Не знаю, долго ли продолжалась потасовка в клубе, только выстрелы постепенно стали удаляться. В зале слышались тихие стоны, шаги и одинокие голоса людей, гасивших пожар.
Потом совсем стало тихо.
Я вылез из будки. Всюду было темно. Натыкаясь на поломанную мебель, я ощупью нашел дверь и вышел на улицу. Вьюга стихла, где-то далеко слышались одиночные выстрелы.
Не зная, где искать Ваську, я побежал к себе на окраину — надо было спрятать знамена.
По дороге я думал о том, как неожиданно все случилось, точно во сне. Но я не чувствовал страха. И когда на углу улицы мне встретился лохматый бродячий пес, я смело пошел на него. Пес не выдержал и свернул в сторону.
Дома я никого не застал, спрятал в сундуке знамена и решил вернуться в город искать Ваську.
Возле калитки я неожиданно столкнулся с темной фигурой:
— Кто тут?
— А ты кто?
Я узнал по голосу Тоньку.
— Ты что одна ходишь? В городе бандиты.
— Знаю.
— Вот убьют тебя, тогда будешь знать.
— Тебя же не убили?
— Глупая, то я, а то ты.
— А где Вася? — спросила Тонька.
— Воюет. Бандитов колошматит. А у меня патроны кончились, пришел зарядить наган…
«Чудак, зачем-то наган выдумал… Сейчас Тонька спросит, и опять надо будет врать».
— У тебя наган есть? — удивилась Тонька. — Кто тебе дал?
— Нашлись люди…
— Покажи.
«Вот Илюха умеет врать, позавидуешь…»
— Не наган у меня, а смитвельсон.
— Ну, покажи смитвельсон, — не отставала Тонька.
— Нельзя девчонкам за оружие браться. У вас на то куклы есть. Тебе покажи смитвельсон, а ты не с того конца возьмешься и застрелишь себя. Отвечай тогда…
— Ты же не застрелился?
— Мы мужчины, понятно тебе?
Тонька молчала. Я тоже не знал, о чем еще говорить. Вдруг я вспомнил, что хотел украсть Тоньку… Сейчас самый подходящий момент: никого нет, тихо кругом…
— Тонь, а Тонь!
— Чего?
— Ты кого любишь?
— Мамку с папкой.
— А еще кого?
— Абдулку.
Сердце мое колотилось.
— Тонь, знаешь что?
— Говори.
— Давай… я тебя украду.
— Как? — испугалась она.
— А так. Отнесу в степь на Кальмиус. Хату из камыша сделаю. Будем там жить. Купаться будем. Я на заводе буду работать, а ты обед варить…
Сначала Тонька засмеялась, но потом призадумалась:
— А как папка с мамкой? Они искать меня будут.
— Зачем? Им еще лучше, кормить тебя не надо. Ну? Украсть?
Тонька колебалась.
— Чего боишься, глупая? Знаешь, как заживем? Обвенчаемся, весело будет. Ну? Украсть?
— А Васю возьмем с собой?
— Зачем?
— Так…
— Можем взять, — сказал я неопределенно.
Тонька вмиг оживилась, как будто этого ждала, она засыпала меня вопросами:
— А что будем делать, если дождь пойдет?
— Ничего. Хата будет с крышей.
Тонька медлила, словно искала, о чем еще спросить.
— А обед в чем будем варить?
— Кастрюлю возьмем или цыганский котел раздобудем.
— Ладно, — сказала она.
— Что ладно?
— Кради меня.
Не ожидал я быстрого согласия и растерялся, не знал, как ее красть, в чем нести. Наговорил всякой чепухи, а теперь расхлебывать надо. Она тоже хороша — не успел сказать, уже и рада — кради! И сразу Тонька показалась мне некрасивой. Я вспомнил о Ваське, захотелось к нему. Сейчас он бьется с бандитами, раздавая удары направо и налево. Стать бы с ним рядом и драться.
Васька, Васька, верный друг мой! Вспомнилось мне его хмурое лицо и нежно-голубые глаза, вспомнилась забота обо мне, и я понял: не Тоньку люблю, а его, друга и заступника Ваську.
Я взглянул на Тоньку. Она выжидающе смотрела на меня, широко раскрыв черные глаза.
— Ну? — спросила она и мягко взяла меня за руку.
— Что?
— Кради, чего же ты?
— Ну тебя… — сказал я и побежал в город.
Глава одиннадцатая
ДЕНИКИНЦЫ
Так пусть же Красная сжимает властно
Свой штык мозолистой рукой,
И все должны мы неудержимо
Идти в последний, смертный бой!
1
Недолго радовались буржуи да колбасники, пришел и на нашу улицу праздник: Васю записали в комсомольцы.
А было это вот как.
В здании городской думы, где теперь помещался райком КСМУ, собрались рабочие.
На дощатой сцене, за столом, накрытым красным флагом, сидела Надя. Револьвер через плечо на ремешке придавал ей грозный вид. Рядом с Надей сидел чернявый паренек в шинели. Звали его чудно: одни — Президиум, другие — Ваней.
В глубине сцены виднелся портрет Ленина. Я первый раз видел его. В простой рабочей кепке, галстуке в белую крапинку, Ленин с улыбкой смотрел на меня. От портрета, от ласковых ленинских глаз в тесном зале было уютно.
Васька смущенно мял в руках картуз, как будто не Надя, а сам Ленин принимал его в комсомольцы. Надя с суровым видом, точно судья, строго спрашивала, сколько Ваське лет, кто его родители и как он смотрит на революцию.
Васька отвечал, что он хорошо относится к революции.
— Кто имеет слово? — спросила Надя в зал.
И тут стали выступать рабочие, хвалили Ваську, вспоминали, как его мучили на коксовых печах.
Ваня Президиум тоже выступал. Он рассказал, как Васька расклеивал листовки против немцев и за это попал в немецкую тюрьму.
— Такие хлопцы позарез нужны в комсомоле, и я буду голосовать за Руднева обеими руками.
Потом на собрание пришел комиссар дядя Митяй Арсентьев. Он сказал, что хотя Васька еще не вышел годами, все равно его нужно принять в комсомольцы.
— Ваши ряды станут сильнее еще на одного бойца. Пусть господствующие классы содрогаются перед коммунистической революцией. Пролетариям нечего в ней терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир!
Хорошо сказал дядя Митяй. Нехай теперь Сенька колбасник содрогается!
— Вопрос ясен, — сказала Надя. — Будем голосовать. Кто за то, чтобы Василия Руднева, сына пролетария, принять в боевые ряды Коммунистического союза молодежи, прошу поднять руки.
Я сидел на корточках возле круглой печки и тоже поднял руку. Надя дала Ваське какую-то книжечку, а дядя Митяй крепко пожал ему руку, как взрослому. Комсомольцы шумно поднялись со своих мест и запели:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов!..
Мне тоже хотелось идти в смертный бой, но меня в комсомол не приняли. Надя сказала, что записывают только тех, кто умеет держать в руках винтовку. Как будто она не знала, как недавно я чуть не застрелил рыжего Илюху. Пускай командир изругал меня, пускай запретил подходить к оружию, но умею я стрелять из винтовки или нет? Если бы не умел, не выстрелил бы…
— Обожди, годика через два примем и тебя, — пообещала Надя.
Если бы часа два ждать, а то два года! И это в то время, когда деникинцы подходят к городу. Белогвардейцы уже захватили станцию Караванную, к городу подходят! Я своими глазами читал на заборе плакат: «Все на борьбу с Деникиным!» Как же мне ждать? Надя уверяла, что Советскую власть никто не скинет. А вдруг беляки разозлятся?..
Одно меня успокоило: если Ваську записали в комсомольцы, то ему винтовку дадут. А там все пойдет как надо — вместе воевать будем. Не может быть, чтобы Васька не дал мне выстрелить в белогвардейца.
2
С чувством счастья держал я в руках Васькину книжечку. На ее обложке значились четыре красивые буквы: КСМУ. Кажется, все свои патроны отдал бы я, лишь бы выдали и мне такую книжечку! Один Васька понимал, как мне тяжело. Он обнял меня, и мы пошли к себе на окраину.
— Знаешь, как я теперь буду бороться? — с силой проговорил Васька и так крепко сжал кулак, что жилы напряглись: — Буду бороться, как сказал Карл Маркс… Пусть буржуи содрогаются. Пролетариям нечего терять, кроме своих цепей. А приобретут они целый мир! Вот как сказал учитель рабочих Карл Маркс.
— Вась, а откуда взялся этот Деника?
— Из Англии… Есть такая страна-государство, вся в тумане. Такой туман, что ничего не разберешь. И там сидит король.
— Г-гы… к о р о л ь. Бубновый, что ли?
— Я не про карты говорю. Король по-ихнему, а по-нашему царь. Так вот этот английский царь и раскопал Деникина. Говорит, вот тебе пулемет, а еще дам тебе аэропланов, которые сами по небу летают, дам тебе пушек, винтовок, и чтобы ты разбил всех большевиков. Ни одного не оставляй, всех перебей: и рабочих, и крестьян, и красноармейцев.
— Не везет нам, — сказал я, — то Керенский был, то немцы приходили, то бандиты, а теперь Деникин.
Васька вздохнул:
— Не везет, это верно… Только мы с тобой должны помочь Красной Армии. Обязательно должны помочь.
— Я знаю чем. Гранату отдадим.
— Какую гранату?
— Помнишь, в речке нашли?
— Она не действует: подмокла, заржавела…
Вдруг Васька что-то вспомнил:
— Вот что. Надо отдать патроны, которые насобирали. У тебя сколько?
— У меня четыре обоймы. Три да четыре — семь. Семь обойм по пяти патронов, сколько это будет?
По пальцам мы подсчитали: тридцать пять патронов да еще десять штук.
— Маловато, — разочарованно протянул Васька.
— У Илюхи бы взять, — подсказал я. — Рыжий целое корыто натаскал.
— Откуда?
— Наворовал. Что ты, не знаешь рыжего?
— Надо отнять, — сказал Васька.
— Отнимешь, когда он их в землю зарыл.
— А ты скажи, арестуем.
— Все равно не даст. Жадюга!
— Тогда выиграй. Поди и заставь играть. Мне, сам понимаешь, нельзя, я теперь комсомолец.
— А если проиграю?
— Нельзя, что ты!
— Ну а если не повезет?
— Не везет только лентяям. А ты должен сказать себе: выиграю — и все! Может быть, как раз нашими патронами самого Деникина убьют, понимаешь?