Ворота оказались незапертыми; за ними на лужайке пасся белый конь, тот самый, на котором она въехала в сей монастырь. Она вскочила на него, неоседланного, и поскакала в лес. Радислава помнила, что надо ехать бором на криницу. Дорога, вся покрытая скользкими золотыми листьями, едва была видна. Валежники заграждали путь, который становился все трудней и труднее.
Радислава делала отчаянные усилия ехать скорее. Она сама не знала на что надеялась: догнать Светомира, предупредить, спасти его или умереть с ним вместе.
Но сколь она ни нудила коня, он не соглашался бежать шибко. Чтоб не поскользнуться и не упасть он шел упругой, умной походкою, ощупывая (429) почву. Радиславе казалось, что она никогда не доедет; она боялась что сбилася с пути.
Вдруг она услышала за собою лошадиный топот: «Господи, Матерь Божия, помилуй, упаси Светомира».
Конь насторожился и пустился вскачь, скользя и спотыкаясь. Радислава на миг оглянулась: Маски, опущенные забрала, пронзительная полоса света, больно ужалившая ее спину и грудь.
Она упала навзничь на землю. Плащ покрыл ее всю. Она не видела и не слышала как заговорщики промчались мимо нее и скрылись в лесу. Конь ее, было убежавший, вернулся, постоял над своею госпожею и, точно придумав что следует делать, повернул обратно в монастырь.
Ушед в свои думы Светомир не заметил как доехал до монастыря.
В обители царил переполох: лошадь Радиславы прибежала неоседланная без седока, неведомо откуда. Радиславы нигде не могли доискаться.
Когда игуменья в слезах рассказала Светомиру про посещение Жихоря и добавила: «Пропала после того наша Радиславушка. Гонцов мы во все концы разослали», он сразу догадался: «Она поехала за мною на криницу».
Светомир вышел на лужайку; по ней понуро ходил белый конь Радиславы. Царевич вскочил на него. Ретивый бегун помчался в лес, но по лесу он уж не мог мчаться; медленно ступал он чрез застилавшие дорогу, мокрые листья и бурелом. Светомир мучился нестерпимо от медленной езды, но не смел ни направлять, ни торопить коня, зная что умный друг Радиславы лучше чем он сам отыщет верный путь к ней.
Долго ехал царевич. Вдруг конь, испуганный, остановился, заржал, задрожал, знаки давал всаднику. Светомир спешился, огляделся и ему почудилось, что вдали, внизу, между деревьями мелькает белая ферязь. Иль то был свет, колеблемый верхушками деревьев? Он подошел к белому пятну и узнал свой, по земле раскинутый плащ. Он схватил его, поднял:
Под ним лежала Радислава. Такою красавицей он ее никогда ранее не видел. Лицо сияло тихою, счастливою улыбкой; глаза, широко раскрытые, смотрели прямо в небо.
«Родя, встань скорее, родная, не бойся, это я». Он потянул ее за руки, чтобы помочь ей подняться. Содрогнулся: руки ее были холодные, (430) застылые. Он припал к ней, крепко ее обнял, изо всех сил старался отдать ей все свое тепло, согреть ее своим горячим дыханьем. Она не двигалась, не согревалась, не дышала.
«Радислава, Радислава!» Он звал ее все громче и громче; зов переходил в крик, раздался стон раненого зверя. Светомир его услышал доносящимся извне, догадался, что это его голос. Его?...
Смертельный холод проник в его грудь, ледяными иглами обжег сердце. Оно захолонуло, застыло, стало.
«Господи, за что? Ты не можешь, не смеешь хотеть ее смерти. Верни ее, оживи. Возьми меня за нее!
«Господи, прости. Уйми буйство сердца, возмущение духа моего. Помоги мне не испытывать, не вопрошать Тебя, не сомневаться в Твоей правоте. Да будет воля Твоя».
Светомир опустился на колени, соединил на груди руки Радиславы и вложил в них образок Богоматери, который он нашел в своем гробу и с которым он с той поры не расставался. Он долго смотрел в очи своей невесты, не мог оторваться, наконец закрыл глаза ей навсегда. Он лег на землю рядом с нею, близко, близко и покрыл обоих, ее и себя, белым плащом из Серединного Царства.
Никто не видел случившегося опричь коня. Конь стоял с понурою головою; порою он тихо, стону подобно, жалобно ржал, плакал.
Светомир был в забытьи. Он не знал сколько времени прошло. Вдруг услышал топот лошадей и шум приближающихся голосов. Он вскочил и встретил всадников стоя. Впереди ехал Жихорь, за ним человек двадцать воинов. Увидя царевича, все сошли с лошадей, обнажили головы, поклонились большим обычаем в землю. «Княжну убили», сказал Светомир, указывая на Радиславу. Жихорь подошел к покойнице, стал на колени, перекрестился, приложился к ее руке. Он сказал, вставши: «Экие изверги проклятые. Ведь как пронзили! Прямо в сердце. И крови не видать. Вся внутрь ушла».
— «Мы отвезем княжну в монастырь», обратился к нему Светомир. «Зачем в монастырь, царевич? Обитель затворенная. Туда и доступа народу нет. А похоронить княжну подобает с почетом царским; порешил я отвести ее к государю во дворец. Здесь близехонько. А сам я затем сразу же по свежим следам погонюсь за изменниками. Да и путь уж наслежен. Медлить негодно: уйдут злодеи».
Светомир гневно сказал: «Ты порешил? Здесь приказываю я. Вели воинам твоим бережно поднять княжну; вы повезете ее в монастырь».
Обиделся Жихорь: никогда, никто и не думал ему перечить. Одному Владарю обык он повиноваться. Как дерзает сей юный приказывать ему, властительному? (431)
Он с досадою взглянул на Светомира. Но вдруг и он, и поодаль стоящие воины удивились, оробели: перед ними стоял не слабый неискушенный юноша, а властью облеченный государь.
После похорон Радиславы поехал Светомир в пустыньку Парфения Он просил отвести ему тихую, далекую келью и не приходить к нему на беседы.
На заре пятого дня приснился царевичу сон: Лестница преогромная спускается с неба на землю. И Кто-то в духе нудит его по ней идти. Вот он сошел на землю; он — младенец на руках Отрады. Она юная песнь сладкую поет. Входит богатырь-красавец в воинских доспехах. Он знает, что это — отец. И отец, на него указывая, говорит: «Георгий», а матери голос милый в ответ: — «Серафим». И ворчит Владарь: «Серафиму не на престоле сидеть, а по монастырям скитаться; а сему — мое дело вершить на земле назначено, чинами дольними править. А пред чинами горними ты, Отрада, авось уж меня отмолишь». А тут старец Парфений, ласково в бородку улыбаяся, молвит: «Во святом крещении наречется Серафим, а рекло его тайное будет Георгий».
И не стало боле старца; заливается песнь Отрады, а он не слышит, а видит про что она поет: идет Матерь Божия, и, где ступает, там Рай. А подле Нее Апостол Иоанн с чертами Пресвитера. И молвит Дева Пресветлая: «И этот нашего рода». А впереди Нее Георгий на белом коне лес крестит, а под конем змий, копьем пронзенный, лежит; а поодаль царевна с чертами Радиславы. Егорий говорит, наставляет; а он рад бы слушать, да гул колоколов речь заглушает. Он силуется ловить невнятные слова, и от натуги пробуждается.
Сон отлетел, а звон не прекратился. И подумал Светомир: «В церкве звонят. Благовест праздничный. Какой сегодня праздник?»
И вспомнил: «День Рождества Пресвятыя Богородицы». И еще воспомнил, что исполняется ему в день сей осьмнадцать лет.
Светомир отстоял обедню в монастыре, попрощался с монахами, сел на белого коня и поехал на криницу.
День осенний зачался прозрачный, теплый. Но вскоре набежали тучи. Потемнело. Стал накрапывать дождь.
Подъехав к заветному урочью, Светомир сошел с лошади, привязал ее к дереву и пошел на криницу. Близь нее остановился он у свежей могилы: «Княжна Варвара-Радислава Горынская, дочь князя Радивоя». (433) А вот рядом и его прежняя могила. Холма уж нет. Сравненная с дорожкою она среди зелени выделяется недавней насыпью земли.
Гроза приближалась, усиливалась. Молнии причудливо озаряли криницу. Дождь превратился в быструю, широкую, наискось с неба низвергающуюся реку.
Светомир стоял без мыслей, без слов, без молитвы на устах. Тоска на него напала смертельная. Он с трудом подошел к кресту.
На душе безнадежное одиночество, сиротство, покинутость до изнеможения, до полного истощения сил... Кругом ничего, глухая пустота... «Боже мой, помилуй мя. Раствори окаменелость сердца моего, приди, научи мя оправданием Твоим».
Огонь с неба вдруг оглушил Светомира. Пылающее жало ударило, вонзилось в его темя. Он замертво упал на землю.
Гроза давно прошла, когда он очнулся. Тихие шорохи и светы оживляли лес. Светомир ощутил цветов благоухание сладчайшее Иоанновых полей.
Он с трудом открыл глаза. Их ослепила светозарная полоска. Он протянул руку, взял ее; она сияла, горела, но не жгла.
Внезапно от радости нечаянной замерло сердце Светомира. Солнечная сила по край наполнила грудь.
Он встал. Подошел ко кринице. Омыл голову ее водою. Поднял глаза ко кресту. Что это? На кресте зияло недлинная трещина, черная точно ожог.
Чтобы лучше видеть Светомир поднес к расщелине луч, что держал в руке. Странно: огневая заостренная палочка легла в расщелину точно в свое прежнее ложе.
Тогда Светомир все понял: Луч-копейцо Егория изначала лежало, таилось в кресте. Молния прошла через крест, расщепила древо. Из креста выпала стрела.
«Это она — вожделенная, обетованная золотая стрела!»
Царевич опустился на колени, обнял крест, припал к нему лицом и телом и весь ушел в молитву безглагольную.
И чудилось ему, что сам он стрелою лежит в кресте, и крест в себе несет как легкое иго, и что крест в нем, и сам он крест, и все это— одно.
Говорил Владарь хмурый, осерчалый, Светомиру, вернувшемуся с криницы: «Вытравим зло, хотя б оно таилося в сих палатах. Жихорь (433) кончил дознание. Злодеи уж опознаны. Будем далее пытать. Те кто убивали, сами были лишь орудием. Никого не пожалеем, не пощадим».
Возразил Светомир: «Коли ответим убийством на убийство — куда нас сие приведет? Негоже нам мстителя, духа злого, в дом к нам пускать В веках братоубийственные предки наши мало не искоренили весь род наш. Спасла его сила Егорьева. Что же нам ныне сызнова супротив Егория идти, супостата-истребителя призывая?»