они себе позволяют?
Все ощутимо напряглись.
– Всем оставаться здесь, – приказал Ханосукэ. – Я закажу еду в комнату.
– Я пойду с вами, прошу вас, – попросил я. Ему не стоило идти одному.
– Идемте.
Уже стемнело. В комнатах горел свет, двор освещали масляные плошки внутри каменных фонарей. Посреди двора стояло скромное вишневое дерево приятных пропорций, со дня на день ему предстояло расцвести. Запах вечера был одуряющим. Я понял, что это вот-вот произойдет.
Когда мы возвращались к себе по коридору, освещенному фонарями за бумажными перегородками, Ханосукэ остановился и тихо произнес:
– Я беспокоюсь. Не нравится мне это. Вы знаете, что обычно мы отправляем два отряда с денежными ящиками? Один по Токайдо, другой по Накасендо. В одном из ящиков – камни. И даже мы не знаем в каком. В прошлый раз один из отрядов исчез в пути. И в этот раз мы идем одни.
– Я не знал об этом. Как исчез?
– Совершенно, – прошептал Ханосукэ. – Никого не нашли. Возможно, и не особо искали – стража Ставки нас не слишком ценит, облаву организовали слишком поздно. А возможно, в том и был умысел – ослабить наше княжество в такой важный момент, – ведь наследник еще не назначен. В столице шагу не ступить без подарка, а без денег все совершенно затягивается… Может быть, это не совпадение. Возможно, это происки лазутчиков Ставки и мы – их цель. А потом спишут на разбойников. Да на Токайдо разбойников уже лет десять как вывели – мы же не в северной глуши! Поэтому я беспокоюсь. Поэтому мы должны быть осторожны, я не могу позволить себе терять людей в глупых схватках по дороге. Даже по такому поводу. Мы не можем себе этого позволить. Не сейчас. Будьте внимательны, не дайте себя втянуть в нечто подобное. Большая часть моих людей никогда не бывала в настоящем бою и не знает, что это такое – убить человека в поединке.
– Я вас полностью поддерживаю. Я уверен, что вы все делаете правильно. Я заметил, что эти тоже не выходили есть в общую комнату.
– Может, поели раньше.
– Может, – согласился я.
Мы вернулись в комнату.
Укладываясь спать после ужина, я вдруг подумал, что, возможно, поэтому меня отправили вместе с ящиком – разрешить две проблемы одним ударом. Если мы тоже исчезнем…
Но тогда я должен допустить, что кто-то из руководства княжества – предатель. Способны ли люди, подставившие Накадзиму, на такое? Конечно, способны. Я вспомнил распространившиеся слухи о взятках и расточительстве в руководстве княжества, пока князь далеко, – и господин главный садовник говорил со мной об этом.
Хотя так ли это – другой вопрос.
…Ночью я вышел к зацветающему дереву во двор успокоить растревоженный дух – уже взошла луна, цветки раскрывались один за другим, меня окутал и обездвижил запах несомненной весны. Я не сразу заметил старшего из северян, стоявшего неподвижной тенью в тени дерева. Он молча смотрел на меня. Его привело сюда то же, что и меня, – нет ничего грустнее и мимолетнее поры ханами в пути.
Я поклонился ему. Он немедленно ответил.
И мы еще долго стояли на холоде, глядя, как лунный свет неуловимо раскрывает цветки. Утром все проснутся – и замрут в восхищении и печали. А мы видели, как это происходило.
Склока сейчас по сравнению с происходящим была совершенно неуместна, груба. Бессмысленна.
Старший северянин опустил взгляд, произнес:
– Я уверен, вы не чужды искусству сада.
– Я еду в Эдо устраивать сухой сад в усадьбе нашего господина князя.
Он понимающе кивнул:
– Нас тоже там ждет служба.
Нет. Этот человек не станет резать людей по ночам ради денег.
Потому после некоторого молчания я решился:
– Завтра мы переправимся через реку в Футю и дойдем до станции Эдзэри, где задержимся – оттуда открывается замечательный вид на сосновые рощи Михономацубара.
– Это знаменитые сосновые рощи, – легко согласился он, – с ними связана красивая легенда. Завидую, вам будет интересно. Ну а мы там не задержимся – как раз хотели завтра успеть перейти через перевал Сэтта и заночевать в Окицу, дальше по Токайдо.
– Вы очень благонамеренный господин, благодарю вас и желаю спокойного пути в дальнейшем.
– А я благодарю вас.
Мы поклонились друг другу и одновременно оставили дерево, являющее свой цвет в лунном свете. Сегодня никто не умрет. Хорошо.
Я пошел спать.
Утром рассказал все Ханосукэ – и он благоразумно задержал наш выход еще на час.
Больше мы их на своем пути не встречали.
Глава 14Рис, меч и ящик с деньгами
И в тот же день я нашел то, что искал так долго на склонах гор, – подходящую для пересадки сосну, ближе к линии снегов, где деревья растут медленнее. На пару ладоней проросшую сквозь глинистую почву, поднявшую на своих уже гордых маленьких ветвях желтую слежавшуюся хвою столетних гигантов над нею. Когда-то и она сможет стать такой же.
Форма маленькой кроны была уже густой и приятной глазу, изящные ветви с редким пятиигольным числом иголок в пучках, обычно их три или четыре, а пять я еще не встречал. Большая удача. Я внимательно осмотрел основание ствола, потом начал копать. Деревце еще не вполне проснулось после зимы, и как раз сейчас подходящий момент для пересадки. Окапывал я его долго и осторожно. Я примерно представлял, какой должна уже быть прихотливая вязь его корней, старался их не перерезать, оставить достаточно почвы на корнях.
Я наполнил плоский глиняный горшок с надписью «Долголетие» почвой из оставшейся от сосны ямы – это очень важно, и опустил деревце в новое пристанище.
Все. Замечательно. Когда-нибудь ты станешь главной опорой, центром восхитительного сада.
Я увязал горшок с деревцем к своему ящику с вещами и двинулся на поиски товарищей. Ханосукэ, когда я собирался отделиться, чтобы подняться вверх по склону к хвойной роще на горе, говорил, что они скоро остановятся ненадолго покурить в живописных развалинах на склоне дальше по пути.
Так что я их скоро нагоню.
Я едва не прошел мимо.
Я шел по горной тропе вниз по склону к Токайдо – там по утоптанной дороге двигались маленькие фигурки людей, и лишь случайно обратил внимание, что ярко-белая вытертая потными руками палка, поставленная у порога отдаленно стоящего среди деревьев заброшенного маленького святилища, не просто палка – это палка нашего носильщика. Он носил на ней ящик. Заметная штука.
А почему палка есть – а ящика нет? И носильщика нет?
Я убрал с лица довольную улыбку – и забыл о горшке с сосной. Сошел с нагретой высоким солнцем тропы. Медленно вошел в сырую тень деревьев вокруг святилища. Иссохшее дочерна дерево, заплесневелая осыпавшаяся черепица. Такие места еще называют нечистыми, и простой народ не склонен к ним приближаться.
Я приблизился. Отодвинул тяжелую деревянную решетку на входе, вошел внутрь. Полутьма.
Ящик стоял тут. Лежали еще какие-то брошенные наши вещи. Копья обоих пехотинцев, сандалия, шляпы прислонены к стенам – словно расселись отдохнуть от солнца под крышей, покурить, поболтать без того, чтобы глотать с каждым словом дорожную пыль. Выпить воды – вон фляга открытая стоит. Трубки положены в круг на деревянной переносной пепельнице Ханосукэ, как я видал уже не раз на наших ночевках. Трубки еще теплые. С дымком.
И никого.
Я поднял незнакомую круглую коробку табака, оказавшуюся у пепельницы, – не видел ее у наших раньше, взял в пальцы немного, принюхался – знакомый запах, что-то еще, кроме дорогого сорта сендайского табака, какой никто из наших не курил. Но что?
Что-то знакомое. Лекарственное.
Я медленно поставил коробку обратно, озираясь, задумчиво поднес к носу пальцы с запахом табака и вдруг понял.
Молочко маков!
Опиум!
Одурманены? Отравлены?
Хання-Син-Кё сам выскочил из ножен – и тогда тот, кто следил за мной из тени над стропилами, с шумом сиганул через проломленную крышу в кусты за храмом и понесся по лесу прочь, молодой и быстрый, как стрела. Выскочив вслед за ним, я не разглядел почти ничего, только темный цвет одежды. Он понял, что я понял, и теперь бежит за помощью – туда, куда утащили прочих. Сколько их там, если разом смогли унести пятерых? Много. И недалеко.
Я едва не бросился преследовать его – мысль о ящике остановила меня. Я спугнул того, кто сторожил его. Но стоит мне уйти – выйду ли я уже назад из этой чащи, оттуда, где уже сгинули остальные?
Сейчас как закидают стрелами…
Я немедленно вернулся обратно под защиту стен. Впятером здесь было бы удобно отбиваться какое-то время, дерево сырое – так просто не поджечь. Но я тут один. Дверь и пролом в крыше, низкие балки, значит, никаких высоких замахов – меч засядет.
Ожидание нападения было ужаснее самого нападения.
Я провел час в таком ожидании. День перевалил за полдень. Лес был безмолвен. Только крики птиц. Никто из наших так и не появился. Из чужих тоже никто.
Ждут чего-то.
Ночи? Видимо, ночи.
Значит, нужно уходить немедленно, до наступления темноты – ящик следует доставить в Эдо любой ценой. Это главное.
Убиты ли остальные?
Остальные убиты. Нужно смириться.
Я вложил меч в ножны.
Нужно было оставаться вместе со всеми, думал я, привязывая свой походный ящик к денежному. Вставил палку в плетеные лямки и вскинул увесистый ящик на спину – я бы их предостерег, как-то помог. Может быть, спас.
А теперь я их оставляю. Я ими жертвую – вот та любая цена.
Я не легендарный мастер меча, чтобы всерьез рассчитывать победить один шестерых или больше и ждать в засаде.
Но я могу уйти далеко раньше, чем те, кто их утащил в лес, вернутся. Нужно смешаться с путниками на Токайдо и уйти как можно дальше до заката. А там охрана на дороге, гостиницы. Много свидетелей. Не посмеют. Днем – не посмеют.
Я вышел из святилища. Нет, наш носильщик не притворялся, ящик и впрямь неподъемный…
Я широким шагом спустился со склона и влился в редкий поток путников. Вскоре заброшенное святилище, место коварной засады, скрылось за поворотом. Меня пока никто не преследовал.