Господин Садовник отвел меня в сторону и негромко произнес:
– Слухи уже разносятся, и ему этих речей не простят. Ему придется покинуть лагерь. Мы ему поможем.
Но старик и слышать не хотел о том, чтобы покинуть поле боя, он ругался и плевался, и мы оставили его в покое, тем более что к вечеру от командования пришел приказ скрытно, под покровом ночи выйти на заранее оговоренные места у рва и ждать сигнала.
Пушки голландского корабля гулко взвизгивали, выплевывая ядра в стену замка, скрывая шум войска. В грохоте обстрела мы приблизились в темноте ко рву.
Господин Садовник обернулся ко мне и произнес:
– Прошу вас остаться с сенсеем, ранение не позволит ему подняться на стену, ему потребуется ваше общество.
Я не успел возразить, поскольку рев пушек стих и тут же сменился ревом сигнальных раковин, утонувшим в реве тысяч воинов, бросившихся в ров на приступ.
До того им еще ни разу не удавалось достичь верха стены, но в этот раз они сплошным потоком перелились через стену, и трескучий грохот схватки донесся до нас уже из-за стены. На этой стороне рва остались только лучники и я с Такэдзо.
Такэдзо, сидя на раскладном стуле, морщился, потирая ушибленную ногу, прислушивался к звукам схватки.
– Наша берет, – уныло произнес он. – Слышишь?
Мне не хватало опыта определить только по звуку положение на поле боя.
Прислушиваясь к звукам битвы, старик Такэдзо произнес:
– Я участвовал в шести больших сражениях и трех осадах. Но не так я представлял свою последнюю битву. Нет, не так.
– Я уверен, сенсей, что вы сможете принять участие еще не в одной битве!
– Я уверен, что эта битва последняя, – уныло произнес Такэдзо. – Может быть, даже последняя для всех нас.
– Сражения всегда происходят, – удивился я. – Всегда кто-то сражается с кем-то.
– Это так, – уныло согласился Такэдзо. И я понял, что он не согласен. Но тогда я еще не понял почему. Я тогда не понимал, что именно видел его зоркий взгляд в этом утреннем тумане…
А к утру замок Хара был взят. Долгая холодная и изматывающая осада была завершена. Война кончилась.
Страшнее войны оказалась победа.
Столько убитых я не видел никогда. Их было так много, что глаз перестал замечать их. Они лежали, как срубленные деревья. Как сломанный хворост. Как скошенная трава…
И тогда же мне довелось увидеть, как Юи Сосэцу обрел своего господина.
Князь Мацукура, могучий, как бог, в своих черных доспехах, восседая на своем великолепном жеребце, указуя рукой с бронзовым боевым веером, изволил приказать построить сотню пленных в ряд перед собой, а потом поставить оных на колени.
Пленных, бледных, израненных оружием, голодом и отчаянием, провели через лагерь мимо нас. Мы только вернулись с похорон слуги господина Садовника, мальчишка все-таки умер, побежденный расстройством желудка, и мы пребывали в надлежащей утрате печали, когда старик Такэдзо, проводив взглядом бредущих пленных, вдруг поднялся со своего стула и, хромая, прошел следом за ними. Мы с господином Садовником поспешили рядом с сенсеем.
Молча сенсей смотрел, как строили пленных, как ставили их на колени прямо в холодную грязь.
Князь Мацукура изволил изречь:
– Поскольку вследствие известных событий в нашей свите имеются потери среди пеших самураев, у нас возникла возможность закрыть одну вакансию. Мы имеем двух претендентов, равно, хе-хе, родовитых и равно безвестных, равно ловких, как они говорят, в обращении с мечом. Поскольку в походе поединки запрещены, мы изыскали иной способ сравнить мастерство претендентов. У нас имеется сотня предателей, подлежащих казни. Один из претендентов начнет слева.
Князь указал веером.
– Второй справа.
Этот второй оказался Юи Сосэцу. Он стоял с обнаженным мечом рядом со своим противником, мелкий ледяной дождь мочил его лицо. Капли стекали по его бледному от холода лбу. Его товарищ по испытанию выглядел немногим лучше. Князь нашел для них тяжелое испытание.
– Тот, кто срубит больше голов, тот займет место в моей свите, – закончил князь. – Можете приступать.
Претенденты разошлись. Каждому из них пришлось пройти мимо людей, которых им предстояло убить. Невольно внезапно подступил вопрос: а я? Я на его месте смог бы так? Ведь смог бы?
А люди на коленях, мимо которых они проходили, вдруг зашевелились, гордо поднимали свои головы и внимательно смотрели в лица своим убийцам.
– Вот настоящие воины, – произнес Такэдзо. – Они отважно принимают свою смерть.
– Кто, сенсей? Вот эти крестьяне?
Такэдзо бросил на меня быстрый взгляд:
– Ты так в этом уверен? Что они крестьяне?
– Э, ну все говорят.
– Все говорят, – усмехнулся Такэдзо. – Ну да, часть из них урожденные крестьяне, но большая часть переписалась в крестьяне не так давно, когда княжество отобрали у последнего христианского князя этих земель двадцать лет назад. Это случилось раньше указа, запретившего воинам переход в крестьянство. Но до того они были именно воинами.
– Я не знал…
– Ну, теперь ты знаешь.
Тем временем претенденты разошлись по своим сторонам, встали в позицию и подняли мечи, ожидая сигнала начать.
В этот момент люди на коленях начали петь. Или читать какую-то свою сектантскую сутру.
Все, кто это видел, вздрогнули, как один человек. Это было настолько же ужасно, как и великолепно.
Князь Мацукура поспешил подать сигнал. Претенденты с истошным воплем, не сумевшим перекрыть гулкий хор сотни голосов, кинулись на первых с их краев.
Хруст разрубаемой плоти и хрипы умирающих песню не прервали. Кровь волна за волной обрушивалась на сырую дорогу, и вскоре она вся пропиталась красным. Все, кто наблюдал за этим, стиснув зубы, стояли в жирной влаге, заливавшей подошвы их обуви, один лишь князь Мацукура подал своего коня назад от алой волны.
Под конец оба претендента так вымотались, что едва взмахивали мечами, их крики превратились в глухой стон, они поскальзывались в жирной грязи, покрылись ею до самых волос, и всем казалось, что им не отмыться от этой грязи уже никогда.
И гулко, словно в храме, звучала песня умирающих.
Наконец они встретились, и песня оборвалась.
Устало столкнувшись мечами, едва стоя на ногах, оперлись друг о друга, обменявшись изнеможденными взглядами, они быстро отвернулись друг от друга.
Юи победил.
– На войне, – негромко произнес Такэдзо, но его услышали все, – ты прежде всего познаешь самого себя. Это, конечно, если тот, кого ты познаешь, не умрет раньше тебя.
Мы ушли оттуда первыми.
Я потом еще оглянулся, та дорога уже опустела, и только один Юи стоял над делом своих рук и смотрел нам вслед.
В ту ночь мне снились отрубленные головы. Но я об том, конечно, никому не сказал, как не говорил об этом и впоследствии, если такое повторялось.
А утром Такэдзо засобирался уходить.
– Сердце подсказывает мне, что все, что мне следовало увидеть здесь, я уже увидел и все, что следовало сделать, сделал. Меня ждут другие дела и труды. Книгу наконец нужно написать!
Господин Садовник был совершенно с ним согласен и послал слуг помочь в сборах.
Сидя на коробе с вещами, Такэдзо вдруг сказал мне:
– Помнишь ту парочку грабителей, что мы отделали, когда ты мне представился? Я иногда вспоминаю их. Я же что подумал, когда ты тогда подошел? Что ты их наводчик.
– Вот как?
Я онемел и не знал, с какой стороны начать защищать мою невиновность.
– Я больше так не думаю, дурень! Собственно, и думал не слишком всерьез. Эх, парень, смотрю я на тебя, и вроде ты не настолько глуп, как кажешься, но образования тебе не хватает и широты опыта. Даже не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь эти недостатки одолеть. Ладно, я тебе что-нибудь еще посоветую. Или, может, книжку мою прочитаешь, если я ее когда-нибудь допишу… – Такэдзо хрипло засмеялся.
С ногой у него было уже значительно лучше, и он почти не хромал, когда мы с господином Садовником провожали его через посты по внешнему краю лагеря на большую дорогу, уходящую через лесистые горы к переправам через пролив.
– Ну, счастливо оставаться, господа. Ну-ну, Бэнносукэ, не плачь, это недостойно такого славного воина! Господин Садовник, мои рекомендации вы получили, поступайте, как сочтете нужным.
Господин Садовник только молча поклонился ему вслед.
Такэдзо уходил от нас, ведя в поводу навьюченную лошадь, один человек с деревянным мечом против всех, кого принесла сюда война, как приливная волна приносит мореное дерево, и я, мы были почему-то уверены, что он победит любого на своем пути. Кто, как не он?
– Старик Такэдзо, – горько прошептал я. Кто, как не он, стал мне потерянным отцом? Кто, как не он, покидал меня вновь и навсегда?
Вскоре он скрылся из глаз совсем. Начиналась моя новая одинокая жизнь.
Я встал с колен, на которые и сам не заметил как упал. Господин Садовник покачал головой и несколько насмешливо произнес:
– Я, конечно, очень удивлен, как просто ты говоришь с таким человеком.
Я вздохнул:
– Да, старик Такэдзо бывает порой смурным, но вообще человек простой и жизнерадостный. С ним легко…
– Как ты его там называл? – усмехнулся господин Садовник. – Старик Такэдзо? Поистине, впечатляющая простота!
– Я отозвался о нем недостаточно вежливо? – забеспокоился я. – Он был весьма добр со мной.
– Да нет, я просто искренне впечатлен твоей непосредственностью. – Господин Садовник покачал головой. – Это человек недобрый и жесткий, свирепый к врагам! Старик Такэдзо! Ха! Он лично убил под сотню человек в поединках один на один и схватках с большим числом противников. Не мог же ты не слышать о нем? Да, одно из его имен – Сэммэн Такэдзо, но все знают его под другим именем и с другим титулом!
– Старик Такэдзо? Я думал, он бродячий живописец!
– Мастер меча Миямото Мусаси!
– Правда?
Сказать мало, как я был ошеломлен.
Господин Садовник улыбался, глядя на то, как я осознаю происшедшее. Легенда. Легенда моей юности прошла рядом, была тут все это время, а я…