Так или иначе, подъезжая в сопровождении неизменного Боба в своем бронированном «кадиллаке» к воротам гаража, он нажимает на кнопку в машине, и хитроеэлектронное устройство открывает двери ровно на столько секунд, сколько требуется, чтобы огромный автомобиль скрылся в подземных недрах. Автоматически включается освещение, и, проехав по узкой галерее метров двадцать, «кадиллак» замирает у лифта, в который Трентон перескакивает с такой быстротой, будто в этот момент его подстерегала целая рота снайперов.
Лифт взлетает на пятый этаж, и, выйдя из него, президент «Трентон-клуба» оказывается в своем необъятном кабинете.
Кабинет тоже был сооружением примечательным. Приходящий сюда посетитель, которого хозяин вежливо приглашал усесться в кресло напротив письменного стола, с удивлением убеждался в том, что кресло намертво привинчено к полу.
Но он не знал всего. Он не знал, что на него наведен закрепленный карабин из соседней комнаты, что одним нажимом кнопки хозяин кабинета мог превратить злополучное кресло в электрический стул и поразить сидящего ударом в тысячу вольт, что нажатием другой кнопки Трентон в долю секунды мог воздвигнуть перед собой на столе стенку из пуленепробиваемого стекла. Не знал посетитель и того, что, когда поднимался в приемную в лифте для гостей, его незаметно просвечивали аппаратами, подобными таможенным, на предмет обнаружения спрятанного оружия.
Трентон понимал, что, явись за ним полиция или пожелай расправиться «организация», все эти хитроумные приспособления окажутся бесполезными. Но ведь были и другие: конкуренты, обиженные, недовольные, сумасшедшие, шантажисты, озлобленные, обманутые, завистники — бог мой, сколько их было других, кто не желал ему добра!
Словом, окружив себя всеми этими «дурацкими игрушками», как выражалась Кэрол, он чувствовал себя спокойней. Он всегда был осторожен. Еще с тех времен, когда его жалкая жизнь и гроша не стоила. Так разве можно было рисковать ею теперь, когда она стоила миллионы!
«Тех времен»… Когда он думал о них — «тех временах», — его охватывала сладкая ностальгия. Всемогущий делец, богач, достигший, казалось, вершины блестящей карьеры, он с умилением вспоминал тощего, чумазого, обтрепанного мальчишку, каким был сорок лет назад,
Когда жил в родном Неаполе. Марко Трентини! Да, Марко Трентини — так звали его тогда. Жизнь Марко сложилась по классическому образцу современных итальянских мафиозо с некоторыми вариациями.
Семья была столь же многочисленной, сколь и бедной. В трущобах, где они жили, его братья и сестры, старшие и младшие, кишмя кишели. Подрастали, исчезали… Большинство сестер становились проститутками, большинство братьев — ворами. Кто-то попадался, садился за решетку, кто-то умирал от болезней или пули…
Сам Марко преуспел больше всех. К концу войны он, несмотря на молодость, проявил недюжинные коммерческие способности и оказал ценные услуги американским военным спекулянтам, которых тогда было полным-полно в Италии.
Вот здесь-то и проявились главные его черты — поразительная целеустремленность, стальная воля в достижении цели, прямо-таки невероятное упорство. Он не тратил денег на развлечения, женщин, роскошные костюмы, кутежи, как многие ему подобные, не приобретал недвижимости, не помогал (что было странно для неаполитанца) братьям и сестрам (родители его к тому времени умерли). Он все обращал в разные ценные бумаги, пользуясь советами тех, на кого работал, в доллары, в драгоценности. Заводил полезные связи, припасал адреса в далеких американских городах, а главное — точно сумел определить час отъезда.
Во всяком случае, он отбыл за океан буквально накануне провала всей этой чудесной контрабандно-спекулятивной сети, которой столь долго и верно служил и за счет которой обогатился. Бывают же счастливые случайности!
Прибыв в США, Марко Трентини, которому едва минуло двадцать три года, определился мгновенно. Он превратился в Марка Трентона, американского гражданина. И умножил свой капитал. Сделать это было проще простого. Достаточно было жениться на американке, да еще богатой вдове, хотя и на двадцать лет старше его.
Ему опять повезло. Он сам вскоре превратился во вдовца: «любимая» жена через год умерла, поскользнувшись и упав со скалы, когда они гуляли где-то в горах. Бывают же счастливые случайности!
Трентон тут же женился на очень молодой и красивой женщине, с которой развелся очень скоро. Забегая вперед, можно сказать, что брак с молодыми и очень красивыми женщинами превратился у него в привычку.
Кэрол была пятой женой, с которой он официально зарегистрировался. Он был старше ее на тридцать лет.
Помимо «счастливых» браков Трентон был занят бизнесом. Рассказ о его успешных предприятиях занял бы не один том. Подпольные игорные дома, тайная проституция, контрабанда наркотиками, сомнительные частные детективные агентства (от которых на километры несло шантажом), всевозможные спекуляции — чем только не занимался предприимчивый Трентон!
Ему как всегда везло. Он ни разу не попался. А зарабатываемые деньги немедленно обращал в так называемые законные виды бизнеса: акции, недвижимость, туристическую и отельную индустрию…
Теперь, в свои пятьдесят пять лет, он сколотил миллионы, владел несколькими мотелями и отелями в разных городах США и Мексики, ресторанами, фермами, сотнями игорных автоматов. О своей сомнительной деятельности первых лет на американской земле давно забыл. Осторожный и многоопытный, исправно платил налоги государству и дань рэккетирам, а потому ни с той, ни с другой стороны не знал неприятностей. Наоборот, пользовался защитой.
От бессчетных братьев, сестер, племянников, дядей, тетей и других родственников отделался раз и навсегда: дальних послал к черту, а близким отвалил кое-что и внушительно попросил больше не беспокоить.
Теперь Трентоном овладело честолюбие. Он мог бы найти ему выход в филантропии, мог бы купить какую-нибудь известную эстрадную звезду, стать продюсером фильмов, наконец, американским консулом где-нибудь в Мексике, хоть в той же Тихуане.
Он выбрал спорт. Может быть, потому, что сам всегда физически был слаб, может быть, по закону противоположностей— рыцарь черного мира преступности тянулся к светлому миру радости и красоты.
Впрочем, как только он к этому светлому миру прикоснулся, — немедленно запачкал его. Но, право же, не мог он, ну никак не мог заниматься чем бы то ни было не извлекая выгоды, не зарабатывая денег.
Он окончательно поселился в Сан-Диего и создал здесь свой «Трентон-клуб». Сам в любой драке, начиная с раннего детства, оказываясь на лопатках, он всю жизнь испытывал завистливое восхищение перед людьми физически сильными, могучими, умевшими драться и в раке побеждать.
Поэтому он создал клуб, где с одной стороны, околпачивали простаков, обучая их за огромные деньги неотразимым приемам каратэ, джиу-джитсу и других «боевых дисциплин», с другой — держали великолепную «конюшню» — первоклассных профессионалов-кэтчистов, дзюдоистов, каратистов, культуристов, участвовавших в профессиональных турнирах, в «цирковых» турне, в различных демонстрационных мероприятиях.
Они тоже приносили доход, да еще какой! Однако главное, что тешило гордость Трентона, был его пост президента спортивного клуба Университета Сан-Диего. Вот это был пост! Он, правда, недешево обошелся Трентону — пришлось проявить себя щедрым филантропом, но зато его называли «мистер президент», он вошел в попечительский совет одного из крупнейших учебных заведений страны, стал вице-президентом американской федерации каратэ, где-то впереди уже светило место в международной федерации.
А то, что издавались теперь «Журнал для силачей» и «Журнал для мужественных женщин», что тысячами продавались майки, шорты, шапочки, полотенца, кимоно для дзю-до и другое спортивное одеяние с маркой «Трентон-клуб», приятно дополняло моральное удовлетворение финансовыми радостями. Вся эта профессионально-спортивная сторона его бизнеса была теми скрытыми в пучине шестью седьмыми айсберга, одна седьмая которого, сверкающая белизной вершина — спортклуб университета, давала Трентону славу, громкое имя и благородную репутацию в чистом мире любительского спорта.
Надо было только оставаться бдительным, обгонять конкурентов, заботиться о рекламе, не попадать впросак, а главное — приумножать славу спортклуба университета победами на крупнейших соревнованиях в стране и за границей.
Ведь сумел же его соотечественник и коллега по бизнесу Боб Гофман успешно совмещать издание культуристских журналов, продажу инвентаря и каких-то липовых пилюль, придающих невероятную силу, с руководством сборной страны по тяжелой атлетике и даже с занятием высших постов в международной тяжелоатлетической иерархии! Чем он, Трентон, хуже?
Разумеется, он не забывал и обо всем остальном декоруме: продолжал свои филантропические акции (а куда денешься?), стал членом нескольких фешенебельных клубов в Сан-Диего и других городах, устраивал приемы и сам мотался по гостям.
Кэрол умела поддержать «стендинг». Если б еще не так много пила!
Ну, а маленькая простительная слабость — окружать себя всякими преувеличенными мерами охраны — так у кого из миллионеров нет своих чудачеств! Да и, откровенно говоря, не такое уж это чудачество для богатого человека в современной Америке — заботиться о своей безопасности.
Право же.
И потом, где следовало, Трентон старался подавлять свою привычку. Его кабинет и штаб-квартира в особняке на Бродвее действительно напоминали крепость, как и загородный дом, где он жил постоянно. Крепостью был и «кадиллак», сделанный по специальному заказу и обошедшийся недешево.
Но в другую свою штаб-квартиру, в другой кабинет — кабинет президента спортклуба Университета Сан-Диего— он приезжал в скромном лимузине, который частенько водил сам. И вряд ли кто замечал черную машину, каких сотни, с двумя-тремя здоровенными парнями, незаметно следовавшую за лимузином. Кабинет был светлый, просторный, открытый для гостей — президент клуба подчеркивал свою демократичность при каждом удобном случае. Просто в приемной всегда возился с бумагами какой-то человек невзрачного вида, наверное клерк, а к кабинету примыкал небольшой бар, для гостей разумеется, где за стойкой пребывал бармен, больше похожий на бывшего чемпиона