И Павлик с уважением подумал, что Жека очень умный и смелый.
Сойдя с дороги, они еще долго шли лесом, пока не вышли к низинке, где в берегах, заросших осокой, пряталась ленивая речка Орлинка.
Над темной водой летали голубые стрекозы. Невдалеке от берега торчали две камышины. Паутина, растянутая между ними, блестела, как жестяная. Прямые стрелы осоки, прибрежные кусты, облепленные пухом, зеленая ряска и листья кувшинок — все было неподвижно, все застыло, разморенное солнцем. Такая стояла над Орлинкой тишина, что, когда лягушка нырнула в воду, то шлепок раскатился, как выстрел.
На цыпочках, чтобы не распугать рыбу, ребята подошли к реке. Забросив удочку, Павлик замер.
У самого берега плавало на воде отражение солнца. Поплавок медленно сносило течением в этот ослепительно желтый круг. Павлик жмурился от нестерпимого света, он боялся пошевелиться, чтобы не рассердить Жеку.
Но Жека не выдержал первым.
— Тут один окуня поймал. Здоровый! — сказал он шепотом.
— Ага, — так же шепотом отозвался Павлик.
— До войны тут, знаешь, сколько окуней было? Немцы всех поглушили снарядами.
— Ага! — подтвердил Павлик, и ему сразу представился толстый немец, бросавший в речку снаряды. Немец был похож на дачника с удочками.
— Жека, — холодея сказал Павлик, — а Жека… Этот дачник — шпион, может быть?
Но тут у Жеки клюнуло, и он вытащил окуня.
— Вот это да! — заорал Жека. — Вот это шпион! Попался!
Павлик вскочил, забыв про дачника.
— Ура! Шпион!
— В тюрьму шпиона! — крикнул Жека.
— В тюрьму шпиона! — завопил Павлик.
Жека набрал воды в кастрюлю и выпустил туда «шпиона». Они ползали на коленях возле кастрюли, рассматривая окуня, и тыкали в него веточкой, чтобы он растопырил свои колючки. Наконец окунь перевернулся кверху брюхом, и ребята возвратились к удочкам.
Больше они ничего не поймали, хотя просидели часа три.
— Давай уху сварим, — предложил Жека.
— Из одной рыбины?
— А мы воды нальем побольше.
— Окуня нужно с кишками варить, — солидно сказал Жека. — Навару больше будет. Иди за дровами.
Павлик принес сухих веток. Жека сложил их крест-накрест и поджег. При солнечном свете пламени почти не было видно, — будто сами по себе раскалялись, начинали светиться ветки. Костер прогорел очень быстро.
— Говорил я тебе, — толстых неси, — недовольно сказал Жека. — Лучше я сам принесу.
Жека ушел, а Павлик встал на четвереньки и начал дуть под кастрюлю изо всех сил. Ему очень хотелось, чтобы уха сварилась, прежде чем придет Жека. Он дул, пока не закружилась голова; угли под кастрюлей гудели, но вода не закипала.
Пришел Жека и швырнул возле костра охапку сучьев.
— По дороге дровину уронил, — сказал он по-прежнему недовольно. — Иди подбери.
И Павлик, чувствуя себя виноватым, вскочил и побежал искать дровину, даже не спросив, где она лежит.
— Не та, — сухо сказал Жека, когда Павлик притащил еловый сук.
Павлик, покрасневший от усердия и раскаяния, стоял подле костра и думал: что бы такое сделать? Как умилостивить Жеку? Как ни странно, в глубине души Павлик был на его стороне. Может быть, тем самым отстаивал он свое право распоряжаться и командовать, когда вырастет такой же большой.
— Порядок в танковых войсках, — сказал Жека. — Пусть уварится. Купнемся?
Не дожидаясь ответа, он сдернул штаны, рубашку, приплясывая, сбежал к реке и прыгнул в воду. Павлик, так же приплясывая, побежал за ним и с нарочитой неловкостью, болтая ногами, стараясь поднять как можно больше брызг, обрушился в речку.
— А я в штанах!.. — крикнул он, вынырнув. — Я нарочно! В штанах прыгнул!
— Ура! — ответил Жека, нырнул и схватил Павлика за ногу.
Павлик, набрав воздуха, тоже нырнул, нащупал руками голову Жеки и притянул ее к себе. Они столкнулись лбами и открыли глаза.
— Бурл-бул… — сказала Жекина голова, выпустив серебристый пузырь.
— Блуп… — ответил Павлик.
Они вместе вынырнули на поверхность и захохотали. От смеха у Павлика сразу отяжелели руки. Он хотел перестать смеяться, но от этого засмеялся еще сильнее и окунулся с головой. Ему стало страшно, но он ничего не мог поделать — даже под водой ему хотелось смеяться.
То погружаясь, то выныривая, хохочущий и бледный Павлик кое-как добрался до берега и, обессиленный, растянулся на траве.
Мимо прошлепал Жека.
— В воде смеяться нельзя, — назидательно сказал он. — В прошлом году одна, знаешь, как нахлебалась? Чуть не до смерти! Сама тонет и смеется.
Прижавшись щекой к траве, Павлик Молча смотрел, как Жека танцевал на одной ноге, стараясь другой попасть в штанину. Жека подошел к костру и застыл, бессмысленно, как показалось Павлику, глядя на огонь. Затем он схватил ветку, поддел кастрюлю и швырнул ее в сторону.
— Иди скорей!
Павлик, прежде чем подошел, понял, что случилось. Чудесная новая кастрюля с белыми, блестящими боками… От копоти она стала совершенно черной! Вода выкипела; эмаль потрескалась и отлетела во многих местах. На дне припекся и чадил бурый комок с головой окуня.
Кастрюля тихо потрескивала, остывая.
— Нужно ее в воду, — решил Жека.
Он зацепил кастрюлю палкой за ручку и понес к реке. Ни он, ни Павлик не подумали, что этого нельзя было делать. Попав в воду, горячая кастрюля совсем облупилась.
— Тебе попадет?
Павлик кивнул.
— А ты скажи, будто её цыгане украли. Как раз они утром проходили, — я видел.
— Правда? — с надеждой спросил Павлик.
— Честное пионерское, чтоб мне провалиться! Они если даже и не украдут… все равно на них подумают. Потому, что они настырные.
Павлик чуть улыбнулся: все-таки Жека — настоящий друг.
Через минуту они уже гоняли кастрюлю по лугу, пока она не свалилась в речку.
— Теперь ей крышка, — с удовольствием сказал Жека.
— У нее крышка, и ей крышка! — засмеялся Павлик.
— И у дома крыша! — подхватил Жека.
И все вместе это было так смешно, что они повалились на траву и смеялись до слез, болтая ногами в воздухе. Павлик вспомнил, как здорово он искупался в штанах, и подумал, что теперь они будут ходить с Жекой каждый день.
— Жека — начал он.
— Крышка! — отозвался Жека.
И опять раскатился взрыв хохота. Голоса ребят, отраженные стеной леса, возвращались обратно, и казалось, что лес смеется вместе с ними.
Потом они, усталые, лежали рядом и смотрели в небо. Облака стояли на месте, а земля неслась под ними, как большой корабль. Далеко, на дне голубого провала, с неторопливым рокотом проплыл пузатый жук.
— Вертолет, — сказал Жека. — Лес тушить полетел, наверное.
— Почему лес?
— Сухо. Горит везде. Ты бы хотел лес тушить?
— Ага… — лениво сказал Павлик.
— И я бы хотел. Говорят, скоро вертолеты будут всем продавать: Для личного пользования. С велосипедным мотором. А милиционерам и почтальонам — бесплатно. Бензин у них будет специальный, химический.
— Химический… — засыпая, пробормотал Павлик.
Они спали долго. Сквозь сон Павлик слышал, как вертолет прилетел снова. Он кружился над ними и грохотал все громче, но никак не мог улететь. Потом он стал стрелять из пушки, и Павлик проснулся.
Огромная сизая туча с оплавленными золотыми краями шла над лесом. Резкий удар грома хлестнул по земле, и лес ухнул и пригнулся, смятый порывом ветра.
Жека тоже проснулся и вскочил на ноги. Подобрав удочки, они бросились к опушке и укрылись под большой елью. Отсюда был виден притихший луг и кусты над рекой, замершие, будто скованные страхом. С минуту стояла настороженная, недобрая тишина. Затем где-то далеко зародился и стал приближаться глухой шум. Он двигался быстро, как поезд. И когда он подошел вплотную, на землю обрушился дождь. Плотная серая занавеска опустилась на луг, и только на другом берегу Орлинки, над багрово-красным обрывом тянулись к земле золотые нити.
— Как на елке! — шепотом сказал Павлик.
Ель недолго спасала их от воды. Сверху зачастили тяжелые холодные капли.
— Бежим домой по дождю, — предложил Жека, — все равно мокро.
Павлик поежился.
— Бежим, под дождем теплее.
Они выскочили из леса на поле, и ливень, хлестнув им в спину, вымочил с головы до ног в одну секунду. Это было даже приятно, — как будто окунулся в теплую воду.
Вдоль дороги, по канаве мчался коричневый бурный поток. Вода, исхлестанная дождем, пузырилась и кипела. Жека влез в канаву и пошел против течения.
— Я иду по реке босиком! — крикнул он.
И тотчас же Павлик спрыгнул в канаву и побрел вслед за Жекой, не обращая внимания на щепки и мелкие камни, больно ударявшие по ногам. Все это вместе: и быстрая мутная вода, и капли дождя, секущие спину, и краешек голубого неба, показавшийся на горизонте, и даже то, что вокруг не было ни души, — все это было так прекрасно, что Павлику захотелось сделать что-нибудь особенное.
— Жека!
Жека обернулся.
Павлик подогнул ноги и сел прямо в воду посреди канавы. Тараща глаза и кривя рот, чтобы было еще смешнее, он захлопал по воде ладонями.
Жека расхохотался и двинулся дальше. Павлик вскочил и пошел за ним, распевая:
— Дождик, лей, лей, лей!
Этот дождик чимбалей!
Дождик, лей, лей, лей!
Этот дождик чимбалей!
Размахивая руками, он маршировал под эту песню и загребал ногами, разбрызгивая воду.
Дождь прекратился сразу, как будто завинтили кран. Ребята вышли на околицу. В самом конце широкой и прямой деревенской улицы медленно уходила за горизонт половинка солнца.
— Вот это да! Часов девять, — сказал Жека.
Павлик, прищурившись, взглянул на солнце, от которого оставался уже лишь узкий ломоть.
— Полдесятого, — сказал он наугад.
На крыльце магазина сидел промокший дачник с рюкзаком. Он угощал пивом пастуха и все спрашивал о местах, где хорошо клюет рыба. А пастух пил пиво, сочувственно кивал головой, но помалкивал. Он тоже не знал таких мест. Павлик подумал, что, если он найдет такое место, то обязательно приведет туда дачника и даже не возьмет за это крючков.