И я просто шел-шел и наконец дошел до Нихонбаси.
Я впервые попал на всеяпонский мост, от которого начинается счет расстояний по всем пяти великим трактам. Мост был велик, горбат и широк, со множеством стройных деревянных опор, вбитых в дно реки, – целый лес лиственниц пустили на это дело. На столбиках деревянных перил луковицы точеных наверший, изображающих огоньки свечей, – «ложные жемчужины» гибоси, украшение важнейшего моста, дозволенное только Нихонбаси и Кёбаси – еще одному великому мосту ниже по реке, я его переходил, когда шел вдоль замкового рва.
Ровно на середине моста возведен из бамбука же домик для стражи. Река несла лодки под мост, а поток людей, широкий, словно река, перенес меня на другой берег, прямо под доски с объявлениями о разыскиваемых преступниках, вывешенные на шестах за бамбуковой оградкой. Народ бурлил. Я полагал, что внутренне готов к столичным толпам, но тут понял, что обманывался. Жизнь в нашем призамковом городе совсем не напоминала этот бешеный поток. Скорее тихое озеро, если не вовсе болото с тиной и жирными ленивыми лягушками. Я раньше никогда не был в Эдо. В свите князя не состоял, с поручением в столичную усадьбу князя послан был впервые. Поэтому чувствовал себя несколько потерянным. Хотя бы потому, что никто не обращал на меня внимания. И встречные пешие воины, и народ попроще, вовсе без мечей, просто проходили мимо, словно не замечая – а может, действительно не замечая.
Мало ли самураев в этом потоке – каждого не поприветствуешь. У нас так было не принято.
Было непривычно, а значит – неприятно.
Вот сильно запахло сырой рыбой и солью. Это вдоль забранного в камень берега реки раскинулся огромный Рыбный рынок… Пахло морской рыбой – торговали рыбаки из залива, поднявшиеся вверх по течению, торговали прямо с лодок и с лотков под навесами. Желающих закупиться, несмотря на поздний час, было еще много – торговали первой макрелью. Говорят, вкусная, желающих полакомиться в достатке.
Захотелось есть. Скоро бы мне уже дойти. Устал, и полдень близится. Жарко уже.
Как попасть в район княжеских усадеб, я и сам понял. Дорога туда вела очень широкая – как раз двум княжеским поездам разъехаться, не уступая дороги и не роняя чести. Да и видно стены высокие вокруг усадеб, красные княжеские ворота и кроны деревьев внутренних садов. Правильно иду.
Народу сразу стало меньше. Простых тут, в общем, и не было. Степенно шли воины, по одному либо парами, по широкой улице, все в богатых воинских накидках поверх кимоно, одетые, словно на смотр; я почувствовал себя неуверенно – после длинного пути не мне, простому пехотинцу, равняться в блеске с этими столичными воинами, да еще с ношей за плечами.
Я знал, что иду правильно. Наша усадьба стояла около канала, дальше от замка, но легко найти, и товары в нее, бывало, доставляли лодками – это я от Ханосукэ знал.
Ну, надеялся, что знал. Спросить дорогу, не уронив чести княжества, тут было совершенно не у кого, я даже пытаться не буду. Не так много тут усадеб…
Вообще-то, много. И все похожи одна на другую, и у всех красные ворота. Где же наша? Ни одного знакомого лица. Только на противоположной стороне широкой улицы у заколоченных бревнами крест-накрест ворот стоит стража – пара копьеносцев с гербами Токугава на одежде – и смотрит на меня. Смотреть тут действительно больше не на что. Скучно им. Сам, бывало, так стоял. Ну что ж, терять мне уже нечего, все равно пялятся, и разница в рангах у нас небольшая…
Я подошел к заколоченным воротам – что бы это значило? Болезнь какая или порча? Стражники подобрались – я им поклонился, насколько мог с ящиком за плечами.
– Почтенные господа, – спросил я. – Я только прибыл в Эдо и никогда здесь ранее не бывал. Подскажите, где находится малая резиденция княжества Какэгава?
Они не подняли меня на смех, как я внутренне ожидал, и не погнали прочь, полные столичной спеси, к чему я тоже был готов. Они молча осмотрели меня с ног до головы, задерживаясь взглядами на гербах на моих рукавах, переглянулись.
Оба были сильно младше меня, по их лицам я понял, что задал весьма неудобный вопрос.
– Княжества Какэгава больше нет, – сказал мне тот, что младше, слева. – Княжество распущено уже пять дней как по причине отсутствия наследника. Старый князь препровожден в малое владение на севере, доживать. Управление землями передали родственной ветви Ии. Всех воинов распустили, имущество взято под охрану.
Он кивнул на заколоченные ворота, и я понял, что все-таки нашел нашу усадьбу.
Огромный груз упал с моих плеч – ящик ударился о дорогу, палка носильщика выпала из рук. Я и сам едва не упал. Стражники не двинулись с места, молча глядя на меня. Если и было сочувствие в их глазах, они его хорошо скрывали. И то верно. Служба есть служба. Тут не до сочувствия всяким проходимцам.
Княжества Какэгава больше нет? Нашего княжества?
– Как же так? – проговорил я.
Они не ответили мне.
«Что теперь будет?» – спросил я себя. Нашего княжества – и нет. Что бы это значило?
Некоторое время я видел только забитые бревнами ворота, в которые мне не удастся пройти. А куда тогда идти? Мне же некуда… Я здесь никого не знаю!
Княжество распущено.
И мне действительно некуда идти.
Как же так? Почему распущено? За что? Вели же переговоры об усыновлении молодого человека, дальнего родственника господина нашего князя, я сам слышал…
Не договорились?
Мне-то теперь что делать? Куда?
Как же так? Куда я здесь пойду? Как так получилось? Я же не знаю тут никого…
– Попробуй обратиться к прежним союзникам Какэгава, – вдруг произнес один из стражников, тот, что справа, постарше. – Может быть, они помогут. Или дождись новых хозяев. Возможно, они будут набирать людей в новые имения.
– Да, – проговорил я. – Возможно. Но когда это будет?
– Этого я не знаю, – ответил тот, что постарше. – Может, через месяц, может, дольше.
– Вот как, – проговорил я.
Я, видимо, очень долго еще там стоял, собираясь с мыслями. Потому что молодой сказал:
– Тебе лучше идти. Или мы должны будем тебя прогнать.
Да. Действительно. У них же служба.
– Спасибо, простите, – пробормотал я, озираясь. Подобрал палку, вскинул ящик на плечо – какой же он тяжелый. Мгновение постоял, собираясь, и пошел прочь, туда, откуда пришел.
Прочь от места, которое так и не стало мне своим, куда-то туда, где не было ничего моего…
Наше княжество распущено.
Я шел по улице, придавленный тяжестью ящика с деньгами, и думал, куда мне теперь податься, где теперь мое место в этом неласковом городе. Близился вечер. Следовало подумать о пристанище.
Надежном – где я мог бы оставить на время ящик… И отдохнуть. И баня. Да. И поесть. Последний переход дался очень нелегко. Я уже недостаточно молод для таких походов.
А потом тщательно подумать. Как быть дальше.
Нет. Я пока еще не ронин. Я еще не готов. У меня есть ящик. У меня есть задание от господина. Его нужно выполнить. Все еще образуется…
Мне стало немного легче, хотя ящик оставался тяжелым…
Мой путь вывел меня обратно к мосту Нихонбаси. Уже вечерело, лодки, полные огней в бумажных фонарях, несло по темной воде вместе с их отражениями в плесе, в толпе появились люди с зажженными фонарями на палках. Нужно решить, куда идти.
Я перешел Нихонбаси в обратную сторону. Это были единственные места в городе, знакомые мне, и идти туда, где уже было что-то знакомое, оказалось обнадеживающе.
Рыбный рынок давно уже свернулся, набережная опустела, только крепкий запах чищеной рыбы остался. Я пошел вдоль отделанного крупным булыжником берега реки.
Нужно что-то решать. Ночлег и ужин. Именно. Ночлег и ужин.
Я ушел не слишком далеко, прежде чем нашел небольшую приятную гостиницу недалеко от берега реки, и не без некоторых колебаний оставил денежный ящик в своей комнате в конце длинного коридора на втором этаже, и спустился утолить первую телесную нужду – чего поесть.
Я устал беспокоиться об этом ящике. Пусть попробуют его утащить – а я тогда посмеюсь или наконец зарублю кого-нибудь…
Радушная немолодая хозяйка усадила меня за столик. Я попросил мисо, рис, крупно резанный дайкон, несколько вареных креветок к рису. Отказался от саке, предложенного радушной хозяйкой, чем несказанно ту огорчил, и тогда чай мне принесли за счет заведения. Вздохнул, вспомнил, как я далек от дома, и начал есть.
И не было ни одной мысли, как быть дальше.
В воздухе пахло горящим древесным углем в жаровнях и морем – ветер дул с залива.
– Хозяйка! Еще саке! – раздался пьяный дерзкий выкрик. Я, повернувшись на крик, сам того не ведая, ступил на дорогу без возврата.
Молодец, сидевший напротив, в странно белом, неприятно напоминающем мне об одеянии для самоубийства распахнутом кимоно, пивший по-черному, скорее юный, чем молодой, буйным неуместным поведением привлек мое раздраженное внимание. Рукава кимоно задраны почти до локтей, руки голые, крепкие, длинные волосы падают с головы, не собраны, лежат на плечах, гербов не видно, сословие раздражающе неясно. Столичные нравы. У нас молодежь так себя не вела. Опасалась бы.
Тут, похоже, опасались самого юного молодца. Хозяйка вне очереди обслужила буяна, принесла согретый кувшинчик, налила в чашку, добавила закуски. А молодец-то, похоже, пил давно и обстоятельно. Один, как ни странно. У нас неприлично одному пить, а тут, видимо, можно. Столица…
Вместо цубы на его лежавшем рядом мече между рукоятью и лезвием была зажата тонкая крупная золотая монета, я и не видел даже таких, может, и целый кобан, – храбрый наглец, носит напоказ целый рё золотом…
А потом к молодцу нагрянули незваные гости и почти сразу началась ссора. Было гостей трое, молодых развязных здоровяков, в таких же белых несвежих кимоно, и им было на все плевать. Я видел, как выглянула из кухни хозяйка, в отчаянии всплеснула руками и быстро скрылась.
– А кто это тут у нас теплое пьет вдали от друзей? – воскликнул один из ватаги, по-простому завалившейся в заведение прямо с улицы под занавеси. – Нагасиро, приятель! Один, и без нас. Нехорошо это.