Глава 52
Далеко за горами, мрачными тенями нависшими над широкой долиной, заходило солнце. Первые звёзды высыпали на темнеющее сумеречное небо, из-за полос серовато-жёлтых туч выглянул тусклый серебристый месяц. Ночной филин-пугач ухнул в недалёком лесу. Какой-то крупный зверь, ломая сучья и ветки, исчез, мелькнув на мгновение меж дерев, в глубине чащи. Внизу, под скалой, шумела река, извиваясь стремительным потоком, гневная, пенящаяся, исходящая злобой и разбрасывающая по камням мириады брызг.
На лужайке горел костёр. Вечер был тёплый и тихий, ничего, кроме журчания воды, не нарушало покоя двоих людей, сидевших у огня.
Матея заговорил, негромко, едва слышно:
– Мы – разные, София. Ты – жена и дочь князя, я – простой медник. Меж нами – пропасть. Да, ты люба мне, ты, как солнце, осветила мою жизнь. Без тебя мне будет скверно, тяжко. Но у нас разные судьбы. Николи не быть нам вместе.
– Ждала, ведала, что скажешь ты это, – на удивление спокойно ответила ему Предслава. – Но всё же хотела встретиться, вот так, как сейчас, сидеть, прижавшись к тебе, и не думать ни о муже своём, ни о друзьях и недругах. Любовь наша – она выше, она словно бы неземная. Не знаю, не могу объяснить словами, что чувствую. Одно скажу: счастлива, что есть ты на белом свете, что повстречались мы с тобой, что сына я от тебя родила. И ещё: не каждому человеку дано счастье такое – любить! Нам его дал Всевышний, иным – нет. Благодарить буду Господа, что позволил насладиться хотя б мгновеньем в объятиях твоих, Матея! По гроб жизни благодарна Ему! А что расстаёмся мы навсегда – да, тяжко, да, слёзы из очей текут горючие, но иного-то ведь и быть не могло. Верно сказал ты: разные мы! Слишком разные!
– Я ведь, княгиня, оженился. Взял дочь кузнеца одного, из соседней деревни. Дочка уже у нас народилась, – глухо, виноватым голосом вымолвил Матея.
– Оно и добре. А любишь ли ты супругу свою?
– Люблю. Да не так, как тебя любил. С тобою – про всё забывал, а её жалею просто. Нежная она и меня любит. На нежность её ответить стараюсь.
– Нынешняя ночь, Матея, наша с тобою. Но – последняя она у нас. Не будет больше такой ночи. – Предслава стянула с головы шёлковый убрус с расшитыми золотом петухами.
Длинные пряди светло-русых волос упали ей на плечи, княгиня всплакнула, но тотчас решительно вытерла слёзы. Положила голову на колени Матеи, посмотрела на темнеющее с каждым мгновением небо. Вот сорвалась с небосвода и с ярким просверком упала за окоём жёлтая звезда. Так и их счастье уходило, проваливалось в небытие, исчезало. Но оно было, это счастье, воспоминание о нём будет греть их сердца и души. До конца лет земных, а может, и потом, после, в иных мирах.
– Давай пойдём в вежу. До утра никто нас не тронет. Холопка верная предупреждена, не выдаст, стражи – не сунутся, не посмеют. А евнуха, слава богу, Рыжий покуда ко мне не приставил.
– Зимою прошлою, я тогда в Оломоуце на торгу был, к нам в село пан один приезжал, обо мне вопрошал, – вспомнил вдруг Матея. – Отец говорит: худой, недобрый пан. Володарем его кличут. Всё вопрошал обо мне. Боюсь, не прознал ли что о нас с тобою?
– С Володарем сим разберусь я, Матея. Не мучай себя, не тревожься. Сыскала на него управу.
Ночью на кошмах они творили грех, Предслава обнимала Матею за смуглые покатые плечи, с пылом и страстью целовала его, тискала дланями. Было блаженство, была неописуемая высокая радость, а мысли о скором расставании на время отошли, покинули их обоих. Они лежали потом утишённые, уставшие, при слабых отблесках огня они любовались друг дружкой. Улыбались, восхищались красотой тел, упивались этими короткими часами, последними в их жизни.
– Се – тебе, – шепнул Матея, положив на ладонь Предславы маленький холодный предмет. – Пущай будет он памятью о любви нашей.
Предслава поднесла подарок Хорвата к огню. На неё смотрела маленькая медная птица с женским лицом и длинными волосами. Это было её, Предславино, лицо. Не выдержав, княгиня всплакнула. Матея обнял её, притянул к себе, согрел уста жарким поцелуем.
– Не плачь. До рассвета долго ещё, – сказал он.
И Предслава, уступив, поддавшись ему, снова отдалась безудержным порывам страсти. Под утро она задремала, а когда проснулась, на кошмах рядом с ней лежал лишь, лениво развалившись, большой рыжий кот.
В вежу заглянула холопка.
– Ой, матушка княгиня! – воскликнула она. – А мы сего кота обыскались! Из возка-то сиганул ввечеру, а где ночь шатался, бог весть. Ишь, разлёгся!
И Предслава вдруг, не выдержав, прыснула со смеху, глядя на своего четвероногого любимца, с важностью щурившего зелёные глаза.
Жизнь продолжалась, горечь потерянной любви уходила куда-то, проваливалась, скрывалась за гребнями гор, оставляя в глубинах души осадок грусти и светлые воспоминания.
Глава 53
Евнух Халкидоний, огромного роста, полный, беспрерывно вытирающий шёлковым платком потевшее чело, повстречал Предславу на пути в Прагу. Отвесил княгине низкий раболепный поклон, поведал тонким неприятным бабьим голосом:
– Супруг твой, князь приказал мне охранять тебя, о прекрасная госпожа! С этого часа ты можешь не беспокоиться о своей безопасности. Никто не посмеет тронуть или обидеть тебя.
Предслава велела ему подняться с земли. Она сидела верхом на соловом иноходце, к спокойной манере езды на котором привыкла в последнее время.
«Слава богу, что этот евнух не сведает о Матее. Вовремя явился». – Она с едва скрываемым презрением посмотрела на рыхлое лицо Халкидония с хитрыми, заплывшими жиром маленькими глазками.
Евнух сел на низкорослого конька и, тронув поводья, засеменил следом за госпожой, впереди троих стражей и воза с шатром. Ехали через лес, который подступал к самому берегу Влтавы.
Уже вереница всадников миновала переправу через один из многочисленных впадающих во Влтаву ручьёв, когда вдруг откуда-то сверху, из густой зелени дубов, посыпались стрелы. Двое стражников полетели с коней, шею третьего затянула тугая петля. Четверо неизвестных в кольчатых доспехах преградили княгине путь.
«Разбойники!» – успела подумать Предслава.
Сзади раздался пронзительный визг насмерть перепуганной холопки. Один из нападавших бросился к ней с ножом. Растерялись все спутники княгини, за исключением евнуха, который резко вырвал из ножен на боку огромный длинный меч и одним молниеносным ударом отсёк головы сразу двум нападавшим. Третий, испугавшись, бросился в кусты; четвёртый, который метнулся к холопке, был схвачен сильной потной рукой Халкидония. Хрустнули гортанные хрящи, хлынула кровь.
– Готово. – Евнух брезгливо швырнул разбойника на землю и, обернувшись, крикнул княгине: – Я за тем! – И указал мечом в сторону чащи, где скрылся последний из нападавших.
Ничего не успела сообразить Предслава, как, спрыгнув с конька, Халкидоний исчез в зарослях.
Перепуганная холопка лежала без чувств, двое стражей были убиты, третий едва пришёл в себя и разрезал кинжалом петлю аркана на шее. Рядом с ним корчился в агонии разбойник, которому Халкидоний переломил гортанные хрящи.
«Кто они? Не похожи на простых татей. В кольчугах все, оборужены до зубов. И почему меня не тронули?» – думала Предслава. Она привела в чувство холопку, обмыв ей лицо холодной ключевой водой, приказала забраться в возок, кликнула возничего, который, дрожа от страха, выполз из-под телеги.
– Гони в Прагу! Живо! – велела она, хмурясь.
Громкий шорох и крик в кустах оборвал её слова. Меж деревьев промелькнул красный кафтан Халкидония. Евнух выволок на дорогу четвёртого из нападавших. Тот извивался, как змея, но вырваться из железных объятий скопца не мог и ругался на чём свет стоит.
– Отпусти! Отпусти, грязная свинья! Жирный боров! Вонючее дерьмо!
С помощью стража Халкидоний связал пленника по рукам и ногам.
– Сейчас ты мне ответишь, кто вы такие и зачем напали на нас?! – рявкнул евнух. – Или ты не доживёшь до рассвета!
– Ничего я тебе не скажу, свинья! – прохрипел пленник.
Лицо его показалось Предславе знакомым.
– Снимите с него шелом, – приказала она.
Высокий шишак и прилбица волчьего меха полетели в кусты.
Чёрный с проседью чуб-оселедец свисал у татя надо лбом, круглое кольцо горело в ухе.
– Ты – лях и ходил в поход на Русь. Сотником был у Болеслава, – узнала Предслава.
– Сведала, стало быть, княгинюшка. – Пленник зло усмехнулся. – Ну что ж. Привет приехали передать тебе от нашего князя, да ентот вот евнух нам помешал.
– Я понял, о светлая госпожа! Эти люди должны были тебя похитить и умчать в Польшу! – воскликнул Халкидоний. – Это псы князя Болеслава!
– Спасибо тебе, друг! – поблагодарила княгиня евнуха. – Коли б не ты, везли б меня ныне к Болеславу в гости. Да, беспечной стала, забыла, как в краковской темнице сиживала. – Она вздохнула. – Ну что ж. Поспешим во дворец. Там и порешим, как с сим ляхом быть.
Она пришпорила иноходца и быстрой рысью поскакала к берегу Влтавы. Халкидоний спешил следом, не отставая, сзади него страж с копьём в деснице сопровождал возок с пленником.
Нежданное нападение заставило Предславу вспомнить о недавнем полоне.
«Выходит, Рыжий не ошибся, приставив ко мне этого человека. Оказывается, Халкидоний отважен и обладает недюжинной силой. Почитай, с четверыми управился! Кто б мог помыслить!» – подумала она, проникаясь уважением к этому огромному полному человеку с бесформенным потным лицом.
– Вот видишь, сколь опасны лесные тропы и пущи! – выговаривал ей после Рыжий. – Правильно я сделал, приставив к тебе верного человека! Этот евнух многих стоит! И охранит, и присмотрит, и в любом деле поможет! Награжу его, непременно награжу!
Предслава сидела за столом в горнице, шёлковое платье облегало её тонкий стан, распущенные волосы, перехваченные на челе полукруглым серебряным обручем, струились по плечам. Рыжий смотрел на неё и облизывался, как собака. Ему всё никак не верилось, что эта женщина – его жена. Надо же, какая красавица! Тотчас бы увести её в ложницу да завалить! Но придётся потерпеть, подождать до ночи. С дочерью князя Владимира нельзя поступать, как с дворовой девкой.