от души обрадовался Громову. Пока дед не торопясь перековывал лошадь, Городецкий подробно сообщил о работе, которую он проводил.
— Кроме известных вам подпольных групп в Корнилове, Платаве, Овечкине, Ключах, Плотникове, Ярках и Баеве, мы выявили и организовали группы в Решётах, Кочках, Кривинском, Зятькове, Велижанке, Прыганке, Волчно-Бурлинской, Черемшанке, Антроповке, Нижне-Пайвине, Глубоком, Чулымском, Андроновке, Малышевом Логу, Паромоновой, Вылкове, Леньках. Есть ещё много групп в Славгородском уезде. А здесь, в станицах, плохо поддаются агитации казаки. Кулацкая верхушка распространяет слухи, что советская власть их будет расказачивать, а землю отбирать и передавать мужикам-поселенцам. Разъясняю, что враньё это, что, наоборот, казаки получат свою власть в лице Советов рабочих, крестьянских и казачьих депутатов и будут по-настоящему вольные. Но привлёк на свою сторону пока небольшое число из бедноты. Надо бы листовки выпускать, да денег нет. Для приобретения оружия средства тоже не мешали бы.
— Денег не-е-т? — протянул Громов. — А в банке? В банке-то есть.
— Кто их выдаст-то?
— Выдадут, — хитро заметил Громов. — Не нам, так другим выдадут. Приходи вечером, пойдём деньги ковать, если вы в кузнице этого не можете.
Городецкий надел приличное пальто, нацепил клетчатый галстук, заявился под вечер к Громову. Они прихватили с собой Нечаева, вышли втроём на улицу, сообщив хозяину, что приглашены в гости, к купцу Трунилину.
О несметном богатстве Трунилина местные жители рассказывали легенды, да и сам он любил при случае похвастаться: «Мошна у меня не считана, захочу — могу все сибирские товары закупить». Торговлю он действительно вёл широко: центральную лавку держал в Локтях, а в других деревнях — отделения. Большие барыши приносили мельница и литейная мастерская.
Старого купца дома не оказалось. В прихожую вышел его сын — рослый детина, с белым, холёным лицом и маленькой кудрявящейся бородкой.
— Чем могу служить-с? — поинтересовался он, с любопытством рассматривая посетителей.
— Прошу прощения, господин Трунилин, но… — И Громов показал глазами на его жену. — Нам нужно с глазу на глаз переговорить.
Трунилин не подозревал подвоха, видя перед собой человека солидного, и, пожалуй, тоже купеческого звания, предложил:
— Ну, что ж, пройдеме тогда в литейку.
Трунилин привёл посетителей в конторку литейной мастерской, пригласил сесть.
— Ну-с, я вас слушаю.
— Дело вот в чём, господин Трунилин, — сказал Игнат Владимирович. — Нам, партизанам, надо десять тысяч рублей… взаимообразно.