Предславу приветствовали почтительными поклонами луцкие бояре и боярыни, среди них были и чубатые вислоусые нурманы. Стражи с бердышами за плечами несли охрану в переходах и у дверей в горницы.
«Где-то здесь и Астрида должна быть», – подумалось вдруг Предславе.
Она уже давно пыталась представить себе встречу с этой женщиной, убийцей её родного брата Всеволода, но не могла. Какая же она из себя, гордая готская властительница? Красива ли, безобразна? Стройна или полна? Как говорит, как держит себя?
Радость от встречи с братом и сестрой как-то незаметно улетучилась и уступила место насторожённости.
После краткой молитвы в домовой часовне перед иконой Святого Николая-угодника – охранителя путников – мать и сын проследовали вслед за Позвиздом и Мстиславой в главную горницу терема. Здесь расставлены были столы с обильными яствами. По крутой деревянной лестнице они поднялись на верхнее жило и через широкое гульбище проследовали в княжеские палаты.
Статная плечистая женщина лет около сорока, облачённая в горностаевую мантию, с пепельными волосами, перетянутыми на челе золочёным обручем, с глазами цвета синего моря, большим длинным носом, массивным морщинистым подбородком и пушком над короткой верхней губой, встала с обитой красным сукном лавки.
– Рада приветствовать сестру моего мужа. Перед тобой, королева, дочь Эрика, короля Свитьода.
Астрида надменно вскинула вверх голову.
Предслава ответила ей деланой улыбкой.
После был пир, Предслава и Позвизд с семьёй сидели наверху за отдельным столом. Рядом с матерью пристроился и Владимир, который с некоторой опаской посматривал на гордую Астриду и уродливую рябую Мстиславу.
Предслава расспрашивала сестру и брата об общих знакомцах.
– А отец Феогност? А о Любаве, дщери воеводы Хвоста, не слыхать ли чего?
– Отец Феогност в монастыре Георгиевском в Киеве обретается. Стар вельми стал. Не столь давно видал его, – ответил ей Позвизд. – А что до Хвостовны, дак замуж она пошла. Помнишь Никифора, боярчонка? Вот за него. Чад нарожала.
– Добре твоя подружка пристроилась, ничего не скажешь, – проскрипела под ухом Предславы Мстислава. – У братца моего Ярослава Никифор сей в ближних мужах ходит. Хоть ляхом и попорчена, да не промах девка оказалась. Приворожила боярчонка. Вроде и толста, и на лицо не баска, а вот вылезла наверх. Везучая.
– Рада я за Любаву. Жалко мне её было, – сказала Предслава.
– Жалко?! А как под Святополка Окаянного стелилась сия змеюка да тебя за Болеслава Польского идти уговаривала, того не упомнишь?! – Мстислава скривила в презрении беззубый рот.
– Полно тебе! – хмурясь, оборвал её ворчание Позвизд. – Ты вот, гляжу я, тож пристроена. Ешь сытно кажен божий день, тишину да покой обрела в тереме у меня.
Разговор на время пресёкся. Довольно долго они молча вкушали яства. Отроки прислуживали господам за столом, подавая кушанья и наливая в чары и чашки малиновый квас и сбитень. Астрида ела мало, больше смотрела на Предславу и её сына, зато Мстислава, хоть и была черницею и должно бы ей быть воздержанной в пище, налегла на жирную осетрину и громко чавкала. Маленький Владимир искоса посматривал на неё с едва скрываемой брезгливостью. Предслава с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться – так выразительна была гримаса на сыновнем лице.
– Слышала, имеешь мужа и двоих сыновей, королева София, – холодно, размеренным тоном промолвила Астрида. – У меня тоже есть сын от первого брака, Свен. Он уже взрослый и живёт в Дании. Как и ты, он стал христианином.
– В нашей семье все крещены, – пояснила Предслава. – Иначе не может быть в христианской державе. Короли поддерживают веру и её служителей, а епископы и монахи – королей. Без веры человек становится слаб. Язычество же лишь разобщает люд.
– Как у вас всё просто! – Астрида внезапно вспыхнула. – Но старым богам люди молились сотни, тысячи лет. Были Перун, Один, Велес, Тор! Огнебог, Рарог! Как же жили наши предки, не ведая Христа?!
– Худо жили, княгиня, – вмешался в разговор Позвизд. – Каждое племя врозь. Друг с другом без конца ратились. Не было власти крепкой, шатанье одно. Да волхвы-кудесники. Спору нет, мудры они. Да токмо знанья свои держали втайне от иных людей и ко своей единой выгоде обращали обряды да предсказанья. Окромя того, кровь лили, жертвы приносили человечьи – и такое было. Вон на острове Руяне, на море Варяжском, сказывают, и по сию пору пленных чужеземцев сжигают заживо. Дед наш, князь Святослав, язычником будучи, сотни вёрст исходил, и на Волге, и на Дунае ратоборствовал, победы славные одерживал, а места себе нигде не нагрел. Не шли за ним ни поляне, ни кривичи, ни лучане. Мечом запугать – да, можно. Но убедить – не убедишь. А власть, мечом единым добытая, хрупка. Судьба несчастливая деда нашего – тому пример.
– Мой дед тоже был добрым воином, но он был властелином только на море, в походе, – вздохнула Астрида.
– Вот видишь. Нужно единство. Нужен Бог – такой, коего бы не просто боялись, но пред коим благоговели. Бог христиан – такой.
В палате снова воцарилось молчание. Внезапно пятилетний Владимир сказал:
– Наш Господь – Он добрый.
– Ишь, чига востропузая! Туда ж! – всплеснула руками Мстислава.
Все, даже Астрида, дружно рассмеялись. Позвизд одобрительно потрепал племянника по рыжим кудрям.
…После трапезы, уже ближе к вечеру, Предслава и Астрида вышли на гульбище. Сына королева отослала вместе с Халкидонием в приготовленные для них покои в одной из теремных башен.
Нарушив довольно длительное молчание, Предслава спросила свейку напрямую:
– За что, княгиня, сожгла ты в хоромах в Бирке брата моего родного Всеволода?
Астрида вздрогнула, вздёрнула вверх гордую голову, прикусила алую губу.
– Ждала, что спросишь. Отвечу так: я тогда только овдовела. Была совсем юна. Мой муж, ярл Ульв, не любил меня. Отослал из Дании на остров Готланд. Там я жила, когда узнала о его смерти. И тут явились Гаральд Гренске и твой брат… Виссивальд. Я была возмущена. Они были беглецы, изгнанники, они не имели никаких уделов, а сватались ко мне, мечтая заполучить моё богатство, мои ценности, воспользоваться моим одиночеством. И я решилась… Ваша прабабка, Ольга, поступила так же с древлянами, с послами князя Мала.
– Древляне умертвили её мужа, князя Игоря, – напомнила Предслава. – Она наказала убийц.
Астрида не ответила.
– Когда я узнала от отца о гибели брата от твоей руки, я была маленькой и глупой. Сказала, что хочу тебе отомстить, что сыщу и убью тебя, – призналась Предслава. – В детские лета мир кажется простым. Слишком простым.
– А ты похожа на своего брата, – вдруг промолвила Астрида. – Не на того, который погиб, нет… На Позвизда. Такая же умная. Не зря польский князь так хотел взять тебя в жёны. Десять лет живу с Позвиздом в Луцке. И никогда не пытался он подчинить мою волю своей. И он не бросил, не отказался от меня, когда я состарилась и потеряла былую красоту. За всё это я ему благодарна.
Сказала эти слова Астрида и тотчас круто повернулась и покинула гульбище. Предслава смотрела ей вслед с грустной задумчивостью.
Глава 66
Киевская земля встретила Предславу и её спутников снежной порошей. Кружились в воздухе белые хлопья, летели, ударяли в лицо, обжигая внезапным холодом. Свистела, неистовствовала злая вьюга. Полозья возка издавали неприятное жалобное повизгивание.
Предслава очень хотела показать Владимиру стольный город Руси – город, в котором прошло её детство. А ещё постояла бы она на круче над Днепром, возвратилась бы в мыслях к прошлому, вспомнила бы былые страсти и обратилась бы, пусть хоть на краткий миг, в маленькую девочку, не ведающую никаких серьёзных хлопот и забот.
В Киев въехали под вечер. Метель стихла, прояснело, на чёрное небо высыпали мириады жёлтых звёздочек, выплыл из-за окоёма узкий серп нарождающейся луны. Наступал декабрь, и надо было спешить. Вот побудет Предслава несколько дней в Киеве и воротится к себе в Чехию. Нужна она и мужу своему, и детям, и всему народу. Она чувствовала, знала это и потому, сидя в возке, иной раз сгорала от нетерпения. Скорей бы уж, что ли, кончилась унылая заснеженная дорога, прекратились противный скрип полозьев, от которого побаливала голова, и утомительная беспрерывная тряска.
Сумеречную мглу прорезали огоньки факелов. На дворе, куда въехали возки, засуетилась челядь. Отрок в бобровой шапке ухватил за поводья и отвёл к конюшне двоих уставших скакунов. Дворский боярин в зелёном зипуне отвесил Предславе низкий поклон. Он помог ей спуститься из возка на снег и через крыльцо и сени повёл гостью и её спутников по переходам терема.
Терем был новый, выложенный частью из камня, частью – из дерева, в темноте Предслава разглядела три высокие башни по краям и посередине. Крыльцо было каменное, ступени же его – мраморные, как и в Луцке у Позвизда.
Проходя по гульбищам и лестницам, Предслава пыталась найти хоть что-то, напомнившее ей о прежней жизни, но тщетно: не висели на стенах щиты и скрещённые секиры, не шумели в гриднице хмельные дружинники, но всюду встречались монахи в чёрных рясах и куколях, а в воздухе чуялся терпкий запах церковного фимиама.
В покоях на полах в нескольких местах стояли большие чаши с крышками, из отверстий в которых курился голубоватый дымок. Всюду свисали с потолков на цепях хоросы с ярко горящими свечами. Двое рынд[237] в красных кафтанах с бердышами[238] за плечами застыли у подножия лестницы, ведущей на верхнее жило.
Князь Ярослав, сильно припадая при ходьбе на правую ногу, спешил сестре навстречу. Он заключил её в объятия и крепко, от души, расцеловал. Руки у Ярослава были сильные, с короткими пальцами, никак не вязались они с довольно щуплым на вид киевским властителем.
– Сестра! Сколь давно не видались! Красавица экая!
В детстве Предслава не была с Ярославом особенно близка и не ожидала с его стороны столь бурной радости. Немного смущённая, она проговорила в ответ обычные приветственные слова. Растроганная, королева обронила скупую слезу, затем тихонько подтолкнула вперёд сына. Владимир, будучи маленького роста даже для своих пяти лет, прятался в складках пышной материнской юбки и опасливо озирался по сторонам.