На рассвете Предславу разбудила Малгожата. Стукнулась тихонько в дверь, вкатилась шариком в палату, заговорила негромко, боясь разбудить спящих в соседней детской светлице чад:
– Пойдём, княгинюшка. Самый час. Утро-то какое доброе! Солнышко сияет, небо чистое. Петухи уж пропели давно. Евнух твой нас оборонит, ежели какой зверь дикой али тать. Да навряд ли, в нашей округе тати редки.
Предслава наскоро оделась, натянула на себя тонкую льняную сорочку, а поверх неё – длинную рубаху до полу из более плотного сукна, украшенную на вороте разноцветной жёлто-зелёной вышивкой. Стан перетянула тканым поясом с длинным раздвоенным концом и серебряной пряжкой, голову покрыла белым убрусом, который завязала узлом на затылке.
Посмотрелась в медное зеркало – подарок незабвенного Матеи, не стала краситься и сурьмиться. Оглядела Малгожату, также одетую просто, без изысков.
– Будто крестьянки мы с тобой. Вырядились. – Предслава рассмеялась. – Понёвы надевать не станем.
В сопровождении Халкидония, у которого под долгой розовой мятелией поблёскивала кольчатая бронь, женщины спустились на нижнее жило и через потерну – потайную дверь в стене – вышли за пределы замка. Путь им преградил густой колючий кустарник.
– Следуй за мной. – Малгожата, раздвигая руками кусты, стала первой продираться сквозь заросли. Вскоре они оказались на низком, поросшем камышом берегу Лабы. Вокруг шумел лес, могучие дубы обступали реку и скрывали их от посторонних очей.
– Место тихое, никто не ходит. Мы с подругами с малых лет сюда бегали, – рассказывала Малгожата. – Один раз, помню, плывём, а встречь – стадо свиней диких. Ну, мы посторонь, визжим, барахтаемся, торопимся. Но тут, видно, почуял недоброе передний секач, ринул в обрат.
– Глубоко здесь? – спросила Предслава.
– Дна не достать. Да ты не бойся, водяной не утащит. – Малгожата расхохоталась.
Сняв платья, обнажённые, женщины погрузились в воду, холодную, вмиг словно ужалившую их тысячами невидимых игл.
Предслава взвизгнула, обхватила дланями плечи, Малгожата со смехом ударила по воде, обдав её каскадом колючих брызг. Княгиня ответила ей тем же. Стало вмиг легко, весело, как будто вдруг вернулась к Предславе золотая пора детства. Подруги поплыли к середине реки. Халкидоний истуканом застыл на берегу под дубом. Словно юные проказницы, Предслава с Малгожатою стали звать его присоединиться к ним.
– Разденься да ступай к нам. Не бойся, не русалки, не мавки, на дно не утащим. Хоть власы у нас и златы, да ноги человечьи! – задорно крикнула Предслава. Она высунула из воды ногу и помахала ею в воздухе.
– Воистину, что стоишь там? От кого бережёшь нас? От мужей, что ли?! – смеялась Малгожата.
Они ныряли, хватали друг дружку за ноги, взвизгивали от неожиданности. Постепенно тела привыкли к студёной утренней воде. Правда, тёплые полосы на реке то и дело сменялись более холодными – это били под водой родники.
– Ой, уморилась я! – выдохнула Малгожата, подплывая к берегу и хватаясь за поваленное бревно, которое лежало возле самой воды и было наполовину затянуто в речной песок.
Предслава, нырнув, ущипнула её за живот. Пани завизжала, забила в воздухе ногами. Во все стороны полетели брызги.
– Ой, испужала! – крикнула она, заметив вынырнувшую подругу. – Уж думала, водяной Кабоурек то меня погладил!
Предслава в ответ звонко расхохоталась.
Да, было хорошо, приятно, весело. Подруги сели на бревне, отдыхая. Всё это время Халкидоний стоял под дубом с непроницаемым лицом.
– Давай разыграем его, – шепнула Малгожата. – Ты вид сделаешь, что тонешь, закричишь. Поглядим, что тогда будет.
Предслава последовала её совету. Окунувшись снова, она отплыла немного от берега, погрузилась с головой в воду, затем резко вынырнула и стала звать на помощь:
– Помогите!
Крикнула как можно громче, судорожно выставив вверх длани.
Халкидоний ждать себя не заставил, тотчас в полном вооружении плюхнулся он в воду и поплыл к ней. Тем временем Предслава, нырнув, быстро достигла берега и с хохотом помахала отчаянно ищущему её посреди реки евнуху рукой.
Халкидоний с немым укором в глазах, весь вымокший и уставший, выбрался на песок и молча стал отжимать мокрый кафтан. Предславе стало вдруг немного жаль этого несчастного, по сути, человека.
«Неблагодарная я свинья! Он меня, почитай, от полона спас, от встречи новой с Болеславом, а я…» – Она нахмурила чело и взглядом заставила умолкнуть хохочущую Малгожату.
Женщины вытерлись, оделись.
– Солнце высоко. Пора возвращаться в замок, – сказала Малгожата.
Снова продирались они сквозь заросли густого кустарника, протискивались через узкую потерну, поднимались по крутой скользкой лестнице. Когда очутились, наконец, на крепостном дворе, удивились, заметив въезжающий в замок через парадные ворота купеческий караван. Огромные верблюды, одногорбые и двугорбые, тащили на себе тюки с поклажей. Их вели чёрные от загара люди, полуголые, в чалмах на голове. Распоряжался всем худой высокий человек в полосатом халате из бухарской зендяни[223], с выкрашенной в тёмно-зелёный цвет бородой.
– Кто еси? – Предславой овладело любопытство, она поспешила купцам навстречу. Малгожата покатилась за ней следом.
Начальник каравана, видно, принял их за простых горожанок.
– Откуда путь держишь, достопочтимый? – осведомилась у него Предслава.
– Исфаган[224], – промолвил купец. – Ткани, ковры. Посуда из золота и серебра. Сладости.
Купец говорил на ломаном чешском языке, княгиня понимала его с трудом.
– Сладости? – переспросила Малгожата.
– Хочешь попробовать настоящий шербет, славянская женщина? – Голубоглазый купец, видимо перс, вытащил из одного из вьюков длинный узкогорлый кувшин и сделал знак одному из слуг.
Тотчас перед Предславой и Малгожатой появились две вырезанные из кости маленькие чары. Перс плеснул в них красноватой тёмной жидкости.
– Пей. И ты выпей.
Шербет оказался приятным на вкус сладким и тягучим питьём.
– Сладко, – отметила Предслава. – Мне по нраву.
– И мне, – согласилась Малгожата.
– Тогда приходите на базарную площадь в послеобеденный час. И готовьте звонкие монеты. А до этого времени я должен побывать у вашего правителя и его приближённых. Предложу им ковры и ткани.
Предслава улыбнулась и переглянулась с подругой.
По возвращении к себе в палаты она повинилась перед Халкидонием.
– Прости, доблестный! Злая получилась наша шутка. Ты заслуживаешь похвалы и понимания, а не глупых бабьих насмешек, – сказала она.
Халкидоний с тем же непроницаемым лицом поклонился ей в пояс.
– Мой долг – служить тебе, госпожа, – только и промолвил он.
…Утреннее купание в реке напомнило Предславе детство, Позвизда и Златогорку. Где теперь подруга её детских лет? Жива ли? Или всё ходит, покалеченная, по дорогам, лечит людские хворости и предсказывает грядущее? Верно ведь предрекла ей: родила она второго сына, рассталась с Матеей и одолела отметника Володаря. Что она ещё говорила? Один сын – в княжеской шапке, а другой – в сутане. Значит, кого-то из её детей ждёт судьба монаха. А может, и неправа была Майя? Кто ведает? И где теперь её сыщешь?
Другое дело – Позвизд. С ним Предслава с недавнего времени стала постоянно пересылаться грамотками. То на Пасху пошлёт поздравления, то вспомнит, когда у брата именины, а то и без повода начертает на бересте исполненные любви и воспоминаний о прошлом строчки. Хотелось, ой как хотелось побывать ей на Руси, встретиться с братом в его Луцке, поглядеть, как он обустроился и какова вообще нынче жизнь на родной стороне. И в Киеве бы она непременно побывала, и могилу убиенных братьев Бориса и Глеба посетила бы. Теперь, когда умер Болеслав Польский, никто не помешает ей добраться до Русской земли. Не столь далёк путь. Вот только подрастёт немного Владимир, и обязательно съездит она в Луцк, повидает брата.
При мысли о возможном путешествии она мечтательно улыбнулась. Как было бы хорошо посетить те места, в которых прошло детство!
Вскоре к ней явился Рыжий, попросил посмотреть персидские ковры и шёлк, которые привёз торговый караван из Исфагана. Предслава с насмешливой улыбкой поспешила в гостиную залу замка.
Купец, видно, узнал её, изумлённо вскинул густые брови, но ничего не сказал. Приложил руку к сердцу, поклонился, как было положено, разложил на столе разноцветные ткани. Были здесь и паволоки, и шёлк, и зендянь, и тонкое сукно. А ковры были такие красивые, что Предслава ахнула от восхищения. Выбрала для себя отрез голубого серского[225] шёлка на платье, золотой лекиф[226] с тонкой ручкой и узким длинным горлом, поливное блюдо, изготовленное в Дамаске, как сказал купец.
Слуги уносили дорогие вещи, в руки торговца сыпались пражские гроши и серебряные дирхемы[227].
– Возьму и ковёр. Вельми хороши они. Не знаю, какой выбрать. Помоги, посоветуй, – обратилась она к Рыжему.
– Возьми вон тот, с птицами.
– Цвета красивы. Синий с огненным. – Княгиня зачарованно качала головой.
После Рыжий пригласил купца разделить с княжеской семьёй и ближними панами трапезу.
Предслава во время обеда стала расспрашивать торговца о том, как добрался он до Чешской земли.
– Долог путь мой, достопочтимая госпожа. Сначала достигли мы славного города Дербента, что расположен на берегу Хвалисского моря[228]. Потом мы шли по степям.
– Там кочуют печенеги. Не тронули они вас?
– Нет. Печенеги сейчас мирны. К тому же многие из них приняли веру пророка.
Предслава знала о последних событиях на западной окраине Великой степи из письма Айтоня и Анастасии и не удивилась.
– Теснят печенегов другие народы, – продолжал перс. – Огузы перешли Итиль[229]. Ещё один народ наводит страх на своих соседей на востоке. Они зовутся кипчаками[230], они быстры и тьмочисленны. Но, хвала Аллаху, наш путь не пролегал через владения этого народа.
– Куда же лежит дальнейший ваш путь? – спросил Рыжий.