Предслава заметила, как предусмотрительная шляхтинка стала наскоро складывать в сундуки рухлядь.
– Что, бежать порешила? – с презрением спрашивала её Предслава. – Не сладки стали киевские харчи?
Полька ничего не отвечала, лишь кривила уста в деланой улыбке.
Вершник в дощатой броне прискакал в детинец рано утром, топот копыт разбудил спавших ещё княжон.
Предслава прильнула к окну. Всадник спешился посреди двора и закричал тонким голосом:
– Открывайте двери! Перемог князь Ярослав Святополкову рать!
Никто уже не охранял княжеских дочерей. Гурьбой побежали они в гридницу, на ходу ловя добрые вести.
Гонец в остроконечном шеломе загородил Предславе дорогу.
– Не узнаёшь, подружка? – Тонкий голос показался княжне хорошо знакомым.
И когда шелом был сорван с головы, а каскад золотистых волос волной скатился по облитым железом плечам, княжна изумлённо воскликнула:
– Майя?! Ты!
Подруги уединились в покоях Предславы. Златогорка сорвала с рук кольчужные рукавицы, отстегнула с пояса меч в ножнах, из голенища сапога достала кривой нож, затем принялась развязывать ремешки на кольчуге.
– Да ты поранена! – Княжна увидела на теле Майи, когда та стянула с плеч нижнюю рубаху, кровавые синяки на груди и животе и рваную рану на боку.
– Да то царапина! На мне, как на собаке, всякая болячка заживает! – рассмеялась Майя.
Предслава, не слушая её, промыла рану тёплой водой и перевязала тряпицей. Пожалела, что не было рядом Алёны – мамка знала толк в целебных травах.
– Не болит? – вопрошала княжна.
– Да нет. – Майя удобно расположилась на лавке.
– Как же ты? Тогда уехала, не попрощалась.
– Недосуг было. Прости уж. Дом продала, коня доброго купила да на Орель тогда рванула, на заставу. Взяли меня к себе ратники удатные. В дозор ночами ходила, в крепости скакала с вестями грозными, несколько раз с печенегами сшибались. Много чего было. А потом весть пришла: князь Владимир умер, а сынов его Святополк одного за другим убивает. Ну я тогда, да и другие ратники, разбрелись посторонь, кто куда. Присоветовали мне в Новый город идти, к Ярославу в войско наняться. Набирает, баяли, князь Ярослав воинов добрых в дружину. Ну, я и порешила… Ярослав мя за парня принял, представь себе. – Златогорка хохотнула. – Потом токмо признал, головой мотнул, молвил: «Ну, девка! Ну, поленица удатная!» Три месяца стояли мы на Днепре, на берегу, а на другом берегу – Святополк с ратью своей. Истосковались, думали, не судьба уж биться, когда нощью вдруг поднял нас князь, велел белыми тряпицами шеломы обвязать, чтоб своих от чужих отличить, да и повёл на ладьях чрез Днепр. В общем, напали мы на рать Святополкову, долго рубились при луне, на рассвете токмо управились с ими. Святополк бежал, сказывают, в Польшу и Володарь-изменник с им вместях. Многих ближников его побили мы. Коницар пал, Могута-разбойник такожде. Волчьего Хвоста живым в камышах взяли, прятался тамо, гад! Ну, князь Ярослав велел его тотчас смерти предать. Илья-храбр о его и меч поганить не восхотел. Кулаком по виску саданул, Хвост и кончился.
– Ужас! Столько убитых! Матери, жёны, дочери плачут, верно, убиваются! – с тяжким вздохом заметила княжна. – Нет в людях милосердия! Одно зло токмо творят!
Златогорка ничего не ответила, лишь зевнула устало.
– Посплю я у тя тут, на лавке. Мочно? – Уловив согласный кивок Предславы, она сняла сапоги и растянулась на крытой бархатом лавке. Княжна заботливо укрыла подругу тёплым покрывалом.
– Да, ещё сказать забыла, – промолвила Майя. – Фёдор-то Ивещей, боярин, с Ярославом нынче. От Святополка ушёл. Да он вроде как в тёмных сих делах не замешан. Принял его братец твой, сотню дал. Добре Фёдор рубился, в первых рядах. Един раз уж занёс надо мною меч Святополков ратник, дак он прямь десницу с мечом и отсёк. В обчем, выручил мя. Я тем же ему ответила. Печенега в спину ткнула, который сзади на его наскочил. Вроде как собратья мы топерича ратные с им, после битвы пили из одной чаши мёд.
– Не верь ему, Майя, – строго изрекла Предслава. – Хитрый он, боярин Ивещей. Батюшка его не любил. Да, ратник он добрый, но как человек скользкий. Выгоду свою всякий раз наперёд чует.
Златогорка вскоре крепко заснула. Предслава подошла к окну. Во двор въезжали ратники, до ушей её доносился весёлый говор.
Княжна сошла в сени. Откуда-то сбоку, напугав её, подскочила шляхтинка, бухнулась в ноги.
– Княжна, дорогая, обереги, защити! Служила тебе, молчала о многом! Знала, что человека одного… юношу прячешь ты в бабьем платье. Никому о том… Ведь знала… – Она рыдала, всхлипывая, у ног Предславы.
– Хорошо, оберегу. Токмо поклянись, что служить мне верно станешь! – строго и сухо сказала княжна.
– Вот тебе крест! – Шляхтинка по-латыни, слева направо, положила крест. – Маткой Боской клянусь!
– Встань тогда с колен, следуй за мной. – Предслава жестом руки увлекла её в гридницу. Там из дальнего угла осторожно выглядывал Моисей Угрин, всё ещё обряженный в сарафан. При виде его и Предслава, и шляхтинка невольно рассмеялись.
– Хватит тебе прятаться! Ступай наверх да в одежонку свою переоблачись! – приказала княжна. – Ты сопроводи! – велела она шляхтинке.
Моисей проворно шмыгнул в дверь. За ним следом, шелестя чёрным платьем грубого сукна, скрылась полька. Оставшись одна, Предслава вздохнула и медленно опустилась на лавку. Моисей напомнил ей о Георгии. Ведь любил её добр молодец, любил!
И верен был до конца Борису, погиб, защищая его! Снова вспомнила Предслава давнюю встречу под липами и горько расплакалась. Такой, рыдающей за столом в горнице, и застал её тихо вошедший Ярослав. Утешать, говорить о чём-то молодой князь не решился, постоял да неслышно вышел обратно в сени, запретив своим гридням тревожить сестру.
Глава 25
Горели церкви и дома. От дыма становилось тяжело дышать. Огонь охватывал новые и новые постройки. Как на грех, поднялся ветер, и лёгкие горящие головешки перелетали с крыши на крышу, разжигая пламя. Бушевал огонь в ремесленных урочищах, захватил строения детинца, перевалил через стены, растёкся по боярским и княжеским теремам. Вмиг вспыхнул деревянный собор Святой Софии, накренилась и рухнула с треском поперёк дороги высокая колокольня. Жалобно прозвенел на прощание серебристый колокольчик.
Предслава с сёстрами укрылись в Десятинной церкви. Стояли на хорах, молились, с мольбой и надеждой всматриваясь в суровые мозаичные лики святых на стенах. Большими глазами, исполненными скорби и участия, взирала на Предславу с высоты Богоматерь Оранта в синем хитоне и пурпурном мафории[159], покрывающем голову и плечи. Богоматерь простирала длани к небесам и молилась за всех за них, грешных, умоляла Божественного Сына Своего о снисхождении, заступалась за слабых, немощных духом людей, Она была как будто бы ближе к людям, чем даже Сам Бог, была участливой, доброй, сострадающей. Так казалось Предславе, и в молитвах своих она чаще всего обращалась именно к Ней.
Когда выходили из врат собора, взвился вдруг перед княжнами огненный смерч. Маленькая Анастасия испуганно прижалась к плечу Предславы.
– Страшно мне, сестрёнка, – призналась она.
Предслава притянула девочку к себе, ласково огладила по покрытой белым платочком голове.
Занялся огнём княжеский терем. Предслава остановилась в нерешительности, не зная, как быть, куда идти. Слуги через окна наскоро выносили тяжёлые кованые сундуки с рухлядью. Люди из дружины Ярослава торопились наверх с вёдрами, тушили разгорающееся пламя. Появилась Майя Златогорка, всё лицо её было в копоти.
– Предслава! – окликнула она княжну. – Князь велел: садитесь с сестрой в возок, выезжайте из Киева! В Вышгород, туда! – Она указала рукой на север. – Отсидитесь тамо! Вишь, горит всё!
В утлый крытый возок влезли впятером: Предслава, Анастасия со своей мамкой, шляхтинка и невесть откуда взявшаяся Хвостовна, которая плакала навзрыд и размазывала по щекам слёзы.
– Сиротку пожалейте! Не гоните её! – с усмешкой крикнула им вслед Златогорка.
Под охраной четверых ратников возок рысью полетел вниз по Боричеву увозу.
– Не попала б головня, не занялась бы крыша огнём. Всем нам тогда погибель. – Предслава поминутно высовывалась в оконце и смотрела наверх.
Слава Христу, пронесло. Кони умчали возок за город, проскакали мимо пристани у Почайны, свернули в сосновый бор у подножия Хоревицы[160], затем, перейдя уже на шаг, неторопливо побрели крутым берегом Днепра.
– Напасти одни на нас, грешных! – шептала Хвостовна. – То рати, то мор, то пожар! Покоя никоего нет!
– Не стони ты! Без тебя тошно! – окоротила её Предслава. – Достойно ся держи, яко боярской дщери подобает.
Хвостовна примолкла, зашмыгала носом, забилась в самый угол возка, подальше от Предславы.
Вышгород широко раскинулся на правом днепровском берегу, на крутом обрывистом склоне. Дубовые стены на мощных земляных валах обрамляли старинный княжеский замок, в котором полсотни лет назад сиживала и откуда правила землёй грозная великая княгиня Ольга, Предславина прабабка. Тын из острых кольев ограждал окольный город, ниже его в разные стороны убегали посадские слободки, состоящие из ветхих мазанок и изб. На самом крутояре виднелась церковь Святого Василия, в которой был поставлен гроб с телом убиенного Бориса.
Всё здесь, в этом словно бы нависшем над гладью Днепра городе, было тихо и размеренно. Совсем не напоминал он Киев с его извечной суетой и многолюдством. На вымолах пестрели ладьи с разноцветными ветрилами – весна на дворе, готовились купцы к плаванию в далёкий Царьград, за море, грузили товар и снаряжение, ничего старались не забыть, не упустить – дальний и опасный путь предстоял им по речным и морским водам.
Над церковью Василия стаями кружили голуби, прыгали перед вратами пугливые воробьи. Убогие нищие и калики перехожие[161] с сумами за плечами кормили их крошками хлеба.
Дворец княгини Ольги, раскинувшийся по соседству с церковью, показался Предславе даже просторнее киевского. И прислуга здесь была работящая, знала своё дело. Перво-наперво молодые женщины велели истопить баню. Мылись втроём: Предслава, Хвостовна и мамка Анастасии, нахлёстывали друг дружку берёзовыми веничками, выбегали из парилки на воздух отдышаться, затем снова окунались в пар.