Он уснул, и ему привиделось, что возле его ложа стоит невозможно красивая женщина, и сперва показалось Холблиту, что он узнал черты Полоняночки. Но лицо ее и сложение и одежды вдруг изменились, и… о! это была красавица, Дочь Короля, по-прежнему терзавшаяся из-за любви к нему. Тут даже во сне стыд овладел Холблитом, и, пробужденный этим позором, он немного полежал, прислушиваясь к стуку ветвей, которые перебирал ветер, и крикам совы, устроившейся в дупле неподалеку от его собственного жилища. Скоро сон вновь овладел Холблитом, и опять возникла перед ним Дочь Короля, и опять он глядел на нее – со столь горячей жалостью и стыдом в сердце, что вновь проснулся и опять лежал прислушиваясь к ночным звукам. Потом он уснул в третий раз, и тот же образ вновь явился ему. Поглядев, Холблит увидел, что Королевна держит в руке своей переплетенную в золото и самоцветы книжку, которую он уже видел прежде в саду, и лицо ее более не искажено скорбью, но стало безмятежным, ясным и невозможно прекрасным.
Потом она открыла свою книгу перед Холблитом и принялась листать, так что он ясно видел картинки; и вот, были там нарисованы леса и замки и горящие горы, и стена вокруг Мира, и Короли на престолах, и прекрасные жены и воители – красивые-прекрасивые, – как было тогда в саду, когда он прятался среди ветвей лавра.
Так наконец добралась она и до той страницы, где собственное изображение Холблита соседствовало с обликом Полоняночки; и он глядел и томился желанием. Но Королевна перевернула страницу, и на одной стороне вновь оказалась Полоняночка, стоявшая в прекрасном саду посреди лилий, а позади нее поднимались стены дома – серые, древние и красивые. На другом же листе оказались нарисовано море, чуть встревожившееся под легким ветром; по волнам летела лодка под парусом, в лодке же сидел у кормила одинокий и довольный муж, и лицо его было лицом самого Холблита. Только успел он разглядеть эту картинку, Королевна захлопнула книжку, и видение растворилось в череде пустяковых снов.
Проснувшись на сером рассвете, Холблит припомнил свой сон и, выскочив из постели, смыл с себя ручье воспоминания ночи; а потом, облачившись, направился кратчайшим путем через лес к дому своих соседей; и было лицо Холблита ясным, и всю дорогу он напевал вторую половину врезанного в дерево стиха:
Среди травы лежу, забыт.
Седое время мне твердит:
Тобой вершат войну и мир,
Путь чрез моря, и бой и пир.
Выйдя из леса, он заторопился по цветущим лужайкам Роскошной и Манящей Равнины – к тому самому дому – и явился туда, когда было еще очень рано. У двери он наткнулся на девицу, несшую из колодца воду, и, заговорив с ним, та сказала.
– Здравствуй, Древолюб! Как ни жаль, редко показываешься ты на нашем дворе. Теперь, глядя в твое лицо, вижу я, что счастье вернулось в твое сердце, красивый и пригожий муж. Вот тебе и благодарность за это. – Тут она поставила свои ведра наземь и, взяв Холблита за уши, притянула к себе и ласково поцеловала.
Улыбнувшись в ответ, тот молвил.
– Спасибо тебе, сестрица, и за приветствие и за поцелуй, но я пришел сюда по нужде.
– Говори, – сказала она, – чтобы мы могли доставить тебе удовольствие.
Он сказал:
– Я хочу попросить ваших, чтобы они дали мне дерево – брусья, планки и доски, ибо, если я примусь валить лес, бревна будут долго сохнуть.
– Волен все это взять ты из нашего сарая, но после того, как позавтракаешь с нами, – молвила дева. – Входи же и отдохни.
Она взяла его за руку, и вместе они вошли в дом; подав Холблиту еду и питье, девица пошла по дому, обращаясь к каждому:
– Вот пришел Древолюб. И он снова счастлив, иди и погляди на него.
Так вокруг него собралось много народа, и все хвалили Холблита. Когда же завтрак закончился, главный в доме обратился к нему:
– Животные впряжены, и дерево ждет лишь твоего выбора.
После повел он Холблита к месту, где складывались доски, и тот выбрал для себя все нужное из самого крепкого дуба; после же все грузили повозку, положив туда и гвоздей, железных и деревянных, и прочие необходимые вещи.
Холблит поблагодарил хозяев, и его спросили:
– Куда же отвести все эти доски?
– Вниз, на берег моря, – изрек он, – поближе к моему жилищу.
Так они и поступили, и почти целая двадцатерица жен и мужей провожала его – кто пешком, кто в телеге. Приехав на берег моря, они сложили доски на землю – выше метки самой высокой воды. И тут же Холблит приступил к изготовлению лодки, ибо знал целиком это дело. А люди глядели на него и дивились. Наконец прилив – как ему и положено – отступил на самую малость и оставил за собой твердый и ровный песок. Тут женщины оставили Холблита и принялись бегать босиком по чистой воде, ибо море едва дышало; пришедшие с ними кмети тоже вступили в игру, так что Холблита на какое-то время предоставили самому себе, ибо подобные игры были новым развлечением для здешнего люда, редко спускавшегося к морю. Потом все решили плясать и вовлекли бы в пляску и Холблита, только он сказал «нет», потому что был занят работой; в игривости своей они попытались отобрать из его рук тесло, тут Холблит несколько рассердился, и, испугавшись, они отправились танцевать без него.
Потом стало очень жарко, и все опять собрались вокруг него и улегшись, усталые, принялись наблюдать за его работой. А одна из женщин, еще запыхавшаяся, промолвила, глядя на свою очаровательную руку, которую гладил один из мужей:
– Скажи мне, братец, когда будет совершен последний из тех могучих ударов, что ты наносишь теперь, вернешься ли ты снова в наш дом?
– Ненадолго, прекрасная сестрица, – ответил Холблит, не поднимая глаз.
– Увы нам, что ты говоришь подобные речи, – рек кметь, поднимаясь с теплого песка. – Но что тебе даст этот труд?
Ответил Ходблит:
– Либо радость сердца, либо смерть.
На этом слове все они дружно вскочили и замерли, сбившись как овцы, которых только что гнали к загону, но отлучившийся вдруг пастух оставил их в недоумении. Понемногу пододвигались они к повозке, впрягли в нее животных и безмолвно отправились туда, откуда пришли. Впрочем, уже через малое время до Холблита донеслись их веселые голоса и смех с другой стороны цветущего луга. Уход соседей не обеспокоил его, и Холблит не оставлял дела и трудился, пока не село солнце, пока на небе не заиграли звезды. Тогда он возвратился в свой домик посреди леса и уснул, и не видел снов, а утром вновь с радостью приступил к делу.
Коротко говоря, не было теперь дня, который он полностью не отдал бы своей работе; дни проходили и приносили плод корабельного дела. Часто обитатели соседнего дома – да и прочих, находившихся неподалеку, – выходили на берег, чтобы посмотреть на его усердие. Никто не пытался помешать ему, но временами, не добиваясь ответа, они начинали переговариваться между собою, гадая, зачем ему так стараться на берегу моря, ибо хотя и любили они морские волны, но не слишком, и скоро поняли, что, кроме как на воду, он никуда и не смотрит… Впрочем, нельзя и сказать и того, что они ожидали близкой и вечной разлуки с ним. С другой стороны, не мешая, они и не помогали ему, если только Холблит не просил у них чего-то нужного; подобные просьбы они всегда исполняли с блаженной радостью.
Морского Орла и подругу его Холблит не видел и был этим доволен, полагая, что второе прощание им ни к чему.
Так он работал, ободрившись сердцем, и наконец все было готово: он поставил и мачту, и парус, прикрепил весла и все прочее, что нужно мореходу. А потом вечером спустил на воду свой ял, когда рядом было только два кметя, хотя нередко возле него собиралось одна или две двадцатерицы народа. Оба они улыбались и обращались с ласковой речью к Холблиту; однако ж не стали ему помогать, когда попросил он их упереться плечами в корму и подтолкнуть лодку. Впрочем, он спустил на воду свой ял без особых усилий и забрался в него и увел туда, где вытекавший из леса ручей образовывал крохотную гавань, укрывшую суденышко от моря. Там он привязал лодку к стволу дерева и в тот вечер занялся погрузкой: носил в ял припасы и воду – столько, сколько на его взгляд было необходимо; потом, устав, отправился спать к себе в дом, мечтая о том, как проснется на серой заре и направит свое судно в открытое море. И он вполне был готов ждать до утра, ибо тем вечером, как часто бывало, с моря на сушу задул ветерок; по утрам же чаще всего ветер веял с земли на море. Во всяком случае, Холблит намеревался подняться пораньше, чтобы в одиночестве ступить через борт и отплыть без всяких прощаний. Но случилось так, что он проспал, и когда вышел в лес – в кольчуге, с мечом у бедра и копьем на плече, – там уже звучали голоса. Народу собралось столько, что Холблит едва сумел протолкаться к своему ялу.
Люди принесли ему много подарков, которые, по их мнению, могли понадобиться ему в недолгом походе: фрукты, вино и шерстяные одеяла, чтобы укрыться от холода ночью; любезно всех поблагодарив, он перебрался через борт, и некоторые женщины принялись целовать его; одна – та самая, что приветствовала его у дома в то утро, когда Холблит пришел попросить древесины, – сказала:
– Ты ведь вернешься сегодня вечером, правда, братец? Пока еще рано и ты сумеешь вдоволь порадоваться морю и вернуться в наш дом, чтобы насытиться мясом.
Она говорила, хмуря чело и надеясь на его возвращение; и знал он, что все остальные также считают, что он скоро вернется. Иначе решили бы они, что он затеял мятеж против Короля и остановили бы его. Посему, нисколько не переменившись лицом, Холблит ответил:
– Прощайте же до окончания дня, и ты, сестрица, и все остальные.
Тут он отвязал свою лодку, сел и взял в руки весла; а после выгреб, оставив малую гавань, на просторы зеленого моря, и волны качали нос его яла. Тут поднял он мачту, поставил парус и направился к родному дому, ибо утренний ветер задувал с гор Роскошной и Манящей Равнины; парус, наполнившись, быстро повлек лодку вперед по лику холодного моря. И должно сказать, что, хотел Холблит того или нет, в этот самый день исполнилось ровно двенадцать месяцев с того дня, как вместе с Морским Орлом ступил он на здешний берег. Ну а люди стояли и смотрели как лодка, становясь все меньше и меньше, исчезала в морских просторах. Наконец, потеряв ял из вида, они отправились в лес отдыхать, ибо уже становилось жарко. Тем не менее некоторые из них – в том числе та девица – весь день время от времени выходили на берег моря; даже когда солнце уже село, они все глядели на море, освещенное лучами восходящей луны, надеясь, что ладья Холблита вот-вот мелькнет на дорожке, пролегшей от диска светила к берегам Равнины Блаженных.