8 апреля он со всей установкой первым ворвался в укрепленный форт Кениген Луизен, где было взято 350 пленных, 9 исправных танков, 200 автомашин и склад с горючим. В ходе боев Александр Космодемьянский вырос из командира установки в командира батареи. Несмотря на свою молодость, он успешно командовал батареей и образцово выполнял все боевые задания.
Он погиб вчера в боях за населенный пункт Фирбруденкруг, западнее Кенигсберга. Населенный пункт был уже в наших руках. В числе первых Ваш сын ворвался и в этот населенный пункт, истребил до 40 гитлеровцев и раздавил 4 противотанковых орудия. Разорвавшийся вражеский снаряд навсегда оборвал жизнь дорогого и для нас Александра Анатольевича Космодемьянского.
Война и смерть — неотделимы, но тем тяжелее переносить каждую смерть накануне нашей Победы.
Крепко жму руку. Будьте мужественной. Искренно уважающий и понимающий Вас
Гвардии подполковник Легеза».
...30 апреля я вылетела в Вильнюс, оттуда добиралась до Кенигсберга на машине. Пусто, разрушено было все вокруг. Камня на камне не осталось. И безлюдье — нигде ни души. Потом потянулись вереницы немцев: они шли, толкая перед собою тачку или тележку со скарбом, и не смели голову поднять, взглянуть в глаза...
А потом нахлынул поток наших людей — они возвращались на родину: ехали на конях, на машинах, шли пешком, и у всех были такие веселые, такие счастливые лица! По всему было видно: Победа не за горами. Она близка. Она рядом.
Сколько раз Шура спрашивал: «Мама, как ты представляешь себе день Победы? Как ты думаешь, когда это будет? Ведь правда же весной? Непременно весной! А если даже зимой, то все равно снег растает и расцветут цветы!»
И вот Победа приближалась. Это был уже канун Победы. Канун счастья. А я сидела у гроба своего мальчика. Он лежал, как живой: лицо было спокойное, ясное. Не думала я, что мы так свидимся. Это было больше, чем могло вынести обыкновенное человеческое сердце...
В какую-то минуту, подняв глаза от лица Шуры, я увидела другое молодое лицо. Я смотрела на него и не могла понять, где я видела его прежде: трудно было думать, вспоминать.
— Я — Титов, Володя, — тихо сказал юноша.
И мне сразу вспомнился апрельский вечер, когда, вернувшись домой, я застала Шуру и его товарищей за оживленным разговором. «Нас сам генерал угощал папиросами... Мы едем в Ульяновское училище...» снова услышала я голос сына.
— А остальные? — с усилием спросила я.
И Володя сказал мне, что Юра Браудо и Володя Юрьев погибли. Погибли, как и Шура, не дождавшись Победы... Сколько молодых, сколько славных погибло, не дождавшись этого дня!..
...Я не могла бы связно и подробно рассказать об этих двух днях в Кенигсберге. Но помню, с какой любовью, с каким уважением все говорили о Шуре.
— Отважный... — долетало до меня. — Скромный. А товарищ какой!.. Молод, а командир был настоящий... Никогда его не забуду!
А потом — обратный путь. Провожал меня наводчик Шуриного танка Саша Фесиков. Он ухаживал за мной, как за больной. По-сыновнему заботился обо мне; не спрашивая, угадывал, что нужно делать.
...5 мая похоронили Шуру на Новодевичьем кладбище. Напротив Зоиной могилы вырос новый могильный холм. В смерти, как и в жизни, они снова были вместе.
Это было за четыре дня до Победы.
А 9 мая я стояла у своего окна и смотрела, как текла мимо людская река: шли дети и взрослые, все — как одна семья, ликующие, счастливые. День был такой яркий, такой солнечный!..
Мои дети уже никогда не увидят ни голубого неба, ни цветов, они никогда больше не встретят весну. Они отдали свою жизнь за других детей — за тех, что шли в этот долгожданный час мимо меня.
ОНИ ДОЛЖНЫ БЫТЬ СЧАСТЛИВЫМИ!
...Я люблю бывать здесь. Ходить по милым знакомым коридорам школы, где учились мои дети, школы, которая носит сейчас Зоино имя. Я захожу в классные комнаты. Поднимаюсь на третий этаж и подхожу к дверям, возле которых есть надпись: «В этом классе учились Герои Советского Союза Зоя и Шура Космодемьянские».
Я вхожу в этот класс, и со стены смотрят на меня портреты моих детей. Вот вторая парта в среднем ряду — тут сидела Зоя. Сейчас за этой партой учится другая девочка, такая же ясноглазая. А вот последняя парта в другом ряду — это Шурино место. Сейчас на меня пристально смотрят оттуда глаза девочки-подростка. Она в коричневом платье с белым воротничком, в черном фартуке, и у нее такое вдумчивое, серьезное лицо...
Я спускаюсь вниз, к малышам. Сажусь за низкую парту рядом с маленькой девочкой и раскрываю хрестоматию для первого класса. На обложке хрестоматии — золотые колосья, голубое небо, сосны: мирная, любимая с колыбели картина родной природы; она словно олицетворяет то, о чем рассказывают страницы хрестоматии. Каждая страница этой книги — гимн мирному труду, родной земле, нашим лесам и водам, нашим людям. Наша страна распрямила плечи, она строит и созидает, сеет хлеб, льет сталь, возрождает из пепла сожженные города и села. И она растит новых прекрасных людей.
Вот эту девочку, что сидит рядом со мной, и всех ее подруг, и всех детей по всей Советской стране учат самому светлому, самому разумному — любить свой народ, любить свою Родину. Их учат уважать труд и братство народов, уважать и ценить все прекрасное, что создано всеми народами земли.
Они должны быть счастливыми! Они будут счастливы!
Так много крови пролито, так много жизней отдано ради того, чтобы они были счастливы, чтобы новая война не искалечила их будущее...
Да, много погибло молодых, чистых и честных. Погибли Зоя и Шура. Сложил свою голову на поле боя ученик 201-й школы, славный летчик Олег Балашов. Погиб Ваня Носенков, читавший когда-то у нас стихи о Матэ Залка. Погиб горячий спорщик Петя Симонов, отдали свою жизнь Юра Браудо и Володя Юрьев. В первые месяцы войны был убит писатель Аркадий Петрович Гайдар. Совсем незадолго до Победы погиб Петр Лидов, военный корреспондент «Правды»... Столько родных, милых людей, столько горьких утрат!.. Но павшие в этой великой и жестокой битве проложили своим подвигом, своей отвагой, своей смертью путь к Победе и Счастью.
А те, что живы, работают, строят, творят.
Вот по школьному коридору идет мне навстречу молодая женщина с милым, приветливым лицом. Это Катя Андреева: она, как и собиралась, стала учительницей и преподает в своей школе, в той, где училась она вместе с Зоей и Шурой.
И другие одноклассники моих детей — теперь инженеры, врачи, учителя; они живут и работают, они продолжают то дело, ради которого отдали свою жизнь их товарищи.
...Я иду по знакомому коридору. Дверь библиотеки открыта. Полки, полки по стенам, и книги, книги, несметное множество книг.
— До войны у нас было двадцать тысяч томов, а теперь — сорок тысяч, — говорит мне Катя.
Я выхожу на улицу. Вокруг школы все зелено: вот они, деревья, посаженные руками детей. И мне кажется, я слышу голос Зои:
— Моя липа третья — запомни, мама.
НА СТАДИОНЕ БУФФАЛО
Апрель 1949 года. Париж. Стадион Буффало. Здесь митинг сторонников мира.
В дни Парижского Конгресса отовсюду, со всех концов Франции, на стадион стекались «караваны мира». Пешком, на велосипедах, на машинах, на лодках по рекам люди устремлялись в Париж, чтобы сказать: «Мы защитим мир. Мы не хотим войны». И в это воскресенье, перед закрытием Конгресса, на стадионе Буффало и вокруг него собралась невиданная огромная толпа. А над нею, над морем цветов реяли белые голуби — символ мира и тишины.
Потрясающая сила была в этом необычайном параде борцов за мир. Шли французские шахтеры, моряки Марселя, лионские ткачи, крестьяне с севера Франции. Прошла колонна француженок-матерей, они несли большое полотнище с надписью: «Матери Франции никогда не отдадут своих сыновей для войны против Советского Союза!»
Шли дети тех, кто погиб в фашистских застенках. В руках у них были плакаты: «Мы хотим мира!», «Мы хотим жить!»
Я услышала чей-то взволнованный возглас:
— Вы будете жить, потому что есть на свете Советский Союз!
Никогда не забуду я еще одну колонну: шли участники движения Сопротивления, бывшие узники страшных гитлеровских «лагерей смерти». В этот сияющий день, среди чудесных весенних цветов, среди сирени, пионов и роз, они шли в полосатой арестантской одежде, которую сохранили как память о том, чего нельзя забыть. Они словно говорили: «Помните о пережитом! Помните о позоре, об унижении, о всех нестерпимых муках и страданиях, которые несет людям фашизм! Фашизм — это война! Помните: это было, мы пережили это. Пусть же это не повторится!» И я снова и снова думала: да, надо помнить и напоминать о том, что мы пережили.
Вот почему, пересилив свою боль, я постаралась написать эту книгу.
Мертвый не тот, кто в могиле. Мертв тот, кто забыл ужасы войны, кто позволит возникнуть новой войне. Мы не вправе, не смеем забывать! И если человечество будет помнить кровавый ад фашизма, тогда оно не даст опять ввергнуть себя в этот ад. Но кто же, если не моя страна, может напомнить миру о его долге! Чей голос громче всего отзывается во всех уголках земного шара, в сердцах всех людей, если не голос моего народа!
Я думаю о людях, которые, встречаясь со мной на Конгрессе, крепко пожимали мою руку и с бесконечным участием смотрели в глаза мне дружеским, понимающим взглядом. О негритянке, которая обняла меня и погладила по плечу, словно хотела сказать, что горюет вместе со мной. О женщине из Индии, которая все шептала мне одно только слово: «Зоя... Зоя...» И в этом слове было не только сочувствие моему горю, но и преклонение перед духом моего народа.
Для спасения человечества от позора, от рабства и истребления Советское государство отдавало не золото, но кровь. Самой дорогой ценою — кровью и жизнью своих детей — наша страна вернула миру право дышать. И сейчас, как прежде, с нашей великой Советской Родиной, с именем Сталина нераздельно все светлое, высокое и свободолюбивое!
Я знаю: миллионы сердец, храбрых и честных, — великая, непобедимая сила. Пред нею ничто корыстные, злобные звери, грозящие миру новой страшной войной.