— Ах, какой хозяйственный мальчик!
— Подумайте, пришел и сам купил чемодан.
— Везет же некоторым родителям, у которых такие умные и хозяйственные дети… А вот мой…
— И мой…
— И мой…
И женщины стали рассказывать друг другу, какие у них неприспособленные ребята, и если их пошлешь за кефиром, то они обязательно на сдачу купят мороженое, а вот о таком мальчике, который и чемодан может купить, о таком все мечтали.
Когда мы вышли на улицу, то уже зажглись фонари. Саня вздохнул.
— Не знаешь, Мотька, что нам теперь делать? — спросил он. — Может, продать чемодан?
Но я была против. Чемодан мне нравился. Он был очень хороший, а главное, от него пахло если и не крокодилами, то чем-то приятным.
Я стала тянуть Саню вперед. Нам нужно было успеть в аптеку, а потом купить продукты. Дел, дел! Нет, Саня, сомневаться нечего. Купил и отлично.
И Саня бежал за мной. И вздыхал на каждом шагу. И когда он останавливался, то чемодан ударял его по коленям и издавал гулкий звук, как барабан.
— И все же, Мотька, — не очень убежденно сказал Саня, когда мы подошли к аптеке. — Пo-моему мама ничего нам о чемодане не говорила.
…В аптеках я очень люблю бывать, хотя, честно сказать, там еще не бывала. Мимо проходила не раз, потому что аптека у нас на углу, в старом доме.
Ходят слухи, что дом этот скоро сломают, а на его месте будут строить музыкальную школу. Какой толк от музыки я никак понять не могу. Запаха от нее нет, никаких мыслей у меня она не вызывает.
Другое дело, аптека! Стоит пройти мимо, как я невольно вспоминаю про Ольгу Алексеевну — от нее после работы точно такой же дух идет. Я раньше думала, что она именно там и работает, но сколько в окошки не заглядывала ее не видела.
Очередь в аптеке оказалась ерундовая, да и то не в штучный отдел. А нам нужно было в штучный.
Я еще запомнила, что Ольга Алексеевна наказывала Санечке не стоять, а сразу же спросить то-то и то-то. Так Саня и сделал.
Он поставил чемодан на пол, меня привязал к чемодану и солидно спросил.
— Скажите пожалуйста, в вашем штучном отделе есть суль-фуль-бензин?
(Может, я немного путаю.)
— Нет, — говорит аптекарша и поправляет на своем длинном и красном носу очки. — У нас, мальчик, есть только нор-соль-фасоль. Но нужен рецепт.
— А мне мама сказала, что вы без рецепта продаете.
— А если твоя мама так все хорошо знает, чего же она сама не пришла, мы бы с ней потолковали. Но кроме того, может, твоей маме мы и продали бы без рецепта, но детям, даже таким большим, как ты, мы продавать боимся. Кто знает, может, ты станешь лекарствами баловаться, сыпать соседям в суп или придумаешь чего похуже…
— Зачем же я буду баловаться, — объясняет Санечка, — если у меня мама врач. Что я не понимаю их роль и значение?
— А если, — говорит аптекарь, — твоя мама — врач, то назови ее фамилию. Я-то уж, поверь, всех врачей знаю, и если ты мне без запинки ее фамилию назовешь и это окажется точно, то я тебе, пожалуй, дам без рецепта.
— Моя фамилия Дырочкин, — любезно говорит Санечка. — И маму мою зовут так же.
— Ольга Алексеевна?!
— Да.
— Заболела?
— Да.
— И ты ее сын?
— Да.
— Девочки! — кричит аптекарша страшным пронзительным голосом. — Ольга Алексеевна больна! Да что это такое, товарищи! Да где же это справедливость, если грипп лучших наших людей валит с ног! Ну нет, — заявляет тетка решительно, — мы нашего врача не дадим в обиду. Вырвем ее из лап эпидемии. Идемте, девочки, к заведующей.
И тут все аптекарши повскакали со своих высоких табуреток, а на окно повесили табличку:
«ВСЕ УШЛИ НА СОВЕЩАНИЕ!!»
Пока очередь стояла неподвижно и каждый читал эту табличку, видно, приходил в себя от удивления, все аптекарши вышли из кабинета заведующей и опять расселись по местам.
— Так вот, мальчик, — объявила та, в очках и с покрасневшим носом. — Ни какой там ни фасоль и не бензин ты должен взять, а самое-самое лучшее лекарство, чтобы твоя мама могла быстрее выздороветь и чтобы ты мог спокойно и весело жить дальше, и чтобы всем детям на нашем участке было прекрасно. Мы слишком хорошо к твоей маме относимся, а потому просим тебя взять для нее самые лучшие и самые важные лекарства. Она помолчала немного и торжественно объявила:
— Денежная сторона пускай тебя не волнует, потому что если денег у тебя нет, то мама принесет их нам позже…
— Отчего же нет, — с достоинством говорит Санечка. — Деньги есть. И с того времени, как мама моя заболела, я взял власть в свои руки. И если у вас имеются такие лекарства, которые маме помогут, то я, конечно, не постою за деньгами, потому что у меня еще осталось пятнадцать рублей. А если бы я не покупал чемодана из крокодиловой кожи и перчаток для лифтерши, то у меня было бы двадцать пять.
— Ах, у тебя есть пятнадцать рублей? Ну, этого вполне хватит.
И она берет со стены счеты и начинает так гонять костяшки, точно играет в хоккей на первенство мира, а не лекарства считает.
— Ну вот, — говорит она, — я уложилась даже в меньшую сумму. Кое на чем сэкономила. Пипетка, например, в футляре стоит четыре копейки, а я тебе даю без футляра. Аккуратно заверну в бумажку и стоить это будет три копейки. Зато витамины потянули на крупную сумму, однако, на них экономить не стоит. Организм без витаминов стареет на глазах, этого допустить нельзя ни в коем случае… Итак, — говорит она, — плати двенадцать рублей девяносто четыре копейки в кассу, а мне пока давай чемодан, а я постараюсь все уложить аккуратно, чтобы лекарства поместились. А если некоторые не поместятся, то ты не огорчайся, зайдешь позже.
Она подняла торжественное лицо и крикнула.
— Софичка! Примите у мальчика вне очереди, это сын умирающей нашей докторши.
— Товарищи! Товарищи! — закричала Софичка не своим голосом. — Разрешите взять лекарство этому ребенку, этому сироте. Его мама лежит в катастрофическом положении.
— Нет, — закричал Санечка. — Это не так…
Но все, кто стоял у кассы уже расступились, и у всех появилось на лицах выражение глубокой скорби и сочувствия. И пока Санечка отсчитывал деньги, очередь стояла в глубоком траурном молчании, а один пенсионер даже снял шапку и долго стоял с непокрытой головой.
— Раечка, — удивилась кассирша, — что это за сумма такая: двенадцать рублей девяносто четыре копейки? Разве нельзя было сделать ребенку кругленькую сумму? Чистых тринадцать рублей? Почему у вас все должны ломать голову и заниматься арифметикой? И кто вам сказал, что у меня есть лишняя медь?
— Но я и так все уже предусмотрела, — стала оправдываться Раечка, а ее нос покраснел еще больше.
— А мочалку? — напомнила Софичка.
— Вот это правда, — согласилась Раечка, — Как же человек может без новенькой мочалки. Она стоит ровно шесть копеек.
Из аптеки я вышла довольная, потому что совсем перестала волноваться за здоровье Ольги Алексеевны. Да и деньги, худо-бедно, у нас остались, кое-какую экономию мы сделали.
В гастроном мы влетели на полной скорости и бегом бросились к кассе, где мечтала молоденькая девушка.
Девушку эту я знала, а она меня тем более, не первый раз в магазине бываю. Надо сказать, такой рыжей девушки во всем районе больше нет. Волосы до плеч рыжие, лицо и шея в веснушках, глаза желтые, а по краю зрачков коричневые крапинки.
— Вот и Мотя пришла! — обрадовалась девушка и так поглядела на Санечку, будто его и не было у кассы. — Ну, Мотя, что ты сегодня будешь кушать?
— Двести граммов фарша, — объяснил Саня, видно все-таки немного обижаясь на девушку.
— Плати, Мотя, сорок копеек за фарш, — сказала девушка. Она повернула ручку в кассе и внутри машины что-то защелкало.
— А еще двести сыра и триста масла.
— Подумайте, какая собака! Подавай ей обязательно триста сливочного и двести сыра. Я от тебя, Мотя, такого не ожидала.
— Нет, — объяснил Санечка. — Сыр и масло для нас, а фарш для Моти.
— Как же ты, Мотя, уступишь свое масло? — возмутилась девушка. — Плати, Мотя, два рубля и восемь копеек. Это даже дешево, Мотя, за такую кучу продуктов.
— А нельзя ли, — вежливо спросил Саня, — заплатить только два рубля? Дело в том, что мы истратили все деньги на лекарство для мамы и купили еще чемодан из крокодиловой кожи, и у нас остались только рубли, но нет копеек.
— Тогда давай, Мотя, три рубля, — не разобралась девушка, — И я дам девяносто две копейки сдачи. Ты, Мотя, сразу станешь богатой, столько будет у вас серебра и меди.
— Но у нас нет лишних рублей, — попытался растолковать Санечка.
— То есть как лишних? Плати, Мотя, два рубля восемь копеек или я позову милицию.
Тут девушка нахмурилась, носик ее вздернулся от негодования, рыжие глаза стали покачиваться и брызгать на Санечку рыжими огоньками.
— Вы не хотите нас понять, — заново начал Санечка. — Мы раньше имели даже двадцать пять рублей, но нам пришлось купить чемодан из крокодиловой кожи, перчатки для лифтерши, лекарства для мамы и мочалку…
— Мотя! — резанула девушка. — Какое мне дело до этих покупок. Смотри, позади собралась очередь.
Санечка оглянулся и умоляюще попросил:
— Пожалуйста, очередь, не обижайтесь. У меня два рубля, а нам нужно еще восемь копеек, потому что мы все потратили на чемодан и лекарства.
— Товарищи, — сказал водопроводчик из соседнего дома. Он отчего-то часто бывает в магазине. — Я знаю этого мальчика. Он сын вполне приличных родителей и если ему не хватает восьми копеек, то неужели мы не сумеем собрать их!
И он снял шапку и сказал громким басом:
— Граждане, кто сколько сможет попавшему в беду человеку!
И все стали рыться в карманах, громко вздыхать и щелкать кошельками.
— Нет, — покраснел Санечка. — Вы меня не поняли. У меня есть целых два рубля, но я набрал продуктов еще на восемь копеек.
— Хорошо, мальчик, мы дадим тебе восемь копеек, — и он стал шевелить губами и пересчитывать деньги, которые собрал для Сани. — Два рубля восемьдесят семь, — сказал он с сомнением. Видно, еще не мог решить, что с ними делать.