– Камни, – прошептал он, суетливо перебирая содержимое ящика. – Камни!
Он страшно завопил, выхватил камень из ящика и швырнул в меня, я в таком оцепенении наблюдал за этой жуткой сценой, что не подумал уклониться, – камень пролетел мимо и с грохотом и лязгом исчез, пробив дыру в бумаге перегородки.
– Камни! – заорал господин заместитель, опрокидывая ящик, падая на высыпавшуюся груду камней, обнимая ее руками, укрывая полами кимоно, рыдая, как крестьянка на могиле единственного сына. – Казначей! Старая обезьяна! Обманул! Обманул! Камни! Только камни!
Мы с Сага в оцепенении некоторое время наблюдали за ним. Потом, не сговариваясь, одновременно встали и, не поклонившись, покинули этот дом.
На улице мы постояли немного каждый под своим зонтом.
– Мне даже как-то легче, – произнес я неожиданно даже для самого себя.
Сага только покосился на меня, продолжая созерцать бесконечный дождь. Потом сказал:
– У него совсем не осталось средств к существованию. И мне он должен был заплатить из этих денег…
– Понимаю, – пробормотал я. – Это безумие какое-то. Мы шли, тащили его, убивали, чуть не бросились друг на друга – ради груды речного камня…
– Ложный ящик, – буркнул Сага. – Обычное дело. А деньги, наверное, даже не покидали рук казначея. А теперь все – пропали где-то в пути… Хитрая старая обезьяна…
– А что он говорил о заговоре?
Сага покосился на меня и после некоторого молчания произнес:
– Слышали ли вы о человеке по имени Юи Сосэцу?
Слышал ли я о Юи? Слышал ли я о Юи Сосэцу! О да. Какой непростой вопрос, потому что следует с осторожностью выбирать общество, в котором можешь безбоязненно признать хотя бы, что слышал о таком человеке, как Юи Сосэцу. Подходит ли для этого общество Сага Хародзи?
А Сага, внимательно наблюдая за мной, произнес:
– Похоже, вы слышали о таком.
– Да, что-то припоминаю такое… – пришлось признать мне. – Я слышал, он не преуспел?
– Да, он и его соратники, замышлявшие против Ставки, покончили с собой, прежде чем их взяли.
Но никто точно не знает, сколько на самом деле участвовало в заговоре людей и сколько княжеств замешано. Оружия на тайных складах было запасено на несколько тысяч воинов.
– Так много?
– Да, немало. Склады ищут до сих пор. Болтали, одна окольная дорожка привела к нам, в Какэгава. Доказательств не нашли. Но Ставка воспользовалась первым же поводом, чтобы распустить нас. Так что следите за тем, что делаете и кто рядом с вами. Возможно, это шпион Ставки.
Я с трудом подбирал, что сказать, чтобы не выдать лишнего:
– Вы верите в это?
– Ничего не слышал о заговоре в наших местах, – ответил Сага. – Но не удивился бы. Многие наши были недовольны, когда лишились земли и пришлось довольствоваться одним рисовым пайком.
– Понятно. Что будете теперь делать?
Сага молчал несколько мгновений, потом произнес:
– Есть около Оденматё один приходящий лапшичник. Я его присмотрел, когда следил за вашим храмом.
– Да, я знаю, о ком вы.
– Заметил, что очень хорошо он зарабатывает. Зайду к нему сегодня вечером. Пойдете со мной?
– В каком смысле?
– В том самом смысле. Мне нужны деньги. Или у вас за душой есть что-то, кроме камней из родного сада?
– У меня здесь… – Я начал рыться в рукавах. – Сейчас… Вот! Двадцать дзэни! Берите, Сага. Но не нужно никуда ходить – это не кончится для вас добром!
Сага со странным выражением лица наблюдал за мной, потом посмотрел на деньги в моей руке. Поклонился:
– Извините.
И ушел в дождь.
Я провел тот вечер, сидя у переносного прилавка того самого лапшичника. Моложе меня, он работал допоздна, согревая по пути горячей лапшой идущих с поздних работ грузчиков и строителей. Братья Хиракодзи смеялись и балагурили, сидя рядом со мной, – мы заняли все места у маленького навеса, что лапшичник приносил и уносил на себе каждый вечер в этот переулок. Дела у него шли действительно хорошо – он мог себе позволить сооружать такое удобство для покупателей, иные торговали с поставленного на землю ведра…
Сакуратай сидел рядом и дымил своей увесистой трубкой, созерцая закатное небо и мелкими глотками попивая дешевое белое саке, что лапшичник наливал по четыре дзэни за чашку.
Я спустил тут все свои деньги, оставшиеся с моего последнего заработка. Съел три порции лапши – и больше в меня уж не лезло. Тогай с Хаято в конце концов ушли спать – с утра им было рано на работу, на храмовую стройку. Сакуратай тоже, выбив наконец трубку, поклонился и тихо удалился в темноту.
А я остался один с лапшичником.
Уже совсем стемнело, когда Сага показался из переулка и неспешным шагом, положив руку на меч, приблизился к переносной лапшевне, увидел меня, замедлил шаг, но не остановился. Медленно он прошел мимо меня, не обратил на кланявшегося лапшичника никакого внимания, скрылся в переулке дальше. Мне показалось или он действительно не мог поднять глаз от стыда?
Он не обернулся и не вернулся. Он вообще больше в нашем квартале не показывался.
Капли падали на соломенную крышу навеса все реже, тише, пока не обратились в едва различимую в темноте водную пыль. Я доел свою лапшу и выглянул наружу.
Стало прохладно, задул ветер, унес тяжелые тучи, и с темных глубин неба на влажную землю пролила свой свет яркая огромная луна.
Дождь наконец кончился.
Глава 20Хранитель мечей
Театр и актеры.
Той ночью мне снился мой прежний господин, старший садовник. Он был молодым, мы были еще молодыми, тридцать лет тому, а позади в ночи на меловых утесах Симабары горел черным пламенем замок Хара и тяжело пахло горелым мясом.
– Я не хочу увидеть это еще раз, – произнес мой прежний господин, старший садовник. – Просто не могу.
Я проснулся, не понимая сна, который увидел. Некоторое время я смотрел на дощатый потолок храмовой каморки. Затем встал с циновки, на которой спал, потер лицо ладонями. Что за странный сон?
Было еще темно, но я не стал ложиться вновь. Храмовый сад отнимал немало времени. После сада я, как обычно, работал в городе, жаль, работа со священной повозкой уже закончилась, а она мне бы сейчас пригодилась.
За стрижку садовых растений в хороших домах платили серебряный бу, если садовник приносил ножницы с собой. У меня нет ножниц. И мне платили четверть.
После полудня я столкнулся с моим благодетелем из купеческого сословия, Окасукэ.
– Добрый ли день, господин Исава?
– Благодарю вас, что беспокоитесь, – смущенно ушел я от ответа.
– Да, – понимающе покивал Окасукэ. – Вот кончилась работа на повозке, а как она бы сейчас вам пригодилась?
– Это так.
– Ну, это ничего, – бодро поддержал меня Окасукэ. – Сегодня вечером к вам в храм зайдет молодой человек. Он вызвался проводить вас к людям, которым могут пригодиться ваши услуги.
– Премного благодарен, почтенный Окасукэ.
– Ну что вы, господин Исава, я только рад.
Вечером в храм пришел не кто-то другой, а Нагасиро. Тот самый молодец в белом, что дрался с соседскими на шествии, что вздорил с приятелями в первый мой вечер в Эдо. Это было неожиданно!
Он без церемоний, не очень-то вежливо кивнул мне, сразу направился к храмовым воротам, коротко бросив:
– Идем.
Очень невежливо. Но я последовал за ним.
Мы прошли через весь квартал, вышли к квартальным воротам, пересекли канал по мосту.
Вечерний Эдо бурлил, освещенный огнями вывешенных из окон фонарей с именами хозяев, начертанных на бумажных плафонах широкими мазками черной туши, и я понял, что уличная толпа мне уже несколько привычна, что я следую за Нагасиро, не замирая на широких перекрестках, где сталкивались потоки пешеходов, смело вливаясь в сонмы людей. Пахло пылью и потом, горячим маслом фонарей, нагретой бумагой.
Широки и бурливы улицы столичного Эдо вечерами.
Мы углубились в кварталы, которые были мне еще не знакомы, но я понимал, что находимся мы примерно в Накабаси.
И вот я услышал мерный стук глухого барабана и выкрики зазывалы. Шум скопища людей, голос жаждущей зрелища толпы.
И он открылся нам неожиданно из-за поворота – высокий фасад, увешанный вертикальными полотнищами с огромными узорами, башня, собранная из связанных толстых бамбуковых стволов над входом, с которой и надрывался зазывала, избивая свой барабан, толпа волновалась под его ногами. Ярко освещенный вывешенными фонарями фасад театра приковывал внимание и уже не отпускал. В воздухе вибрировало страстное ожидание.
– Спешите! Спешите! Последнее представление в этот день! Сегодня представлений больше не будет! – кричал зазывала в такт ударам барабана. И толпа под ним отзывалась на каждый удар.
Это был театр. Театр «Сарувакадза». Самый первый и самый старый в Эдо театр кабуки, а значит, и самый главный среди театров Восточной столицы.
Именно сюда привел меня кабукимоно Нагасиро.
Мы не пошли к ярко освещенному главному входу прямо под башней, мы обошли ожидающую шумную толпу и вошли в узкий переулок сбоку от театра. Там, на задах, мы прошли мимо грозного сторожа, казавшегося борцом сумо, присматривавшего за нами из-под тяжелых век.
– Привет, – бросил Нагасиро, проходя мимо.
– А, – гулко ответил сторож. – Это ты, Нагасиро. А кто это с тобой?
– Его пригласил Сарувака, – ответил Нагасиро.
– Ты же знаешь, что я узнаю, если это не так? – мягко спросил у Нагасиро сторож, а Нагасиро ничего не ответил, приподняв занавесь с неизвестным мне гербом, нырнул внутрь. Я, откинув занавесь, вошел следом.
Я никогда прежде не был в кабуки.
Конечно же, я слышал о нем.
Мне доводилось присутствовать при церемониях. Но проходивших в нашем замке, я сопровождал господина старшего садовника и полагал, что сложил полное мнение о высоком театральном действе, и я бы занимал свое внимание чем-то менее надуманным и скучным. Конечно, я видел деревенские представления кукольников, грубые и достаточно легковесные, кто их не видел? Но к тому, что мне показали тут, я не был готов.