Будни.
Будни журналиста особые. Они не длятся пять дней в неделю с девяти до шести. Они — круглосуточны и семидневны. Потому что если для любого человека смотреть на стадионе или по телевидению футбольный матч — это отдых, то для спортивного журналиста — это работа.
Напрасно думать, что лишь писатель днем и ночью, месяцами, годами вынашивает идею, план, сюжет, а порой детали будущей повести, поэт — стихотворения. Настоящий журналист также вынашивает свой будущий очерк, корреспонденцию, даже репортаж. Нет, конечно, он не знает, с каким результатом финиширует победитель и кто им будет, не может предвидеть счет голов, но общее построение материала, сюжетный ход, последовательность событий и фактов, независимо от их содержания, он обдумывает заранее, и потому мысль его занята работой не только с девяти до шести. Ох, не только!
Да и сам материал накапливается в постоянном общении с коллегами, спортсменами и спортивными деятелями, в соприкосновении с атмосферой, развитием, обстановкой
вида спорта.
Спортивный журналист, если он, конечно, не халтурщик и не дилетант, живет спортом и в спорте. Только тогда он может увлечь других тем, что увлекает его самого.
У Лугового давно родилась мысль написать книгу о спорте. Не сборник очерков, репортажей — такие у него уже числились в активе, а книгу размышлений, рассуждений, наблюдений. Ему хотелось рассказать не столько о том, что он видел как спортивный журналист во время своих командировок, сколько о том, что он при этом думал, чувствовал, на какие выводы натолкнуло его увиденное. Книга представлялась ему плавной, глубокой. Он собирал для нее материал давно, беспощадно отсеивая второстепенное, без конца перечитывая свои блокноты. Он уже наметил план. Но все откладывал, все ставил перед собой новые временные рубежи, все, казалось, чего-то не
хватает.
Его ввели в жюри конкурса на лучшую спортивную книгу года. Многие присланные книги радовали его, но ох сколько было графоманских! Почему-то иные малоодаренные литераторы считали, что спорт и детектив — две темы, где каждый без труда (и, главное, без способностей и знаний) может создать шедевр. Это выводило Лугового из себя, и он писал злые, а порой просто издевательские заключения и потом ругал себя: несолидно, по-мальчишески. Каждая книга, даже самая бездарная, имеет право на серьезное к ней отношение, пусть на жестокую критику, на разгром, но серьезный, обоснованный.
Не давал ему покоя и этот гнусный телефильм, эта дешевая фальшивка. Мало было ее разоблачить, опровергнуть. Он хотел докопаться до корней, найти подлинных авторов и исполнителей. Но как? И он продолжал терпеливо изучать факты, материалы, зарубежную прессу.
Искал, размышлял...
И еще было множество дел. Великое множество. Заполнявших и рабочий день, и нерабочее время, и выходные дни. Потому что мыслями об этих делах всегда была полна голова.
ГЛАВА XI. СССР—ИТАЛИЯ
В итальянском городе Ферраре предстояла встреча советской и местной молодежных футбольных команд. Встреча важная, через нее пролегал путь к европейскому Кубку.
В Феррару отправлялись всего трое журналистов: корреспондент молодежной газеты Донской, пришедший туда на место «уведенного» Луговым Короткова, фотокорреспондент ТАСС Попов и он, Луговой. Сначала Луговой предложил Лютова — в конце концов, тот специалист по футболу. Но начальство отвело.
Поедете вы, Александр Александрович, там нужно будет не только футбол смотреть — тогда да, смог бы и Лютов справиться, — будут и другие дела.
Какие?
Сами увидите.
Ну, а все-таки?
Там будут корреспонденты из многих стран, и АИПС просила, чтобы от нас приехал журналист, знающий язык, авторитетный, чтобы рассказал, как идет подготовка к Олимпиаде. И самое интересное, что такая же просьба поступила от местного отделения общества Италия— СССР. Так что учтите: товарищи Донской и Попов едут в командировку, а вы по персональному приглашению общества. Желаем успеха.
По приглашению так по приглашению. В конце концов, главное — чем там надлежит заниматься. Луговой уже планировал, в какой номер дать очерк, как его построить, о чем писать (о самом матче вряд ли стоит — о нем напишут газеты, его покажут по телевидению, значит— о встречах, людях), как иллюстрировать. Надо, наверное, заказать фото Попову, да ведь он лучшие отдаст к себе в ТАСС, это естественно. Ничего, договоримся...
Ирина была в командировке в Фергане — она взяла отпуск за свой счет и поехала по заданию «Спортивных просторов» на праздник ДОСААФ, как предлагал Родионов. Луговой отправился на Центральный почтамт и заказал разговор с Ферганой.
Сидя в огромном зале и ожидая вызова, он размышлял с досадой... Ну кто мог ему запретить разговор из собственного кабинета? Ведь вызывал он корреспондента журнала. И сделать это мог в часы, когда, кроме него, в редакции уже никого не будет. И говорить он будет, между прочим, о редакционном задании. А о личном два-три слова. Он же торчит здесь, где голова пухнет от этих бесконечных «Ташкент, 232-й, пройдите в пятую кабину», «Рязань, 184-й, пройдите в девятую кабину»... Да, вот такой характер — не считает себя вправе оплачивать из редакционных денег личный разговор! Редакционных денег! Так посчитай, сколько будет слов о деле, а сколько «личных», и соответственно плати. Дурак!
— Фергана, 96-й, пройдите во вторую кабину,— услышал он каркающий безликий голос.
В кабине было душно, трубка мокрая от пота, плохая слышимость. Он сразу взмок, кричал, повторял слова, переспрашивал.
Издалека доносился то исчезавший, то гремевший голос Ирины, веселый, радостный, — она была увлечена заданием.
Когда с делами было покончено, Луговой сказал:
- Я уезжаю в командировку, в Италию...
- Надолго? — обеспокоенно перебила Ирина.
- Да нет, на неделю.
- Слава богу, — она вздохнула с облегчением,— счастливого пути, Я буду жутко скучать. Как всегда, — добавила она,
Луговой рассмеялся.
- Да ты сама еще не вернешься к моему приезду.
- Не важно. Раз ты не в Москве, я все равно буду скучать. Уж такая я.
- Скучай, скучай, это хорошо, значит...
Он сделал паузу, и она немедленно выкрикнула:
—Правильно! Значит, люблю! Скорей возвращайся! Целую.
—Целую. Возвращайся и ты скорей...
«Личный» разговор закончился.
Луговой неторопливо шел по ночной Москве, поднимался по улице Горького к Маяковской. Проходя мимо дома 22 а — здания Оргкомитета Олимпиады-80, — подумал, что не успеет и опомниться, как промчатся эти три года и в столицу войдет Олимпиада, войдет в гомоне сотен тысяч людей, в реве моторов, в громе оркестров, развевая знамена и транспаранты, пестря яркими одеждами, спортивными формами, сверкая огнями, красками, украшениями. Войдет, растечется, разнесется по улицам и площадям, по залам и стадионам. Кружа головы, наполняя волнением сердца. Придет, пролетит вихрем и полетит дальше, в новые края, новые города, оставив по себе славную, гордую, неизгладимую память...
Но это через три года.
Было тепло, слабо колыхалась листва на деревьях вдоль улицы Горького, тускло светились витрины уснувших магазинов, шелестели редкие за поздним часом машины. И прохожих было немного, больше молодежь...
Спать Луговой лег поздно. Люся все вспоминала, что еще следовало привезти из Италии. Встал рано, заехал в редакцию — самолет улетал лишь в 12 часов.
А вскоре он уже выходил из белоснежного ИЛа на миланском аэродроме. Аэропорт был пустынен и мрачноват. Луговой огляделся и, не заметив встречающих, подошел к окошку справочной. Девушка спросила: «Синьор Луговой? из Москвы? Вас ждут. Вон там». Она кивнула в дальний конец зала, где дремал на скамейке высокий человек в бежевом костюме.
Увидев приближающегося Лугового, человек вскочил и, радостно улыбаясь, пошел ему навстречу. Он был красив, черные глаза светились приветливостью.
Синьор Луговой? Я Бафико —секретарь городского отделения общества Италия — СССР, а вообще чиновник муниципалитета, ведающий спортивными делами. Пошли!
Он говорил по-английски с сильным акцентом, но вполне прилично.
Они сели в маленький «фиат» с двумя странными баллонами на крыше и двинулись в путь. Сначала, разумеется, речь шла о перелете, о предстоящей футбольной встрече, о том, кто из журналистов уже прибыл, кто ожидается.
Луговой спросил о баллонах, и Бафико объяснил, что в них газ. Он показал па выключатель под приборной доской, где слева было написано «газ», справа — «бензин», и сообщил, что простым поворотом может переключить мотор на любое горючее — бензин или газ, притом газ в четыре-пять раз дешевле бензина, но его трудней достать, что многие машины уже переделаны под это двойное горючее и т. д. Он долго и увлеченно распространялся на эту тему.
— А какая у вас максимально допустимая скорость на дорогах? — спросил Луговой.
— Сто километров в час, — небрежно ответил Бафико (спидометр показывал 150), — но вот грузовики нарушают— для них предел шестьдесят километров, а они гонят под сотню.
Шоссе было великолепным — широким, ровным. Огромные сине-белые указатели то и дело возвещали города и поселки, к которым уводили съездные дороги, белые стрелы на серой ленте автострады уточняли путь.
Гигантские грузовики с прицепами, с обозначениями едва ли не всех стран Европы, с затянутыми занавесками на задних окнах кабины, где спал свободный от смены водитель, пока его напарник вел машину, с ревом проносились навстречу. За сутки они пересекали полконтинента, развозя свежую рыбу, мясо, овощи, цветы, фрукты.
Грузовики были красные, синие, белые, желтые, полосатые, облепленные сигнальными фонарями, флажками, обклеенные огромными рекламными надписями и различными изображениями.
А легковые машины, мчавшиеся по шоссе, были еще ярче — всех цветов, а порой раскрашенные ромашками или тюльпанами по зеленому полю, с развевающимися на антеннах разноцветными лоскутами, с качающейся у заднего стекла растопыренной ладонью, с лежащими на спинках сидений львами, тиграми, кошками и собаками из плюша. Впрочем, кошки и собаки порой были живые. Чем дешевле и старее был автомобиль, тем ярче и разукрашенней. Солидные, роскошные «кадиллаки», «мерседесы», пролетавшие как ракеты, были однотонны и скромны в окраске, лишь ослепительно сверкали хрустальные фары и хромированная отделка.