— Славу делом заслужить надо, — ответил Кузьмич.
— Так я же и хотел делом. Ну, погорячился. Один мост проворонили, и второй не доверили брать. Был бы Колбинский, так сейчас на рацию и — «разрешите командовать самому»? Разве б ему отказали?
— Колбинскому не требовалось у кого-нибудь ума занимать. Умел по-настоящему командовать. Тебе еще поучиться надо, — сказал Максимов.
Это было жестоко, но, наверное, сейчас именно так и нужно. Евгений весь как-то съежился.
— Я все-таки командир батальона. От командира взвода и то требуют инициативы. А меня, что же, так и будут за веревочку дергать направо, налево, сделай ручкой, поверни головку?.. Что, мне моя честь не дорога или честь моего батальона? Нельзя же все самое ответственное поручать одному Ракитному. Наш батальон никогда не плелся в хвосте. Всегда были впереди и научились лихой атакой добиваться победы.
— Ты и сейчас в голове бригады идешь. Даже в голове корпуса на нашем направлении. И ни за какие ниточки тебя никто не дергает. Ну, а если придерживают немного, чтобы ты по горячности не зарвался, так на пользу дела. Лихая атака, может, и принесет тебе мелкую победу. Но откуда тебе известны планы командования? Может быть, бригада готовится к бо́льшему, чем лихая атака. Батальон, конечно, солидная сила, да все равно не справиться тебе одному со всей немецкой армией.
— Почему?
— Потому, что кишка тонка.
Евгений оторопело посмотрел на Кузьмича и вдруг рассмеялся:
— Вот глупость спорол! Это я так, машинально, из чувства противоречия. Кузьмич, а Кузьмич, как доказать, что мы остались, как и прежде, по всем статьям боевым батальоном Колбинского? Ведь надо же, а?
— Воевать с головой надо. Ты же ученик Андрея Федоровича.
— Будем воевать с головой! — воскликнул Новожилов и, обернувшись, схватил Кузьмича за плечи. — А ты мне поможешь, старик? Поможешь… думать? — виновато улыбнулся старший лейтенант.
— Ты что, думаешь, я с Колбинским иначе разговаривал? Все ошибаться могут: и он, и я, и ты. Только Андрей никогда не обижался, если я «вмешивался». Голова у него светлая была, умел отличить, где мухи, где мясо. А ты для меня все равно, что он: одинаково люблю и уважаю.
— Э-э-эх, Кузьмич! Ну и человек же ты!..
В голосе Новожилова прозвучали и уважение, и восхищение, и благодарность. Не найдя больше слов, Евгений вдруг обернулся ко мне:
— Так не будешь рассказывать?
— Конечно, нет. Только тебе надо быть посдержаннее.
— Не надо, не надо, не говори мне ничего, — замахал он руками. — Умнее и больнее, чем Кузьмич, все равно не отхлестаешь.
Подъехали командир бригады, Луговой, Ракитный (первого батальона практически не существовало: его оставшиеся три танка передали Ракитному).
Луговой развернул карту, доложил обстановку. Из корпуса получена радиограмма:
«Во что бы то ни стало, не жалея сил и средств, овладеть городом Карцаг. Не допустить прорыва из города войск противника и особенно его штабов».
Далее следовало лаконичное сообщение о том, что с севера к Карцагу подходит механизированная бригада нашего корпуса.
Задача усложнялась. Вопрос шел уже не о том, чтобы выбить противника из хутора и очистить себе дальнейший путь, — предстояло окружить и занять большой город. Канал, перерезавший нам дорогу, протянулся с запада на восток. За мостом он резко поворачивал на север, где совсем близко подходил к Карцагу. Там был еще один мост — железнодорожный.
— Ракитный пойдет в обход к железнодорожному мосту. Если с толком ударить по городу с двух сторон да соседи помогут, задачу выполним, — решил комбриг.
— Как быть с колесным транспортом? Дорог нет, пойду полем.
— Оставите здесь. Пойдете только с танками. Постарайтесь ворваться в город и зацепиться хотя бы за окраину. Если встретите сопротивление, в бой не ввязывайтесь и немедленно докладывайте.
— Как с нашим мостом? — спросил полковник Лугового.
— Разведка еще не вернулась. Думаю, что мост минирован. Если немцы сумели заблаговременно выставить артиллерию для его охраны, то уж мост заминировали в первую очередь. Может получиться неприятность, как на Пруте, — при первой же попытке проскочить с ходу через мост противник его взорвет и отрежет нам дорогу.
— Все ясно. Дорога к городу отсюда одна — через мост, и он должен быть цел, то есть в наших руках, — подвел итог полковник.
— Трудновато, — покачал головой Ракитный. — Пехоты у нас нет.
— Конечно, трудно, — согласился комбриг. — И главное — время ограниченное, сзади нас тоже противник поджимает. Пошлем саперов. Поручаю захват моста вам, майор, — сказал полковник командиру саперного батальона. — Задача трудная, людей я дать не могу, а огоньком поддержу.
— Разрешите выполнять, товарищ гвардии полковник? — четко, как на ученье, щелкнул каблуками сапер.
— Все ясно? Дорога через мост должна быть открыта.
— Ясно, товарищ гвардии полковник.
— Тогда в час добрый. А мы тут подумаем, что еще можно сделать.
Командир саперного батальона ушел. Скрылись из глаз и танки батальона Ракитного. Противник беспорядочно пострелял им вслед и замолк. Наступила тишина.
Притихли вражеские батареи. Притаились и наши танки. Обманутая тишиной, откуда-то из-за кустов вышла удивительно красивая птица. Золотистая головка с хохолком, синие, изумрудные, огненно-рыжие перышки на шейке, спине и гордой голове; длинные, острые, как ножи, перья образуют красивый хвост, и все это переливается на солнце! Золотой фазан! Загорелись глаза у заядлых охотников. Вот это дичь! Фазан приостановился, посмотрел на замерших людей, как будто бы подумал немного и совершенно спокойно прошел в сторону танков.
Выбежавший из-за танка, прямо на фазана, майор спугнул красивую птицу. Спасаясь, фазан свечой взвился к небу, но и нам было уже не до него. Все впились глазами в майора.
— Взвод саперов послан, прошу прикрыть их огнем. Брать мост будем по-саперному, не сверху, а снизу.
— Хотите незаметно? — спросил Луговой.
— Если мост подготовлен к взрыву снизу, он будет разминирован. Саперы тихо, без шума, откроют через него дорогу так, что гитлеровцы не почуют. Это вы, танкисты, привыкли воевать с громом, — усмехнулся майор, — а у саперов работа тонкая. Саперы все делают незаметно: и работают и побеждают.
Луговой приказал танкам и самоходным орудиям открыть огонь. Танкисты работали на совесть: снаряды ложились по вражескому берегу, то рассыпаясь беглым огнем, то мощным залпом выбрасывая на недалекий хутор десятки и сотни килограммов раскаленного металла.
Противник в долгу не остался и, в свою очередь, обрушил на нас огонь всех своих орудий — больших и малых калибров. Прижавшись к земле на скате высокой насыпи, мы мучительно старались различить в общем хаосе близких разрывов и выстрелов хотя бы один звук, который донес бы до нас весточку о затерявшемся в шуме артиллерийского боя взводе саперов, пробиравшихся к мосту.
Прошел час. Давно прекратился артиллерийский бой, а под мостом все было тихо. Почему молчат саперы? Если выполнили задачу, почему не прислали посыльного, не сообщили? Или, может быть, наскочили на засаду врага и погибли так же, как работают, — без шума, но геройски?..
— Пошлите разведчика разыскать саперный взвод! — приказал комбриг.
Разведчик ушел. Через пятнадцать минут раздались подряд два винтовочных выстрела, короткая очередь из автомата, и снова стало тихо. Ушел второй разведчик, и снова тишина, ожидание… Прошло минут сорок. Луговой уже дважды останавливал свой взгляд на мне и отводил его. Но я знала, что все же он пошлет именно меня, хотя бы потому, что послать больше некого: Невский уехал с Ракитным, третий офицер связи убыл с донесением. Наконец комбриг сказал:
— Надо послать офицера связи.
Луговой подозвал меня поближе:
— Пойдешь одна, чтобы не привлекать внимания. Приказываю быть осторожнее: связь с саперами должна быть налажена.
Несмотря на всю серьезность и опасность задания, проходя мимо Новожилова, не удержалась и шепнула:
— Видишь, как дело поворачивается. А ты — лихая атака…
— Ни пуха ни пера! — пожелал Евгений, пропустив мои слова мимо ушей.
— Шинель сними. Пистолет возьми и сунь за пазуху комбинезона, — посоветовал Кузьмич, провожая меня до вершины насыпи. — Ползи, не поднимайся, только ползи. Твоя жизнь сейчас нужна всем нам. Ну, иди. — Он легонько похлопал меня по плечу.
Перекатившись кубарем через узкоколейку, удержалась за траву над самой водой и поползла. Эту дорогу я выбрала обдуманно. Так самым прямым путем попаду к быкам моста, а в задачу саперов входило захватить именно быки. Если немцы у моста, у меня останется еще возможность вскарабкаться по насыпи узкоколейки и, перевалив за ее обратные скаты, оказаться в безопасности. Ошибка посланных разведчиков, видимо, заключалась в том, что они шли ве́рхом.
До моста метров восемьсот, но я быстро устала: избалованный мы народ, танкисты, привыкли все ездить. С непривычки казалось, ползу уже добрый час. Взглянула на часы — прошло всего двенадцать минут! Когда до цели осталось метров восемьдесят, около вытянутой руки, взвизгнув, зарылась в землю пуля, вторая прожужжала над головой. Прижалась к земле. Ближайший ко мне бык молчал. Поползла дальше, но не успела продвинуться и на полкорпуса, как снова две пули зарылись в землю, одна обожгла щеку. В сложном железобетонном узоре опоры под настилом показалась человеческая фигура. То был командир саперного взвода.
— Лежи, не приближайся! — крикнул он мне. — Передай: мы захватили этот бык. Там, — он указал рукой в направлении второй опоры на противоположном берегу, — там засели немцы, но они безвредны, им нечем взорвать мост: мы перерезали провода и не выпускаем немцев, чтоб своим не сообщили, а они стерегут нас. Моих связных убили и ваших обоих… Передай главное: танки могут идти через мост, мы еще продержимся.
На пути к насыпи, как бы споткнувшись в быстром беге, раскинув руки, лежали оба погибших связных. Успею ли перебраться через насыпь? Может, и меня настигнет вражеская пуля? На секунду крепче прижалась к земле. Вскочила, одолев в броске добрую половину насыпи; чуть не ломая пальцы, удержалась, не сползла вниз. Еще одно напряжение мускулов, еще один бросок — и я уже качусь по мягкой траве насыпи. Пригибаясь к земле, побежала к своим — скорее доложить о том, что пять израненных солдат и один офицер держат мост.