Неделю длился этот «собачий переход». Летчик хорошо познакомился с местами, над которыми ему пришлось потом летать.
В бухте Провидения усталый и больной Ляпидевский тотчас же начал готовить второй самолет к полету. Это было 18 января. Но подняться в небо он смог только… 6 февраля. Все эти дни неистовствовала такая злобная пурга, что и носа не высунешь за дверь.
Как только показалось негреющее, тусклое солнце, «АНТ» взлетел. Дошел до мыса Дежнева, но внезапно налетевшая пурга заставила повернуть обратно.
Ни зги не видно.
Ляпидевский посадил машину на лед залива Лаврентия, неподалеку от культбазы.
День за днем мела пурга. Белая мгла кружилась непрестанно. Снежные заряды, вихрясь, налетали один за другим без всякого перерыва. Бортмеханик, отправляясь к самолету, занесенному снегом в двадцати шагах от культбазы, вынужден был брать с собой чукчу-проводника.
13 февраля Ляпидевский, сидя на койке в каморке культбазы, наигрывал на гитаре, когда ворвался облепленный с головы до ног снегом начальник контрольно-пограничного пункта Небольсин. Размахивая радиограммой, он кричал:
«Челюскин» затонул! Сто четыре человека высадились на льдину! Что будем делать?
На следующий день радист бухты Лаврентия передал летчику приказание из Москвы от товарища Куйбышева:
«Принять все меры к спасению экспедиции и экипажа «Челюскина».
В своих воспоминаниях Ляпидевский рассказывает:
«Трудно описать наши переживания. Бушует пурга, ветер с дьявольским свистом издевается над нашим бессилием. Даже на собаках ехать нельзя — не то что лететь… Локти готовы грызть от досады…»
До Уэлена сорок минут полета. Но эти долгожданные минуты наступили через неделю.
Пересев в Уэлене на первую машину, Ляпидевский повел ее в лагерь Шмидта. Внезапно в воздухе начал давать перебои левый мотор, перестали работать приборы. Пришлось повернуть обратно.
В следующем полете, длившемся пять часов, «АНТ» кружил над тем районом океана, где, по расчетам, должен был находиться поселок советских людей на льдине. Ходили переменными курсами, зигзагами, чтобы просмотреть наибольшую площадь, но ничего не обнаружили. Бензин был на исходе, еле дотянули «домой», в Уэлен, и без традиционных кругов, с ходу пошли на посадку… Сели неудачно — поломали шасси. Машину подняли на бочки в ожидании сварщика, который неизвестно когда мог появиться. А экипаж пересел на второй самолет.
И на этой машине не везло. Двадцать восемь раз Ляпидевский и его товарищи по экипажу отчаянно пытались добраться до льдины челюскинцев и только в двадцать девятый добились успеха.
4 марта установилась ясная морозная погода, барометр стойко держался на высоком уровне. К очередному полету готовились особенно тщательно, проверяли моторы, приборы.
Из лагеря Шмидта сообщили, что сжатием льдов обломало взлетно-посадочную полосу, а новый, только расчищенный аэродром имеет размеры лишь 150 на 450 метров. Не много для такой машины, как АНТ-4!
Ляпидевский разметил на льду площадку точно такой же величины, оградил ее флажками и стал отрабатывать взлеты и посадки. Все выходило удачно. После таких репетиций уверенность в успехе полета окрепла, лишь бы только не подвели моторы!
Еще до рассвета механики начали греть воду и масло. Утро наступило очень холодное, но ясное.
Полетели четверо: командир самолета А. Ляпидевский, второй пилот Е. Конкин, бортмеханик М. Руковской и штурман Л. Петров.
Самолет шел над хаотическим нагромождением льдов. Солнце казалось огромным, но не грело. Дул слабый южный ветер.
Примерно через час полета на горизонте появилось несколько столбов тумана. Это поднимался пар из трещин и разводий. Летчики вначале приняли их за дымы сигнальных костров. Тени от них на торосах создавали видимость палаток и барака. Кто-то из членов экипажа даже крикнул: «Лагерь!» Но нет, судя по расчету времени, до челюскинцев еще было порядочно.
До боли в глазах всматривались пилоты в даль. И вот к исходу второго часа полета впереди по курсу показался новый столб тумана. Он явно колеблется. Значит, это не туман, а дым — сигнальный дым над льдами. Может быть, опять придется разочароваться. Нет, неожиданно открывается площадка, несколько флагов, обозначающих ее границы, и три человека, раскладывающих посадочное «Т».
Вот уже видны барак, палатки, сигнальная вышка.
Ляпидевский низко кружит над ледяным квадратом. Вокруг него — трещины.
Площадку обступили высокие торосы — это внушительный и опасный барьер.
Летчик — весь внимание, Он сосредоточен до предела. Посадка предстоит не из легких. Он даже не замечает, как к аэродрому бегут люди. Он думает только о том, хватит ли ему узкой полоски, зажатой торосами… Легкий толчок, и машина, замедляя скорость, плавно катит по льду.
Крылатых гостей встречает комендант аэродрома комсомолец Саша Погосов и его помощники — Валавин и Гуревич, Они приглашают в свою палатку, очень маленькую, в которой жарко пылает камелек. Здесь трое «аэродромщиков», живя вдали от лагеря, несут круглосуточную вахту, следя за состоянием взлетной полосы. Каждый час, и днем и ночью, они обходят свои владения, замечают каждую новую трещину на льду. И сколько раз эти трое с ужасом наблюдали, как сжатие льдов сводило на нет работу челюскинцев, как ломало с таким трудом подготовленный аэродром. И его начинали строить снова в другом месте. Голыми руками (весь инструмент пошел ко дну вместе с кораблем, остались только три лопаты) люди расчищали площадку, выравнивали ее, относили в сторону глыбы льда и спрессованного снега.
Поэтому «аэродромщики» особенно обрадовались киркам, ломам, лопатам, которые были доставлены первым самолетом, прилетевшим на льдину. Привезены были также аккумуляторы для радиостанции и две оленьи туши.
Пока шла разгрузка, подошли обитатели лагеря вместе со своим замечательным руководителем Отто Юльевичем Шмидтом. Ликование челюскинцев трудно описать. Как рассказывали они, когда над их льдиной появился самолет Ляпидевского, люди бросились обниматься, целоваться, кидали вверх шапки, рукавицы, кричали: «Да здравствует красная авиация!», «Ура Ляпидевскому!». Кто-то даже запел «Интернационал».
Радостную встречу пришлось прервать. Пора в обратный путь.
Вот и первые пассажиры — десять женщин и две маленькие девочки. Ляпидевский с тревогой посмотрел на них и не выдержал:
— Какие же вы толстые!
Женщины засмеялись.
— Да нет, что вы, мы — худенькие, это просто на нас столько мехов накручено!
Первой на борту самолета оказалась Карина Васильева. Капитан Воронин поцеловал крохотную девчушку и осторожно передал пилотам сверток мехов, в котором она копошилась.
— Принимайте маленькую путешественницу!
Посадка женщин больше напоминала погрузку. Их поднимали вверх и просто складывали в кабину самолета. Впоследствии, когда они увидели себя на экране, то очень обиделись на кинооператора — челюскинца Аркадия Шафрана за то, что он заснял такую «погрузку».
Шмидт дал разрешение на взлет. Взвыли на полном ходу моторы. Машина побежала и оторвалась от льда перед самыми торосами.
По эфиру, обгоняя самолет, полетела радиограмма в Москву:
«Полярное море, лагерь Шмидта.
Сегодня, 5 марта, большая радость для лагеря челюскинцев и вместе с тем праздник советской авиации. Самолет АНТ-4, под управлением летчика Ляпидевского, при летчике-наблюдателе Петрове, прилетел из Уэлена к нашему лагерю, спустился на изготовленный нами аэродром и благополучно доставил в Уэлен всех бывших на «Челюскине» женщин и обоих детей. Самолет взял направление над льдом и с поразительной уверенностью вышел прямо на аэродром. Посадка и подъем были проделаны удивительно четко и с пробегом всего на расстоянии двести метров.
Успех полета тов. Ляпидевского тем значительнее, что стоит почти 40-градусный мороз.
Между лагерем и аэродромом образовалась большая полынья, так что для переправы пришлось три километра тащить из лагеря шлюпку через лед.
Удачное начало спасательных операций еще более подняло дух челюскинцев, уверенных во внимании и заботе правительства и всей страны. Глубоко благодарны.
Вот он, тот подвиг, о котором когда-то мечтал Ляпидевский. Упорство, воля, настойчивость в сочетании с большим мастерством и чувством высокой ответственности за порученное задание помогли ему совершить этот незабываемый в веках подвиг.
…Когда самолет опустился на лед лагуны и подрулил к берегу, его встретило все население Уэлена. К машине подставили лесенку, и каждый старался чем-нибудь помочь выходящим женщинам.
Чукчи со всех сторон тянули руки к Ляпидевскому, выкрикивали «Какумэ — ренена кляуль!», что значит по-русски: «Вот здорово, летчики!» Вероятно, тогда и родилась легенда о могучем Анатолянгине.
На следующий день пошел снег, замела пурга. Только через неделю Ляпидевский смог вновь подняться в небо. Погрузив в машину две с половиной тонны бензина, он вылетел в Ванкарем, куда, по решению В. В. Куйбышева, переносилась главная спасательная база. Отсюда до лагеря Шмидта было намного ближе.
Стоял жестокий мороз. Авиаторы, наряженные в меховые одежды и маски, были похожи на мохнатых медведей, и несмотря на это, они зверски мерзли в открытой кабине.
Самолет шел в ясном небе, когда внезапно какой-то посторонний звук резанул слух. Передняя часть радиатора задвигалась, мотор затарахтел, машина затряслась, завалилась набок. Где сесть? Внизу — сплошное месиво льда, вздыбленное штормами и прибоями. Ляпидевский закрыл сектор газа, выключил контакт и стал планировать. Машину пришлось посадить на заструги. Правое крыло прочертило по льду. Осмотр раненого самолета показал, что в воздухе лопнул коленчатый вал мотора, а при посадке сломались концы подмоторной рамы и подогнулась ферма шасси. Совершенно ясно; искалеченную машину надо сдавать в заводской ремонт, это в обычных условиях. А в Арктике авиационных заводов нет!