– Да что случилось? – спросил Вальтер.
– Господин, они не могли еще удалиться отсюда, но я более не вижу их!
– Что же с ними сделалось, в землю провалились? Куда ты смотрел, приятель?! – проговорил Вальтер, глядя не на Арнольда, но на улицу. – Наверно, зашли они в какой-нибудь дом, когда твои глаза на мгновение оставили их.
– Нет, господин, нет, – возразил Арнольд, – мой взгляд ни на мгновение не расставался с ними.
– Ладно, – бросил Вальтер, пожалуй с излишней резкостью, – теперь они ушли, а нам незачем думать о пустяках, озабоченным утратой и усобицей. Я останусь один и обдумаю все сказанное тобой. Ты же ступай к корабельщику Джеффри и сообщи о случившемся всем нашим людям, а потом приготовь все нужное и приходи ко мне завтра, на самом рассвете. Приготовлюсь к отплытию и я… словом, мы возвращаемся в Лангтон.
Тут он возвернулся обратно в дом, а все прочие разошлись по делам. Только Вальтер долго сидел в своих покоях в одиночестве, обдумывая случившееся. И наконец решил, что не будет более вспоминать о привидевшейся троице, но без промедления возвратится в Лангтон, вступит в борьбу с Реддингами и сокрушит их или же умрет. Но, уже изрядно склонившись к подобному жребию и оттого ощутив облегчение на сердце, он обнаружил, что не может думать о Реддингах и борьбе с ними, иначе как о деле прошедшем, и что более его интересует, в какой земле обретается это загадочное трио. Тут он вновь попытался изгнать из головы эту мысль, уверяя себя в том, что увиденное зрелище было порождено мозговой хворью или же сном. Словом, он уже почти совсем решил так, но немедленно подумал: неужели и Арнольда, видевшего всех троих, можно отнести к мечтателям? Прежде приказчик не был замечен ни в чем похожем. Потом, я совершенно уверен в том, что он действительно видел всех троих; и посему могу заключить, что их можно узреть глазами, и они не порождены моим собственным мозгом. Но все же зачем должен я следовать за ними, чего я этим достигну, да и как это сделать?
Так он обдумывал случившееся снова и снова и, наконец отметив, что не поглупел от этого, но и не поумнел, почувствовал утомление и, поднявшись, занялся сборами и упаковкой добра к отъезду. За этим делом он провел весь остаток дня, а с наступлением ночи уснул; когда же явился рассвет, Арнольд повел Вальтера к своему судну звавшемуся именем «Бартоломей». Без особого промедления и долгих прощаний молодой человек поднялся на борт, и уже через час они оказались в открытом море, и нос судна указывал в сторону Лангтонана-Водах.
Глава IV. Шторм преграждает путь «Бартоломею» и сбивает корабль с курса
Четыре недели торопился подгоняемый попутным ветром «Бартоломей» на северо-запад, и все было в порядке и у судна, и у экипажа. А потом вечером ветер вдруг стих, так что корабль почти не продвигался вперед и только раскачивался на больших волнах, ходивших по всему морю, сколько хватало глаз. К тому же на западе от горизонта быстро поднималась кипучая стена облаков, хотя последние двадцать дней небо оставалось чистым, если не считать редких белых тучек, гонимых ветром. Посему корабельщик, человек искусный в своем ремесле, внимательно оглядел море и небо и приказал мореходам убрать паруса и быть наготове. Когда же Вальтер спросил шкипера, что высмотрел он, тот мрачно бросил, словно бы разговаривал не со своим хозяином:
– Что говорить о том, что и так видит всякий дурак… Буря уже на носу.
И они принялись ждать того, что было назначено им судьбой, а Вальтер отправился к себе в каюту, чтобы сном сократить томительное ожидание, ибо уже наступила ночь. Итак, он более ни о чем не знал, пока не проснулся, наконец, разбуженный шумом и топотом, моряки перекрикивались, снасти хлестали, с громом хлопали паруса, корабль же то опускался во впадины волн, то поднимался на гребни. Но по молодости и природной стойкости духа он остался в каюте – отчасти оттого, что, будучи человеком сухопутным, не хотел путаться меж моряков и мешать им. И вот что говорил он себе:
– Какая разница, опущусь ли я на дно морское или вернусь в Лангтон, потому что и жизнь, и смерть равно воспрепятствует выполнению моего желания? Но если ветер переменился, это не столь уж худо, ибо тогда нас может принести к другим землям, что хотя бы отсрочит наше возвращение домой; задержка в пути способна принести и новые вести. Пусть будет как будет.
Чуть погодя он уснул, невзирая на качку и бушевание ветра и волн, и не просыпался, пока совсем не рассвело. Тут в дверях его каюты появился корабельщик; с предназначенной для непогоды одежды его ручейками стекала вода. И он сказал Вальтеру:
– Молодой хозяин, приветствую тебя с новым днем! Ибо добрая удача позволила нам встретить его. А еще я скажу тебе, что мы пытались лавировать, чтобы не сбиться с курса, но без успеха, и потому три последних часа бежим по ветру. Однако, добрый сэр, столь велики были волны, что хотя прочен корабль наш и крепки молодцы, мы отклонились к земле, поднимающейся сейчас перед нами между волн из открытого моря. Благословен будет святитель Николай и все святые! Ибо хотя перед нами воды неведомые, и скоро мы увидим неизвестные земли, это все же лучше, чем кормить рыб на дне морском.
– Все ли в порядке на судне и в экипаже? – спросил Вальтер.
– Истинно так, – отвечал корабельщик, – а наш «Бартоломей» – любимое дитя дубравы; подымись и посмотри сам, как легко справляется наш корабль с волнами и ветром.
Тогда Вальтер надел, что положено для непогоды и вышел наверх, на шканцы.
Истинно погода переменилась, по темному морю катились настоящие горы, и с гребней их срывались в долины белые кони, а низкие облака то и дело проливались коротким, резким дождем. Хотя на мачте остался только обрывок паруса, судно неслось под ветром, окатываемое водой.
Вальтер стоял и смотрел, держался за веревочный поручень и приговаривал про себя, радуясь скорости, с которой их увлекает навстречу новому.
Тогда подошел к нему шкипер и хлопнув по плечу, молвил:
– Ободрись, корабельный товарищ! Теперь спустимся вниз и поедим мяса, выпьем и по чаше вина.
Тут Вальтер спустился, ел и пил, и на сердце его сделалось легче – впервые с тех пор, как услышал он о кончине отца и ожидающей его усобице, которые воистину должны были положить конец его странствиям, а с ними и надеждам. Но теперь выходило, что путь его не окончен, хотел он того или нет; и этого было достаточно, чтобы вновь пробудить надежду – так болезненно стремилось сердце его отыскать эту троицу, как бы призывавшую его к себе.
Глава V. О том, как прибыли они к новой земле
Три дня неслись они по воле ветра, а на четвертый облака поднялись выше, выглянуло солнце, и окоем очистился; ветер утих, хотя еще оставался крепким, и дул он в сторону противоположную той, где лежал славный город Лангтон. Когда корабельщик поведал об этом, все расстроились, и поскольку ветер был еще слишком крепок, решили, не идти против него, а направиться по ветру, высадиться на сушу и узнать от местных жителей, куда занесла их буря. Так же сказал он, что земля не слишком далеко.
Так они и поступили, и плавание продолжилось с приятностью; погода все улучшалась, и ветер все утихал, пока не превратился в свежий, но тем не менее препятствующий плаванию к Лангтону.
Так прошло три дня, на исходе же третьего человек с верхушки мачты крикнул, что видит впереди землю; прежде чем солнце село, ее увидели и все остальные, пусть суша и казалась облачком с человеческую ладонь.
Той ночью парус не спускали, но продвигались вперед ровно и неторопливо, ибо в начале лета ночи не темны и недолги.
Так что, когда совсем рассвело, мореходы увидели перед собой землю – длинный скалистый берег и горы – и поначалу долго не замечали ничего другого. Но день шел, судно приближалось к суше, и они наконец заметили, что горы отступили от берега, как бы отгороженного отвесным обрывом; приблизившись еще более, они усмотрели, что к подножию рекомого утеса поднимается пологий зеленый склон. Города или гавани корабельщики не заметили, даже когда еще более приблизились к суше. Тем временем, мечтая из бурных и беспокойных волн ступить на зеленую землю, найти на ней хотя бы свежую и чистую воду – и еще многое, чем привлекала эта равнина у подножия гор, они плыли вперед не без веселья в сердце, и к вечеру бросили якорь у берега, вытравив цепь на пять фатомов[7]. На следующее утро мореходы обнаружили, что корабль их находится возле устья реки – не то чтобы очень широкой, – а посему спустили на воду шлюпки, отбуксировавшие судно в саму реку. Всего лишь на милю поднявшись по ней, они обнаружили, что соленой воды за бортом уже нет, потому что прилив и отлив были невелики на том берегу. И вот река сделалась глубокой и быстрой, и протекала она среди травянистых земель, похожих на луговые. Наконец по левому борту они увидели упитанный скот – три головы говяд и несколько овец, – как возле хозяйства в своем родном краю; далее же, в одном выстреле из лука, у подножия лесистого холма стоял деревянный домик под соломенной крышей – посреди плодового сада. Удивляться много не стали, ибо не ведали причин, запрещавших человеку селиться в этом, хотя бы и дальнем краю. Тем не менее корабль повели ближе к берегу, надеясь расспросить местных жителей и отдохнуть на очаровательной и приятной равнине.
Но пока мореходы занимались этим, из домика вышел человек и направился навстречу им к берегу реки; скоро уже разглядели они, что сей высокий, украшенный долгими волосами и бородой старец облачен только в шкуры животных.
Без страха или опасений он приблизился к ним, а потом приветствовал голосом любезным и приятным. Корабельщик отвечал ему тем же, а потом вопросил:
– Старец, не ты ли Король в этих землях?
Старик расхохотался:
– Другого владыки в них не было очень давно, и не один сын Адама не оспорит этого.
– Значит, ты здесь один? – спросил корабельщик.
– Да, – ответил старик, – если не считать зверей – полевых и лесных, тварей ползучих и дичи. Посему сладостно мне слышать ваши голоса.