И с этого времени я живу в этой земле, сделавшись рабыней Владычицы. Всю свою жизнь после этого я помню день ото дня, и ни одна часть ее не провалилась в забвение. О ней говорить нечего, скажу лишь, что невзирая на все прошлые сны – или же благодаря им – я не утратила мудрости, которой наделила меня та старуха, и стремилась лишь к бóльшим знаниям. Быть может, теперь стремление это принесет нам с тобой счастье, но все это время оно даровало мне только горести. Ибо сперва хозяйка действительно была капризна со мной, но так, как знатная дама с купленным трэлом, – она наказывала меня и ласкала в зависимости от собственной прихоти, не обнаруживая намеренной жестокости или зла. Но случилось так – что скорее понемногу, чем вдруг, – она постепенно узнала о том, что я обладаю частью той мудрости, благодаря которой вела она здесь столь царственную жизнь. Это случилось через два года после того, как попала я к ней в рабыни, еще три томительных года прошло с той поры, как начала она видеть во мне врагиню дней своих. Не знаю, зачем и почему не захотела она убить меня или замучить до смерти; однако ничто не мешало ей обрушивать на мою голову всякие горести и несчастья. Наконец она натравила на меня своего слугу, того самого Гнома, чью голову сегодня раскроил ты. Множество мучений претерпела я от него, о которых не подобает рассказывать моему языку, но однажды он переступил всякие рамки, и я не стерпела: показала ему этот вот острый нож, которым пронзила бы сердце свое, если бы ты сегодня не простил меня. И сказала – если он не оставит меня в покое, то убью не его, а себя, чего он не мог допустить по повелению Госпожи, приказавшей ему в любом случае сохранить меня в живых. А потом ее собственную руку остановил страх. Тем не менее ненависть ее росла, и мне приходилось прибегать ко всей своей мудрости; временами ярость настолько овладевала ею, что одолевала даже страх, и в такие мгновения она была готова послать меня на смерть, если бы мое искусство не позволяло бы мне ускользнуть с помощью какой-нибудь уловки.
Еще скажу тебе, что более года назад в эти края пришел Сын Короля, второй настоящий мужчина, а ты будешь третьим, кого завлекли к нам ее чары, с тех пор как я нахожусь здесь. Истинно, появившись здесь, он показался нам – мне и еще более моей хозяйке – прекрасным, как ангел, и она крепко влюбилась в него – и он в нее, только на свой лад. Однако оказался он легкомысленным и холодным и скоро обратил на меня свой взор и предложил любовь – как вышло, нечистую и недобрую. Ибо, услышав от меня «нет», чего не сказала бы я из одного страха перед Госпожой, он не пожалел меня, но бросил в самые тенеты ее гнева, оставив без помощи и доброго слова. Но, о друг мой, невзирая на все беды и горести, я училась, становилась мудрей и мудрей, дожидаясь дня своего избавления, который настал, когда появился ты.
Тут взяла она Вальтера за руки и поцеловала их, он же поцеловал ее щеки, и слезы Девы омочили его губы.
Но она скоро продолжила:
– Но несколько месяцев назад этот трус, невзирая на красоту, начал надоедать Госпоже. Тут ты и угодил в ее сети, как догадываюсь я теперь. Ибо однажды, ясным днем, я прислуживала Госпоже в зале, а Злой Уродец, убитый сегодня тобой, лежал у порога, мною как бы овладел сон, хотя я пыталась прогнать его, боясь наказания. Многоколонный зал сам собою расплылся и исчез с глаз моих, и ноги мои ступали по грубой булыжной мостовой, а не по чудесным мраморным плитам; пахло соленым морем, корабельными снастями. За спиной моей поднимались высокие здания, передо мной были корабли… хлопали паруса, ударялись друг о друга канаты, колыхались мачты. А уши мои слышали возгласы моряков – и все это я видела и слышала в забывшиеся периоды моей прошлой жизни.
И вот мы – Гном передо мною, а хозяйка следом – поднялись по трапу на высокий корабль, а потом он набрал ход и вышел из гавани, и тут же моряки подняли свой флаг.
Рек тут Вальтер:
– Что такое! И ты видела герб на нем – похожий на волка зверь, тянущийся к девице? Которой могла быть и ты?
Ответила она:
– Да, так и было, только воздержись от вопросов, дабы могла я окончить! Потом корабль и море исчезли, но я не вернулась под крышу Золотого Дома, а все мы втроем оказались на улице того самого города, с которым только что расстались. Но на тот раз скудным получилось видение; помню только перед собой дверь доброго дома… Быстро исчезла и она, и вот я оказалась вновь в многоколонном зале, где вновь уязвили меня моим рабством.
– Девица, – спросил Вальтер, – одно хотел бы я знать: не видела ли ты тогда меня на причале у кораблей?
– Нет, – отозвалась она, – много было людей в гавани, но все они казались мне изображениями чужеземцев. Теперь внемли дальше: месяца через три, когда втроем мы вновь находились в чертоге, сон повторился, однако видение вновь оказалось неярким. Опять оказались мы на людной улице торгового города, не похожего на предыдущий, и там справа от нас у двери дома стояли люди.
– Да-да, – возгласил Вальтер, – и воистину одним из них был не кто иной как я.
– Не торопись, возлюбленный! – сказала она. – Ибо повесть подвигается к своему окончанию. Я хочу, чтобы ты внимательно слушал меня, иначе, быть может, сочтешь мой поступок недостойным прощения. Дней через двадцать после этого сна я отдыхала от службы хозяйке, и чтобы отвлечься отправилась к источнику возле дуба, однако, скорее всего, это она вложила в мою голову мысль пойти туда, чтобы я встретила тебя, и дала ей тем самым основания для упреков. Так сидела я, не радуясь ничему, с тоскою в сердце, потому что Сын Короля недавно был более чем настойчив в том, чтобы я отдала ему свое тело, в противном случае угрожал обречь меня самым худшим мучениям и позору. Признаюсь, отвага отказывала мне и я уже была почти готова согласиться на его притязания, чтобы тем самым избежать худшего. Но здесь скажу тебе кое-что, и – молю – прими это близко к сердцу. Более всего побуждало меня противиться этому трусу сознание того, что мудрость моя была – и ныне является – мудростью девицы, а не женщины и что я могу утратить всю свою мощь вместе с девственностью. Злой ты можешь назвать меня, но мне было так тяжко, что я готова была расстаться со всем этим, чтобы только отвести от себя гнев Госпожи.
Но тут, обдумывая все это, я увидела приближающегося мужчину, и поскольку в окрестности нет никого, кроме Сына Короля, полагала, что это он, пока не заметила золотые волосы незнакомца и серые очи. А потом услыхала голос его, добротой пронзивший мое сердце, и поняла, что это мой собственный друг явился ко мне; и слезы эти – дань сладостной отраде того часа.
Молвил тут Вальтер:
– И я тоже явился к своей подруге. Но я понял, что ты запрещаешь мне, и поступлю по твоему приказу, пока не окажемся мы вдали от этой пустыни и от всего злого. Но неужели ты запретишь мне всякую ласку?
Рассмеявшись посреди слез, она молвила:
– О нет, бедный мальчик, только будь благоразумным.
А потом склонилась к нему, обхватила лицо ладонями и поцеловала так, что глаза его от любви и жалости к ней наполнились слезами.
После Дева сказала:
– Увы, друг мой! Возможно, ты еще посчитаешь меня виновной и лишишь всей своей любви, когда узнаешь обо всем содеянном мной ради себя и тебя. О если бы для виновной женщины нашлось иное наказание кроме разлуки!
– Ничего не страшись, милая, – сказал Вальтер, – ибо воистину кажется мне, будто я уже знаю, что ты натворила.
Вздохнув, она продолжила:
– Скажу тебе дальше, что запрещала тебе до этого самого дня целовать и ласкать себя, ибо видела, что хозяйка сразу ощутила бы, если мужчина просто прикоснулся с любовью к моему мизинцу. Чтобы испытать меня в этом в утро перед охотой, она целовала и обнимала меня, пока я едва не скончалась; с той же целью открывала она перед тобой мое плечо и члены – чтобы проверить, не заблестят ли твои глаза, не раскраснеются ли щеки, ибо она уже бурлила от ревности. Далее, друг мой, пока беседовали мы с тобой у источника возле скалы, я все думала, как бежать нам из этого лживого края. Быть может, ты спросишь: почему же ты не взяла меня тогда за руку и не бежали мы оттуда, как случилось сегодня? Истинно скажу тебе, друг, что, останься она в живых, мы не добрались бы до этого места. Ибо пущенные ею ищейки пошли бы по нашим следам, схватили и вернули навстречу горькой участи. Посему скажу тебе, что с самого начала замышляла я смерть этих двоих: Гнома и Госпожи. Иначе и ты не остался бы в живых, и я не спаслась бы от жизни, похожей на смерть. Что же касается труса, угрожавшего рабыне муками, скажу, мне было безразлично, жив он будет или мертв, ибо я знала, что твой доблестный меч и крепкие руки быстро утихомирят его. Сперва я поняла, что придется для вида покориться Сыну Короля – и сделала это, как тебе известно. Но я не назначала ему ночи и времени, когда он сможет увлечь меня в постель, пока не встретила тебя возвращающимся к Золотому Дому, прежде чем отправиться за Львиное шкурой. И до того времени я не знала, что делать, как только молить тебя в боли и муке подчиниться желанию жестокой женщины. Но когда мы разговаривали у ручья, я увидела Злобную Тварь, чью голову ты раскроил ныне, и тут, охваченная болезненным ужасом, который карла всегда внушал мне, когда бы я ни вспоминала о нем и еще более когда видела (ах, наконец мертв он!), ум мой вдруг осенило, и я поняла, как погубить врага. И посему я отправила Гнома вестником к Госпоже, пригласив тебя на свое ложе так, чтобы он слышал об этом. И знай – уродец поспешил к ней со своей вестью. Тем временем я поторопилась солгать Сыну Короля и украдкой пригласила его к себе, а не тебя. После же, выжидая и наблюдая, использовав единственный шанс, я встретила тебя, возвращавшегося без шкуры никогда не существовавшего льва, и успела предупредить, иначе мы бы наверняка погибли.
Спросил Вальтер:
– Кто же тогда сотворил этого льва – ты или она?
Ответила Дева:
– Она. Зачем мне было напускать на тебя подобного зверя?
– Хорошо, – молвил Вальтер, – но почему же тогда она лишилась сознания от перенесенного страха?