– Мне не терпится! – рявкнул седоусый Гаральд.
По пояс голый, он держал в деснице огромную секиру и яростно потрясал ею в воздухе. Ещё накануне этот Гаральд выпил отвар, настоянный на мухоморах, и теперь аж дрожал от ярости и нетерпения.
«Таких, как он, именуют берсерками, – вспомнил Позвизд. – Во время боя они доводят себя до исступления и, обезумев, крушат всё подряд. Но, может, его ярость сегодня мне пригодится».
Сам молодой князь тоже изготовился к сражению. Облачился в кольчугу, надел на голову шелом с бармицей, на ноги – бутурлыки, проверил, легко ли выходит из обшитых сафьяном ножен кривая печенежская сабля. Уже перед самым выступлением явилась к нему Астрида, вся облитая с ног до головы железом, в дощатом панцире с блестящим зерцалом на груди.
– И я пойду с вами, – заявила она. – Мне не впервой участвовать в сражениях. Не удивляйся. Внучка викинга Скоглара, славного морским разбоем, привычна к звону мечей, к тяжёлым доспехам, а шум битвы не пугает, но только горячит ей кровь.
– Я буду бояться за тебя, – признался Позвизд. – Лучше бы тебе остаться здесь.
– Чтобы я пропустила схватку! Ни за что! Ты – просто глупый мальчишка! За себя бойся! – Королева презрительно хмыкнула.
– Об одном наш с тобой уговор, Астрида Гордая! Собор и прочие церкви чтобы не жгли. Вы уйдёте, а мне тут жить. Как стану людям в глаза смотреть после ваших дел?! – твёрдо промолвил Позвизд.
– Горазд учить меня, петушок! Слишком молод! – Астрида внезапно разгневалась. – Одного такого, как ты, сожгла тогда. Свататься явился! – Она раскраснелась от возбуждения, достала из ножен меч, подняла его, держа за рукоять, любовно провела боевой рукавицей по лезвию. – Этим мечом я другому такому отсекла голову. Тот всё сюсюкал на латыни и убеждал меня принять веру Христа, забыть своих богов! Он получил по заслугам.
Невесть чем окончился бы разговор, но в избу явился Свен.
– Пора. Самый час, – прервал он неприятные, навевавшие холод мысли Позвизда.
…Окольный город захватили с ходу. На мосту пары ударов секиры озверелого Гаральда оказалось достаточно, чтобы нестройная толпа охранников бросилась врассыпную. Кто спасся в зарослях кустарника на берегу Глушца, кто вплавь ринулся к посаду, кто побежал к воротам Верхнего замка – упредить посадника и стражей на стене. Впрочем, второй мост – подвесной, на цепях, поднять так и не успели. Нурманы плотными рядами устремились по нему в детинец, всё сметая на пути. Порок прошиб другие, расположенные южнее, ворота, и с криками ярости отряды оружных скандинавов бросились крушить всех и вся. Позвизд в эти мгновения понял, что не в силах будет их остановить. Во главе отряда своих отроков он помчался в княжеские палаты. Но там, в ставшем ему родным доме с изузоренными резьбой наличниками на окнах, с двускатными кровлями, украшенными дорогой киноварью, было пусто, никто не защищался и даже не пытался перегородить ему путь. Старик-дворский вежливо поклонился в пояс, шепнул тихо, с мольбой в голосе:
– Вы уж, ребята, не балуйте здорово! Посуду не бейте, окна. Двери не ломайте!
– Ты что, дед? За татя меня, что ли, принял? – Позвизд невольно рассмеялся.
Старик, кажется, признал его и вдруг прослезился.
Собор Иоанна Богослова Позвизд спас-таки от огня и разорения. Так рявкнул на Гаральда, уже летевшего ко вратам с секирой наперевес, что тот невольно вздрогнул и круто повернул посторонь. Своих отроков расставил вокруг деревянной ограды, приказав защищать собор и никого из нурманов близко к нему не подпускать.
– Ежели даже погибнуть придётся, не отступайте! – крикнул молодой князь.
«И тебе, ведьмица, не позволю здесь мечом махать!» – добавил про себя.
Вскоре к нему подошёл Свен.
– Наших погибло трое. Врагов – человек пятнадцать. Остальные убежали. Захватили посадника, – доложил он скупо.
– Горясера? – оживился Позвизд. – Его не пощажу!
– Почему твои воины обступили церковь? – удивился Свен.
– Боюсь, ваши люди захотят её ограбить и сжечь, – откровенно признался ему Позвизд.
– Это излишне. – Свен усмехнулся. – Я сам хотел бы остаться здесь с тобой и принять крещение. И знаю, что того же хотят многие. Не говорят вслух, потому что боятся гнева королевы. Вот она – закоренелая язычница. Впрочем, она, кажется, тоже не оставит тебя.
Позвизд, отдав короткие распоряжения отрокам, по совету нурмана воротился на княжеский двор.
Возле крыльца стоял шум. Князь заметил связанного, трясущегося от ужаса высокого человека, которого двое нурманов волокли к вбитому в землю острому свежеструганному колу.
«Посадят на кол!» – дошло до Позвизда. В трясущемся человеке он узнал Горясера.
«Поделом вору! Но всё же… Лучше просто убить».
Он устало снял с головы шелом, огладил непослушные волосы.
Астриду он нашёл на гульбище. Уперев руки в бока, нурманка улыбалась ему, но улыбка эта была злой, жестокой.
– Я поймала твоего врага! – объявила она. – Сейчас его посадят на кол во дворе. Ты рассказывал мне, что этот человек убил твоего друга.
– Да, убил Синька Борича, боярина, которого дал мне отец. – Позвизд сжал уста, опёрся о столп, искоса посмотрел во двор, туда, откуда уже раздавались дикие душераздирающие крики.
– Ты не рад? – спросила, удивлённо приподняв брови, Астрида. – Что может быть слаще мести!
– Я пришёл не мстить. Луцк – мой удел. А Горясер – да, он достоин смерти! Но к чему излишняя жестокость?!
Позвизд едва не бегом метнулся в гридницу, сорвал со стены лук и тул со стрелами. Долго стоял у окна, прицеливаясь. Наконец спустил тугую тетиву. Со свистом пропела в воздухе калёная стрела, ударила корчащегося на колу Горясера прямо в сердце. В тот же миг испустил крамольный боярин дух, повис бессильно на колу, опустив вниз руки. Так и висел, пока кто-то из нурманов не снял его оттуда да не вышвырнул за ворота.
Астрида, которая вслед за Позвиздом сошла в гридницу, молча, с неодобрением смотрела, как вешает он обратно на стену лук и тул, как неторопливо стягивает с плеч кольчугу.
– Не знаю, что со мной, – призналась она, тяжело упав на лавку. – Сегодня мне бой не доставил никакой радости. Или я старею. – Она посмотрелась в серебряное зеркало. – Да вроде нет. Как будто бы пока не старуха. Вот смотрю на тебя… Ты собор пошёл защищать прежде всего. И твои отроки тоже. Значит, ваш Бог – сильный, раз вы все так Его любите. Выходит, Он стоит того. Я слышала, Свен хочет креститься. И у нас в Свитьоде владетельные ярлы принимают веру Христа. Мир сошёл с ума! Все поклоняются Распятому! Крушат капища, предают топору изваяния старых богов. Не понимаю! Или… или мне тоже стать христианкой?!
Она закрыла рукой лицо и покачала головой.
Позвизд склонился к ней.
– Мы будем вместе, – шепнул он тихо, взяв её за ладони. – Ты люба мне, – добавил он внезапно по-славянски, сказал так нежно и с такой улыбкой на устах, что Астрида, хоть и не разумела славянской речи, всё поняла. Они долго сидели на лавке, обнявшись, и шептали друг другу ласкающие слух слова. Королева вдруг расплакалась, уронив голову Позвизду на грудь.
Наутро в Луцке весело звонили колокола. Простой народ, собравшийся на площади, славил своего князя и его дружину. В тот же день в соборе Святого Иоанна Богослова волынский епископ Стефан окрестил Свена и ещё троих нурманов.
А вечером, когда отгремели торжества и на княжеском дворе привычно суетились слуги, Позвизда внезапно окликнула возле ворот некая худая согбенная женщина в монашеском одеянии. Ходила она с трудом, опираясь на тяжёлый посох. На голову женщины был низко надвинут куколь.
– Здравствуй, князь! Верно, не упомнишь меня. Ну да и ладно. Гляжу, спроворилось дело твоё. Счастья тебе. С нурманкою твоею!
«Кто ты? Откуда про нурманку ведаешь? Никому ить не сказывал», – хотел спросить Позвизд, но не успел.
Чем-то давно забытым обожгли его ясные светлые очи женщины, хорошо знакомой и близкой показалась её мимолётная улыбка.
Нахмурился Позвизд, стал припоминать, где же раньше он её видел, но тем часом убогая скрылась так быстро, словно растаяла в вечерних сумерках.
Вспомнил Позвизд только на следующее утро, когда сидел с Астридой за трапезой.
– Господи, Майя! Майя Златогорка! Как же не узнал я?! – воскликнул он, стукнув себя по лбу.
Велел искать её, нурманы во главе со Свеном обшарили весь город. Но от Майи не было ни слуху ни духу. Как в воду канула хромая монашенка с посохом в руке.
Глава 35
За долгую историю свою, корнями уходящую в глубокую древность, город этот оброс легендами и преданиями. Неизвестно точно, откуда произошло само его имя – Прага. То ли от слова «порог», то есть город у речных порогов, то ли от глагола «пражити», что означает «выжигать, вырубать лес». А может, название будущему огромному городу дало первое большое славянское поселение в этих местах, которое располагалось на высоком холме над берегом Влтавы и называлось «выпраглем копцем» – «выжженным холмом».
Одной из первых книг, которую прочла Предслава с тех пор, как очутилась в Праге, была повесть о вещей княгине Либуше. Однажды ранней осенью на закате дня стояла княгиня Либуше с мужем своим, князем Пржемыслом, на вершине скалистого Вышеградского утёса. Внизу, под скалами, бурлила Влтава. Длинные тени падали на широкие луга, по которым, извиваясь змейкой, бежал Ботич-поток. Вокруг густели заросли ольхи, шумела листва в ветвях яворов и высоких верб. Окрестности утёса залиты были прощальным закатным светом. На западе, за рекой заходило, угасало дневное светило, в синеватый сумрак погружались далёкие дремучие леса. Прощальные лучи проливали золотистый свет на нивы, на которых колосились тучные хлеба.
Рядом с княгиней и князем стояли старейшины и знатные дружинники. Радовались они обильному урожаю, дивились несказанной благодати.
Смотрела Либуше, как из-за вершин деревьев у окоёма поднимается белый дымок. Верно, это какой охотник зажёг костёр в лесной пуще.