– А чего именно сейчас? – недовольно буркнул я.
– Отец сказал, – внезапно смутившись, признался брат.
Н-да. Так это еще и не он сам придумал.
– Сегодня никак невозможно, – почти искренне сожалея, отозвался я. – Может быть, в другой раз.
– Значит, никогда, – внезапно вспыхнув черным взором, воткнул в меня словно пару лезвий мой дорогой, любящий младший брат.
Я не намеревался задерживаться так долго, и эта странная беседа уже сильно меня тяготила. Но прежде чем я ушел, он успел бросить мне в спину:
– Тебе всегда позволяли больше, чем остальным. Тебе всегда достается самое лучшее, всё для тебя! Все тебя жалеют, – проскрипел он зубами. – А все потому, что твой отец не вернулся.
– Не болтал бы ты о том, чего не знаешь, – с внезапной для меня самого ледяной яростью процедил я. – Ведь это ты у нас избранный любимчик, у которого все есть, не тебе завидовать мне-то.
– Тебя учат быть воином! – выкрикнул брат. – А меня – писарем!
– Какая разница? – Я действительно не понял этого его вопля. Меняешь меч на кисть, когда это приемлемо, как говаривал Мацуда. – Это не важно, что ты умеешь, ты все унаследуешь.
– А я этого не хочу! Я хочу делать все что вздумается, как ты!
– Но я не делаю что вздумается…
– Действительно? Это не ты бродишь ночами, когда остальным следует спать, не ты ходишь, куда дойдешь, а не остаешься дома, не ты сражаешься с чудовищами? Говоришь с дедом в любое время, когда я его вижу только по большим праздникам? Разве это все не о тебе?
Я был поражен.
– Я не делаю ничего из этого ради удовольствия…
– Предлагаешь мне в это просто поверить?
Я не нашел что ответить тогда. Да и позже не нашел тоже.
Я просто ушел тогда…
– Помню, помню эту книжицу, а как же… – Мацуда перелистывал страницы. – Я знал человека, что это написал. Девяносто восемь позиций с мушкетом, – прищурился он, глядя на текст.
– Вы умеете это читать?
– Испанский-то? Умею. И дед твой тоже. А тебя не учили? Гм, странно, старшего-то своего он точно учил.
Искоса взглянув на меня, Мацуда добавил:
– Ладно, не будем об этом. Значит, унести подальше и продать. Это можно. Какой у нас в округе самый большой город?
Я сказал.
– Это не город, это деревня с замком, – захохотал Мацуда. – Сдается мне, придется нам спуститься до самого побережья. Ты же еще не видел моря?
Нет. Моря я еще не видел. А когда впервые увидел через три дня пути, онемел и потерял на время ум. Такое оно было прекрасное и удивительное.
– Внук своего деда, – усмехнулся Мацуда. – Дед твой так же немел, как море видел. Ладно, очнись уже, у нас тут дело. А для него нам придется найти сволочь понеразборчивей.
Я плохо помню тот прибрежный город, мы пошли в купеческий квартал, а я купцов еще не видел, не считать же такими мелких торговцев вразнос, что забирались к нам на перевал. Мой дед и моя мать не любили таких и неодобрительно встречали их полную самоунижения предприимчивость.
Здешние купцы были не таковы. Они вели себя так, словно не они являлись низшим сословием, а все остальные, и едва не требовали себе знаков почтения. Это было и смешно, и поразительно. Но Мацуда воспринимал их позу за должное, и я не видел повода вести себя иначе, чем показывал учитель.
– Славная вещица, – пробормотал один такой, покрутив в толстых волосатых пальцах книгу. – И опасная, как по нынешним временам.
– Мы не узнали ничего нового, – отозвался Мацуда.
Купец подумал и назвал свою цену на вес серебра в моммэ.
Мацуда забрал книжку из рук купца, встал и пошел к выходу.
– Ну что же вы так спешите! – устало всплеснул руками купец. – Куда же вы пойдете? Ну как так можно, мы же даже и не начали сходиться в цене. А поторговаться?
– Вот ты торговец, ты и торгуй, – недовольно отозвался Мацуда, возвращаясь на свое место, а я так и даже встать не успел. – Карма твоя такая. А наше дело другое.
– И сколько же вам нужно за эту вещь? Сколько-сколько? Зачем вам такие деньги? Отдайте их мне, я пущу их в рост, будет постоянный доход. Не слишком большой, но надежно. Ох, ну зачем так гневаться, почтенный, выпейте чаю, мы что-то да решим, найдем способ.
Мы потеряли там еще час, прежде чем сошлись в цене и награде торговца за его услуги.
– И так каждый раз, – пробурчал Мацуда, выходя из лавки. – Нет чтобы дать сколько от тебя требуется, все время начинается. Какие-то обстоятельства, опасности, болезни, гнев богов даже приплетают, бывает! Нетерпимо. А деньги нужны. Ну и терпишь, конечно, где же их еще возьмешь… Хотя очень хочется порой зарубить на месте. Хорошее испытание, кстати, силы духа, я тебя в следующий раз торговаться пошлю. А то все я да я.
Вот так вот мы вроде и управились просто и буднично.
Но однажды, сильно позже, мне попалась в руки книжица одного борзописца, как раз из того города, я узнал о нашей истории еще очень много интересного и неожиданного, такого, о чем и подумать не мог!
Я эту историю, Историю о запрещенной книге, вам перескажу. И скажу я вам, наврал тот борзописец невероятно!
Или не наврал?
Они вошли в книжную лавку, когда на город опустилась ночь. Пара ронинов, спустившихся с гор, вошли, пряча лица в тени соломенных шляп. Понятное дело, они пришли не для того, чтобы школьные прописи купить.
Господин Кагэцу, почтенный торговец литературой, прервал спор с припозднившимся посетителем, вздохнул и пожалел, что остался дожидаться, когда догорит масло в его вечернем фонаре, и не закрылся сразу на закате. Этот свет всегда привлекал в его лавку вот таких вот ночных насекомых, жирных ночных бабочек. Некоторые были весьма ядовиты.
– Сайкаку, – угрюмо произнес господин Кагэцу, – хватит болтать, и поди прочь. Я тебе ничем не помогу, я тебя в кости играть не заставлял.
– Но, господин Кагэцу! Купите мою пьесу, скоро она станет очень известной!
– Встань и иди, – угрюмо прорычал господин Кагэцу. – Освободи место.
Понурившись, Сайкаку встал и пошел прочь из лавки.
– Сайкаку! – бросил ему вслед господин Кагэцу. – Писанину-то свою тоже захвати.
Сайкаку, ежась от стыда, понуро вернулся, подобрал со стола тонкую тетрадь, исписанную неровными столбцами знаков, и вышел.
Старший из ронинов, терпеливо дождавшихся своей очереди, молча сел перед Кагэцу и выложил на низкий рабочий стол плотный парчовый сверток. Младший остался стоять позади, у входа.
Кагэцу вздохнул и спросил:
– И что это?
Старший ронин едва заметно скривил губы:
– Это книга.
Впрочем, Кагэцу это и сам хорошо понимал.
– И что это за книга?
Ронин неопределенно качнул головой:
– Я в этом не разбираюсь. Вроде бы их из Голландии к нам привозят? Может она кого-то заинтересовать?
Кагэцу вздохнул, предвкушая шквал грядущих неприятностей, развернул потертую на сгибах парчу.
Это была книга. Иноземная, запрещенная, совершенно незаконная книга. Кагэцу вновь тихо вздохнул, перелистнул пару страниц плотно сшитой тетради из невиданной здесь плотной бумаги, покрытой мелким напечатанным шрифтом, перемежавшимся крупными, на целый лист, одноцветными гравюрами.
– Что ж, – негромко произнес Кагэцу, окунаясь в неприятности с головой, касаясь книги кончиками пальцев в вечерней полутьме. – Она может заинтересовать меня.
– Сколько можно получить за нее? – спросил ронин.
– Один рё?
– Нет, нет, нет, нет, нет, нет, – мелко усмехаясь в такт словам, возразил ронин. – Самое малое в двадцать раз больше.
– Это, возможно, когда-то потом, после множества перепродаж, – вздохнул Кагэцу. – Но здесь такой цены вы не получите.
– Мы можем подождать, – вкрадчиво произнес ронин. – Но недолго. До завтра.
– Я постараюсь что-то для вас сделать, – вежливо отозвался Кагэцу.
– Ты уж постарайся, – усмехнулся ронин, вставая.
Кагэцу только вздохнул.
Ронины вышли из лавки, забрав книгу, и там, видимо, столкнулись с поджидавшим их Сайкаку, давеча проигравшимся в прах и позор молодцем, алкавшим помощи из любых рук.
– Чего тебе надо, парень? – услышал Кагэцу, как спросил старший ронин у Сайкаку. – Ну и чем ты можешь нам помочь? Себе помоги! Хотя стой! Ты куда сейчас идешь? В бордель? Ну, веди нас, значит, тоже в бордель.
Кагэцу вздохнул, не оглядываясь, позвал:
– Набэцуна…
Из темноты лавки за его спиной шагнул молодой ловкий и тихий человек с мечом за поясом:
– Да, господин Кагэцу?
– Набэцуна, присмотри за ними, – вздохнул Кагэцу. – Глаз не спускай.
Набэцуна поправил меч за поясом, положил на полку свиток героического сказания, которое читал в свете фонаря до появления посетителей. Вышел на темную улицу и последовал в отдалении за ронинами и их провожатым.
Господин Кагэцу снова вздохнул и пошел закрывать лавку.
Все это дело ему определенно не нравилось. Все это определенно должно было плохо кончиться.
Неброский человек Набэцуна нагнал своих поднадзорных уже около публичного дома «Нежные лепестки персика», где дурень Сайкаку уже ругался через отодвинутое окно первого этажа со своей девицей.
– Ты что? Собрался ко мне клиентов водить? – тихо рычала на Сайкаку девица. – Это как понимать? Сам проиграл меня в публичный дом, еще и наживаться на этом вздумал?
– Оман, ну что ты говоришь! Как я могу оставить тебя в таком положении? Пойми, я все делаю для твоего же блага! А так ты будешь много работать, быстрее отдадим долг…
– Может, тогда ты за меня и в постели отрабатывать будешь?
– Ну, Оман…
– Видеть тебя не хочу! – бросила девица своему бывшему ухажеру, проигравшему ее в кости на прошлой большой игре, где тот искренне намеревался взять большой куш, но неизбежно был сам очищен и ободран, как угорь на закуску. Девица со стуком захлопнула окно, через которое говорила с Сайкаку, чем вызвала восхищенный щелчок язы