«Какой же «такой» день? — думал я. — Пасха прошла, а до троицы еще далеко».
Я заметил, что сапожный инструмент Анисима Ивановича сложен в кучу: ни отец, ни Васька не работали. В землянке пахло свежим кизяком: тетя Матрена, видать, подмазала пол. Какой же нынче праздник?
Анисим Иванович отпустил Ваську гулять на целый день. Мы запрятали в карманы по куску хлеба и выбежали со двора.
До чего было хорошо вокруг! Теплый, едва слышный ветерок веял в лицо свежим ароматом сирени. На высокой акации, надувая пушистый зоб, пел скворец. В лучах солнца его черные перья отсвечивали то фиолетовым, то зеленым, то синим блеском.
Весна украсила нашу грязную улочку, наши пропахшие дымом дворики. Ни одной хатки не узнать: ту побелили, и она слилась с пышной кроной цветущей яблоньки; у той зазеленела трава на крыше, и мазанка стала похожа на камень, поросший мхом. А Илюхина завалюшка — точь-в-точь избушка на курьих ножках — косила подслеповатым оконцем из-за куста желтой акации, будто подглядывала за кем-то.
Казачьих разъездов на улице уже не было, но у лавки Мурата прохаживался Загребай. На другом углу еще трое городовых, там еще и еще. Зачем их нагнали сюда столько? Неужели стерегут людей в землянках?
— Вась, почему сегодня нельзя из дому выходить? — шепотом спросил я.
Васька ответил раздраженно:
— Царь приказал.
— Да что ты все — царь да царь… Зачем это ему нужно?
— А я почем знаю? Царь что захочет, то и сделает. Может, например, тебе бочку золота дать, а может на котлеты изрубить. Скажет: «Нажарьте мне котлет из Леньки», — и прощайся с жизнью, капут, жил — и нету.
«Беда, — думал я, — отец еще когда обещался, что царя убьют, а он живет себе да живет…»
— Вась, я только тебе тайну открою, больше никому…
— Какую тайну?
— Отец говорил: царя убьют…
Васька испуганно обернулся:
— Тише, городовой услышит. Я тоже кое-что знаю.
— Что, Вася?
— Сказку про царя Далдона. Хочешь, расскажу?
— Хочу.
— Идем в степь. А то здесь услышит кто-нибудь.
— Айда!
2
Васька обнял меня за шею, и мы пошли. На углу нас догнали ребята Абдулка Цыган и гречонок Уча. Потом мы увидели рыжего Илюху. Он бежал по улице, придерживая рукой спадающие штаны; при этом он дул в самодельный свисток, изображая городового.
— Дай посвистеть, — попросил я, когда Илюха подбежал.
— Вот еще, слюней напустишь… Вы куда, хлопцы?
— На кудыкин двор.
— Нет, правда, куда?
— Гулять.
— Меня возьмите.
— Идем.
Обгоняя один другого, мы помчались туда, где обрывался отвесный каменный карьер.
— В атаку, за мной! — скомандовал Васька и стал наносить палкой удары по высоким колючкам. Летели в стороны отсеченные лиловые цветы, испуганно разлетались шмели, шарахались в стороны бабочки.
— Ур-ра! — вопили мы, следуя за Васькой.
Уча, запыхавшись, упал на живот, приложил ухо к земле и сделал вид, будто слушает, что делается под землей.
— Ребята, слышу, — закричал он, — слышу, как шахтеры уголь рубают!
Мы знали: Уча шутит. И все-таки мы тоже легли и стали слушать.
Васька постучал кулаком по земле и крикнул:
— Дядя шахтер, мы тебя слышим, вылезай!
— Угольку дай! — вопил Уча, зарывшись лицом в траву и приложив ко рту ладони, чтобы шахтеры под землей лучше слышали его.
Над обрывом каменного карьера мы заползли под кусты колючего терновника и спрятались в тени. Цветущие ветви низко нависли над нашими головами. Полосатые осы, хлопотливые пчелы, жуки, букашки гудели, мелькали, кружились в синем воздухе. С речки доносились женский говор, шлепанье вальков по мокрому белью, гогот гусей.
Васька сидел, обхватив кольцом рук поджатые босые ноги, и, думая о чем-то, смотрел в степную даль, а мы, сомкнувшись кругом, голова к голове, ждали.
Вот он сорвал одуванчик и лег на спину.
— Что же ты, Вась?
— Чего?
— Сказку расскажи.
Васька рассмеялся.
— Царь Овес все сказки унес.
— Правда, Вась, расскажи! — просили ребята.
Васька отбросил одуванчик и сказал:
— Ну ладно, только глядите, сказка страшная. Не будете бояться?
— Нет.
— Илюха, не будешь бояться?
— Я еще пострашней знаю…
— Ну, слушайте и знайте: сказка с начала начинается, концом кончается, а в середине не перебивается. Понятно?
— Понятно.
— Значит, так. В некотором царстве, не знаю, в каком государстве, за горами, за моряки жили-были два брата: один богатый, другой бедный. У богача в доме пир горой, гармошка играет, а у бедного в хате куска хлеба нема, одни мыши бегают. И жил в этом царстве-государстве царь по прозвищу Далдон. Был он дурак дураком, да все-таки царь…
Илюха испуганно посмотрел на Ваську, а тот продолжал:
— Вот раз встречает братьев царь Далдон и спрашивает: «А ну говорите, кто из вас добрей?» Богатый брат выскочил наперед и отвечает: «Царь-государь батюшка, добрее меня человека на свете нет». — «А ты?» спрашивает царь у бедного. «Не знаю», — отвечает тот. «Не знаешь? Тогда я сам узнаю, кто из вас добрее».
Взял царь богатого брата за руку и спрашивает: «Видишь в поле три дуба?» — «Вижу». — «Что бы ты из тех дубов сделал?» Богач и говорит: «Я бы те дубы спилил, досок наделал и тебе, царь-батюшка, богатые хоромы построил». — «Молодец! — похвалил царь. — Ну а ты, что сделал бы из тех дубов?» — спрашивает у бедного. Подумал Бедняк и отвечает: «Я бы третий дуб срубил, положил на те два да тебя, царское величество, повесил бы».
Рыжий Илюха заерзал на месте, будто под него насыпали горячих углей.
— Ты чего?
— Не бывает таких сказок…
— Не любо — не слушай, а врать не мешай, — проговорил Васька и продолжал: — Ну так вот… Услыхал царь Далдон слова Бедняка и говорит: «Пойдемте до моря…» Пришли они, остановились и смотрят, как рыба играет. Царь Далдон подкрался сзади да ка-ак толкнет Бедняка в воду. «Пропадай же, — говорит, — лучше ты, чем я…»
Абдулка Цыган даже привстал, а Уча с досады стукнул своим расщепленным костылем по траве:
— Чудак, зачем же он так близко к морю подошел?
— …Упал Бедняк в воду, а тут, откуда ни возьмись, — Чудо-юдо рыба кит. Подплыла — хап его! — и проглотила.
Илюха опять недоверчиво хмыкнул:
— Ну да, проглотила. Он же в сапогах был.
Васька покосился на рыжего и неожиданно спросил:
— Илюха, сто да сто — сколько будет?
— Двести.
— Ну и сиди, дурак, на месте.
Илюха обиделся и засопел:
— Задаешься чересчур…
В траве прошмыгнула ящерица. Васька прихлопнул ее ладонью, отбросил щелчком в сторону и продолжал:
— Ну вот, значит, очутился Бедняк в животе у кита. Что делать? А кит наглотал в себя всяких пароходов, бричек с волами — тесно в животе у кита, как на ярмарке. Сидит Бедняк и думает: «Чего бы поесть?»
Ребята рассмеялись.
— Бедняк-бедняк, а хитрый! — проговорил Уча.
— А может, он целый день не обедал, — сказал Абдулка.
— Тише, не мешайте рассказывать! — прикрикнул я на ребят.
Васька продолжал:
— …Немного погодя поднялся Бедняк и пошел бродить между бричками. Пошарил рукой в одной бричке и нашел в соломе трубку, табак и кресало. Взял трубку, высек огонь кресалом и сидит себе курит. Одну трубку выкурил, набил табаком другую — выкурил, набил третью — тоже выкурил. У кита от дыма голова закружилась, приплыл он до берега и заснул…
Ребята опять было рассмеялись, но Васька нахмурился, и они смолкли.
— …Ну что делать Бедняку? Не сидеть же в ките! Вылез он через китово ухо, смотрит, а на берегу сидит старик и что-то стругает. «Бог на помощь, дедушка». — «Спасибо, добрый молодец». — «Что делаешь?» «Гусли-самогуды стругаю». — «Давай меняться: я тебе трубку-самокурку, а ты мне гусли-самогуды». — «Давай». И поменялись.
Васька умолк. Усмешка играла на его губах. Он оглядел нас, спросил:
— Интересная сказка?
— Интересная.
— Рассказывать дальше?
— Рассказывай, рассказывай!
— А может, не надо?
— Надо, надо!
— Что же дальше?.. Ну ладно, пошел Бедняк по дороге. Гусли-самогуды сами играют, сами пляшут, сами песни поют. Поют про то, как царь Далдон Бедняка в море утопил. Ходит Бедняк по городам и рудникам, а гусли поют про царя и его злодейство. Собирается народ, слушают люди гусли-самогуды и говорят: «Надо бы самого Далдона утопить. Зачем он над бедными знущается?..»
Илюха тревожно оглянулся на кусты — нет ли кого поблизости.
— …Пошла молва про Бедняка и докатилась до царя, — продолжал Васька. — Испугался Далдон и говорит своим слугам: «Спрячьте меня скорее, а если Бедняк придет, скажите, что меня дома нема, что я на базар пошел».
— А какие слуги у царя? — неожиданно спросил Абдулка.
Васька ответил не сразу.
— Какие? Всякие. Эти, как их… гусары, бароны…
— И палач! — выкрикнул Уча. — С топором! По царскому приказу головы отрубает.
— Ноги, — сказал я.
— Не ноги, а головы, — возразил Уча.
— Вы будете меня перебивать? — сердито спросил Васька.
— Не будем, не будем!
— Вот, значит, стали слуги думать, куда царя Далдона спрятать, чтобы его Бедняк не нашел. Куда спрячешь? На небо нельзя — не удержится он на облаках; в воду тоже нельзя — потонет. Думали, думали и надумали: спрятали царя в яйцо, яйцо — в утку, утку — в железный сундук, а сундук заперли пудовым замком и опустили в глубокую шахту под землю.
Илюха поднялся, собираясь уходить.
— Шо ты, Васька? Разве можно так про… царя?
— Дурной, это же сказка.
— Будет тебе сказка, если городовой узнает!..
Уча поддел костылем Илюхину шапку и закинул ее в кусты. Илюха обиженно засопел и уныло поплелся за шапкой.
Васька продолжал:
— Долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли шел Бедняк. Приходит до царского двора. Видит, высокие-превысокие хоромы, а вокруг забор из дубовых бревен. В небо забор упирается. Слуги царевы увидели Бедняка, перепуганные насмерть, и ласково так спрашивают: «Ты царя, голубчик ищешь? Нема его, на базар ушел».