Тут от счастья и удивления дух его дрогнул; ощутив слабость и головокружение, Вальтер уселся на землю, уткнувшись лицом в ладони. Однако вскоре он вернулся в трезвое расположение духа, встал, пристально посмотрел вперед и не увидел там признаков человеческого жилья. Но себе при этом сказал, что все это потому, что добрый травянистый простор еще далеко и он, быть может, обнаружит людей и дома их, удалившись как следует от оставшейся позади каменной пустыни. Итак, направился он вниз с горы и времени не терял, потому что пора было позаботиться о пропитании.
Глава IX. Вальтер натыкается на первого из той троицы
Так, поворачивая то туда, то сюда, уклоняясь в сторону от отвесных скал или слишком опасных крутых склонов и непроходимых трясин, Вальтер потратил еще три дня, чтобы полностью оставить каменистые земли. К этому времени, хотя в воде он не испытывал недостатка, скудные припасы его закончились, невзирая на всю прежнюю экономию. Впрочем, сие не слишком-то печалило Вальтера, ибо он то там, то здесь находил дикие плоды, подстреливал мелких оленей, зайцев и кроликов и жарил их на огне, поскольку не забыл взять с собой кремень и огниво. Более того, чем дальше шел он, тем менее сомневался в том, что вот-вот выйдет к жилью человека, настолько ухоженными и аккуратными сделались все земли вокруг. И он ничего не боялся, разве что наткнуться на людей, которые могут обратить его в рабство.
Однако, спустившись наконец к пологим зеленым склонам, Вальтер ощутил такую усталость, что сказал себе: отдых вкуснее мяса, – так мало спал он последние три дня. И посему улегся под кленом возле ручья, не интересуясь временем. А после, проснувшись в утренней свежести возле потока, не торопился вставать и еще три часа пролежал, колеблясь между сном и дремотой. Поднявшись наконец, он направился вниз по зеленому склону, но не столь уж быстро из-за вызванной голодом слабости. А ветер нес к нему запах этой прекрасной земли, напоминавший благоухание огромного букета.
Так добрался он до ровных земель, а там повсюду росли деревья: клен и дуб, горный ильм и сладкий каштан, граб и рябина – не как в густом лесу или глухой чащобе, но словно бы высаженные в порядке на цветущих просторах огромного королевского парка.
Тут он увидел огромную черешню, ветви которой были увешаны плодами. Чрево Вальтера возликовало, и, пригнув к себе ветвь, он начал объедать ее. Но, погрузившись в это занятие, он вдруг услыхал где-то неподалеку странный рев, некое урчание – не слишком громкое, но свирепое и ужасное, не похожее на голос всякого знакомого ему зверя. Уже говорилось, что Вальтер был не из слабых духом, однако трудный путь, голод, странное приключение и одиночество несколько уменьшили в нем отвагу; ощутив слабость в коленях, он повернулся на звук, вздрогнув всем телом. Туда и сюда смотрел он, а потом, лишившись сознания, повалился на землю, ибо прямо перед ним, у самых ног, стоял тот самый карла в желтых одеждах, что привиделся ему прежде… и, глядя на него, ухмылялся всей жуткой волосатой рожей.
Долго ли пролежал он, словно убитый, Вальтер не знал, но, очнувшись, немедленно увидел неподалеку от себя этого страшного Гнома, усевшегося на собственные окорочка. Едва Вальтер приподнял голову, карла испустил прежний резкий и страшный рев, однако на сей раз в нем угадывались слова, сложившиеся в следующие фразы:
– А ну живо! Кто ты? Откуда явился? Чего хочешь?
Сев, юноша промолвил:
– Я – человек и зовусь Вальтером Голденом из Лангтона, а нужны мне съестные припасы.
Ответил Гном, корча мерзкие рожи и усмехаясь:
– Я все это знаю и спросил только, чтобы услышать, как будешь лгать. Меня послали сюда за тобой, и я принес тебе тот отвратительный хлеб, который едите вы, чужаки, бери его!
Тут он извлек из сумки буханку и бросил его Вальтеру, невзирая на голод подхватившему хлеб не без сомнений.
Тогда карла завопил:
– Экий неженка! Хочешь плоти? Давай-ка мне твой лук и пару стрел, и раз тебя поразила леность, я добуду кролика или зайца, а может быть, и куропатку. Ах, позабыл, ты же не ешь плоть, как я – с кровью и всем прочим, – но должен наполовину спалить мясо в огне или замарать его горячей водой – так поступает моя Госпожа и делает Несчастная Тварь. Я знаю это, я видел, как она ест.
– Нет, – ответил Вальтер, – этого будет довольно. – И начал есть хлеб, оказавшийся сладким для его рта. Понуждаемый голодом, он поел, а потом спросил у карлы: – Но кого называешь ты Несчастной и Тварью? И кто есть твоя Госпожа?
Тут создание это испустило как бы яростный и бессловесный вопль, а потом послышались и слова:
– У нее лицо красное и белое, как у тебя; и руки белые, как у тебя, но даже белее, ибо я видел ее… да, видел ее, ах да, да и да…
После слова его превратились в какую-то тарабарщину, Гном катался по траве и молотил по ней, а потом успокоился, сел смирно и вновь зашелся в жутком припадке смеха:
– Но если ты, дурак, решишь, что она прекрасна, когда попадешь в ее руки, тогда по том пожалеешь. О ее насмешки и колкости, о, ее слезы и вскрики… и нож! Ты еще спросил о моей Госпоже… Какова она? О чужеземец, есть ли здесь еще одна Госпожа? И что мне поведать тебе о ней? Похоже, что она сотворила меня, как и Медвежий народ. Но Несчастную Тварь она не создавала и жестоко ненавидит ее, как и сам я. И однажды…
Тут речь его сделалась нечленораздельной, карла долго вопил, а потом задыхаясь, сказал:
– Я и так рассказал тебе слишком много, как бы не проведала Госпожа. А теперь я уйду.
Он извлек из сумки еще две буханки, и бросил их Вальтеру, а сам направился своим путем: то выступая – как видение, посетившее Вальтера на причалах Лангтона, – а иногда подпрыгивая и катясь, словно брошенный мальчишкой мяч или же шустря вперед на всех четверых как какой-то злобный зверек, не забывая по временам издавать тот резкий и яростный вопль.
Потрясенный ужасом и отвращением, Вальтер некоторое время оставался на месте, пока неожиданный собеседник не удалился, не смея шевельнуться от страха перед неведомо чем. А потом, набравшись отваги, он проверил свое оружие и уложил хлеб в ранец. И направился дальше – удивляясь, ужасаясь, не ведая, на кого наткнется теперь. Истинно казалось ему, что лучше умереть, если все здешние жители окажутся подобными этому; ну а раз так придется убивать, а потом и самому быть убиту.
Глава X. Вальтер натыкается на другое создание в незнакомой земле
Однако, шагая по земле, прекрасной и сладостной, озаренной ярким солнцем, он, сытый и отдохнувший, растерял по дороге все страхи и шел вперед с радостью… Так что в тот день с Вальтером ничего не случилось, а когда наступила ночь, молодой человек провел ее под раскидистым дубом, положив возле себя обнаженный клинок; уснул он немедленно и не просыпался, пока солнце не поднялось высоко.
Тогда он поднялся и вновь продолжил путь, и край вокруг отнюдь не сделался хуже со вчерашнего дня. Напротив, он даже похорошел, если такое возможно. На лугах появилось больше цветов, дубы и каштаны сделались более высокими. Он видел самых разных оленей и легко мог бы добыть себе мяса, однако не стал возиться, ибо теперь у него был хлеб, а еще – потому что побаивался разводить здесь огонь. Тем не менее он не сомневался в том, что получит некоторое развлечение и, быть может, не претерпит зла, потому что даже страшный карлик был с ним на свой лад любезен и не навредил, а, наоборот, помог. Однако же он несколько опасался той Несчастной Твари, о которой упоминал Гном.
Пройдя некоторый путь, когда летнее утро сделалось совершенно светлым, он увидел впереди невдалеке серую скалу, окруженную кольцом дубов, и направился прямо к ней, потому что еще не видел камней на этой равнине. Приблизившись, Вальтер заметил фонтан, бивший из-под основания глыбы; вода убегала от нее, превращаясь в прозрачный ручеек. А потом разглядел он скалу, фонтан и чистый ручей, и… о! возле струи в тени камня обнаружилось дитя Адама. Приблизившись еще более, он увидел женщину в зеленых, словно окружающая лужайка, одеждах. Она играла с бьющей струей и до плеча закатала рукава, чтобы, не замочив платья, погружать в воду руки. Возле ручья на траве лежали ботинки из черной кожи, а ступни и голени ее просвечивали сквозь воду.
Должно быть, посреди шума и плеска воды она не расслышала его шагов и обратила к Вальтеру свое лицо, лишь когда он оказался рядом. Увидев ее, Вальтер понял, что перед ним Дева из трижды виденного представления. Заметив его, она покраснела, торопливо укрыла ноги подолом, спустила рукава, но более не шевельнулась. Сам же Вальтер замер на месте, стремясь заговорить с ней, но не мог произнести и слова, а сердце его отчаянно колотилось.
Но Дева наконец произнесла чистым и ласковым голосом, в котором не было и нотки тревоги:
– Ты здесь чужеземец, не так ли? Ибо прежде я не видела тебя.
– Да, – ответил он, – я здесь чужак, будешь ли ты добра со мной?
Она сказала:
– А почему нет? Я сперва испугалась, потому что приняла тебя за Сына Короля, ибо до твоего появления в сих землях не было среди нас другого настоящего мужчины.
Вальтер спросил:
– А не ждала ли ты моего появления?
– О, нет, – отвечала она, – откуда я могла узнать о тебе?
Молвил Вальтер:
– Это неведомо мне, но тот, другой, ждал меня и знал обо мне, он же принес хлеб, чтобы я поел.
Дева тревожно поглядела на него, и, чуть побледнев, спросила:
– Что еще за другой?
Поскольку Вальтер не знал, кем приходится Деве тот карла, служит он ей или нет, то не стал выказывать своего отвращения, а мудро ответил:
– Человечек в желтых одеждах.
Но, услыхав эти слова, Дева весьма побледнела, запрокинула голову назад, всплеснула руками, а потом молвила совсем тихим голосом:
– Молю тебя, не упоминай о нем, когда я рядом; даже не думай, если сумеешь.
Вальтер не стал отвечать, и спустя какое-то время девица пришла в себя: открыла глаза и поглядела на него с доброй улыбкой, словно бы моля о прощении за то, что испугала. А потом встала перед молодым человеком, и стояли они друг против друга, ибо узок был ручей между ними.