Мигнул красный фонарик.
— Патруль ВЧК, — обернулся к своим пассажирам Бахарев.
— Вижу, — Гриценко щелкнул крышкой кобуры. — Тормози…
Старший патруля — среднего роста, в традиционной кожаной куртке, фуражке со звездочкой, с большими, немигающими глазами и огромным, как у лягушки ртом (это почему-то сразу же отметил Гриценко) поднял руку:
— Стой! Документы!
— Сначала — вы, — потребовал Гриценко.
Остальные чекисты окружили автомобиль и молча ждали окончания проверки.
Старший улыбнулся и протянул красную книжечку.
— Плавский Борис Емельянович является сотрудником Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, — прочитал Гриценко. — А мы из МУРа, товарищ… Сопровождаем валюту в банк.
— Много? — снова улыбнулся Плавский, пряча удостоверение в карман.
— Сколько надо, столько и везем, — хмуро отозвался Бахарев.
— Серьезный товарищ, — усмехнулся второй чекист — усатый, в низко надвинутой на лоб фуражке. И снова Гриценко машинально про себя отметил, что у этого чекиста на фуражке нет звездочки…
— Ну-ка, паря, приоткрой стекло побольше, посмотрю, — сказал второй.
Денисов, он сидел у дверцы, опустил боковое стекло. И в то же мгновение Бахарев обернулся и выстрелил в Гриценко и Аникина. А бандит в фуражке без звездочки почти одновременно застрелил Денисова.
Трупы вышвырнули на мостовую.
— Куда теперь? — спросил Бахарев.
— Пока по щелям, — сказал бандит, осматривая мешки. Вскрыл один из них, высыпал на сиденье плотные пачки денег… — Пошел! — заорал он и тут же схватил Бахарева за плечо: — Постой…
Он вышел из автомобиля, достал из бумажника визитную карточку: «Берендей Васильевич Кутьков, вор в законе», улыбнулся каким-то своим мыслям и бросил карточку на грудь убитого Денисова.
Автомобиль скрылся за снежной пеленой.
Коля вошел в дежурную часть МУРа в тот момент, когда помощник начальника Никифоров — красивый, рослый парень лет двадцати двух, в офицерском френче с огромными накладными карманами, произносил траурную речь. Коля остановился на пороге и увидел три грубо сколоченных гроба, которые стояли на табуретках. Гробы были закрыты, и Коля сразу же подумал, что, наверное, лица погибших сильно изуродованы. На крышке каждого гроба лежала синяя форменная фуражка, в изголовье стоял почетный караул.
— Злодейская рука преступного мира оборвала светлую жизнь наших боевых товарищей, — говорил между тем Никифоров. — Нет больше среди нас Аникина, Гриценко и Денисова. Возможно, что завтра мы вновь не досчитаемся кого-нибудь. Сломит ли это наш боевой дух, нашу веру в правоту общего дела? Нет, не сломит! Бандиты стреляли в Ленина, стреляли подло, из-за угла… Но разве сдался товарищ Ленин? Разве может сдаться революция? Никакой пощады преступному миру, все отдадим борьбе, а если понадобится, — и саму жизнь… — Никифоров надел фуражку и хрипло запел «Интернационал». Присутствующие подхватили. Коля пел вместе со всеми…
— Ну что ж… — Никифоров опустил голову. — Выносите.
Заметив Колю, он подошел к нему:
— Тебе чего?
Прочитав командировочное предписание, сказал:
— Афиноген, разберись… — И выскочил из дежурки, давясь от рыданий.
Дежурный Афиноген, длиннолицый, медлительный, проговорил:
— Не обижайся на него… Гриценко лучший его друг был… А ты из Питера? Ну как у вас?
— Как у вас, так и у нас, — сказал Коля хмуро, взглядом провожая гробы. — Мне куда?
— А вон Трепанов пришел. Давай прямо к нему.
Трепанов подошел к барьеру дежурки, сел и молча закурил.
— Какие будут приказания, товарищ начальник? — спросил Афиноген.
— Денисову — паек на месяц вперед, — сказал Трепанов. — Жене Денисова… — поправился он. — Шесть душ… Это понимать надо… — Увидев Колю, вздохнул и замотал головой, словно хотел стряхнуть что-то. — Вот так-то, Кондратьев… Такие, браток, тяжелые дела…
— Здравствуйте, товарищ Трепанов… — Коля скрыл удивление. — Вы меня знаете?
— Волосы густые, русые… Глаза светлые, нос — прямой… Мне тебя Сергеев в письме описал. Про «словесный портрет» слыхал?
— Слыхал, — кивнул Коля. — Пользоваться пока не привык…
Трепанов вынул из кармана три стреляных гильзы, положил на ладонь.
— Это что? — спросил Коля.
— Это? — Трепанов протянул ему гильзы. — Пули, которые вылетели из этих гильз, убили Гриценко и его товарищей. Обидно, черт возьми! Ведь придет же такое время, когда будет в нашем распоряжении техника! Сунешь такую гильзу в аппарат — и получай ответ: кто, что, почему и зачем…
— Ну, это когда еще будет… — Коля внимательно осмотрел гильзы, две отложил, а последнюю показал Трепанову: — А пока, я думаю, мы и сами кое-что сможем… Глядите: гильза от малого маузера, так?
— Так, — кивнул Трепанов.
— След от бойка на капсюле видите?
— Ну? — Трепанов не понимал.
— Обычный след — круглая точка в середине капсюля, так?
— Не обращал внимания, — Трепанов с уважением посмотрел на Колю. — Ну и что?
— А то, что на этом капсюле след от бойка в виде загогулины и не по центру, а сбоку, — сказал Коля торжествующе. — А что это значит?
— Ну и что же? — с недоверием спросил Трепанов.
— А то, что боек у этого маузера погнут! Самый кончик жала.
— Ну-у-у, — махнул рукой Трепанов. — Сказки рассказываешь!
— Когда мы арестуем бандитов и изымем этот маузер, вы убедитесь сами, — Коля спрятал гильзы в карман.
…Через пятнадцать минут в кабинете Трепанова началось совещание оперсостава. Докладывал сам Трепанов.
— Машину Госбанка ограбил Кутьков, вот его визитная карточка. Убийство товарищей — тоже дело его рук. Как видите, подонок ведет себя самоуверенно и нагло. Он явно делает ставку на свой преступный опыт и нашу неумелость. Незрелость, если хотите…
— Это правильно, — кивнул Афиноген. — Ребята потому и погибли, что опыта у них было маловато… Жалко ребят.
— Значит, надо учиться! — жестко сказал Трепанов. — Мы не имеем права пасовать перед кутьковыми. Советская власть доверила нам охрану революционного порядка, и мы научимся его охранять, чего бы нам это ни стоило!
— Война кругом, — тихо сказал Никифоров. — Дорог каждый рубль, а тут такие деньги потеряли.
— Это точно, — поддержал Афиноген. — Сколько можно было купить оружия, патронов!
— А я, ребята, честно сказать, о другом вдруг подумал, — задумчиво сказал Трепанов. — Кутьков напал на автомобиль. Убил людей. Забрал деньги, и все это видели собственными глазами некоторые граждане, между прочим, из окон своих квартир! Я с ними беседовал. Спрашиваю: «Почему не вмешались? Почему не помогли? Вы же не буржуи какие, вы — рабочие люди»! Один так даже литейщик с завода! Говорят: а что нам, больше всех надо? Обыватели, обидно за них! Мы поднимаем народ к новой жизни, а им — ничего не надо! Какая в связи с этим наша задача? Скажи ты, Кондратьев.
— Объяснять людям надо, — сказал Коля. — Текущий момент и международную обстановку. Но на этом далеко не уедешь. Души человеческие переделывать надо!
— Верно говоришь! — удовлетворенно кивнул Трепанов. — Верю я, что придет такое время, когда всем до всего будет дело и не станет равнодушных, выведутся, как моль! Ладно, отвлеклись… — Трепанов обвел сотрудников тяжелым взглядом: — Бандитов было четверо, главарь — Кутьков. Это нам известно по его прошлым делам, которые пока также остаются нераскрытыми. Так я вас спрашиваю: он что, неуловим, этот Кутьков?
— Нет к нему подходов, — угрюмо сказал Никифоров. — Никак не можем выйти на его связи.
— Не можем? — переспросил Трепанов. — Скажи лучше: «Не умеем»! У меня вот что. Машина Госбанка найдена в Черкизове. Шофера Бахарева нет. Труп его не обнаружен, на работу он не явился. Конечно, доказательств у нас пока ноль, но по всему выходит, что Бахарев с самого начала был соучастником Кутькова.
— Факты какие? — спросил Коля.
— А вот, — Трепанов взял со стола бумагу. — Начальник охраны Госбанка сообщил, что все шоферы у них специально проинструктированы о том, что останавливаться в пути во время перевозки ценностей категорически запрещено!
— А патрули? — спросил Афиноген.
— А патрули не должны задерживать эти машины. Их всего три. Номера известны и чекистам, и нашим постовым милиционерам. По обстановке на месте происшествия, по следам на снегу видно, что несколько человек остановили автомобиль Бахарева! Причем Бахарев затормозил сам, а не потому, что улицу, скажем, перегородили… Я же говорил, свидетели видели из окон!
— Имею предложение, — встал Никифоров. — Бахарева проверить по службе и дома. Беру на себя.
— Добро, — кивнул Трепанов.
— У меня на участке дом четырнадцать, по Неглинному, — сказал Афиноген. — В прошлом году наши преследовали Кутькова, загнали во двор этого дома, а там Кутьков исчез, как сквозь землю провалился! Я проверю еще раз, что там было, а?
— Бери себе в помощь Кондратьева, — распорядился Трепанов. — Разрешаю десять минут покурить — и к делу…
Вышли в дежурку. Афиноген сунул Коле ладонь лодочкой, сказал:
— Держи пять. Афиноген Полюгаев… Из рабоче-крестьян.
— Как это? — удивился Коля.
— Отец — рабочий. Мать — крестьянка. В моем лице имеем результат соединения рабочих и крестьян, понял? — Афиноген рассмеялся. — А ты, я смотрю, к юмору не склонен…
— К чему? — настороженно переспросил Коля.
— К смеху, — объяснил Афиноген.
— Кончай базар, — Никифоров затоптал окурок. — Пошли…
— А как себя вести? — наивно спросил Афиноген.
— Матом не ругаться, рук не распускать, — серьезно сказал Никифоров.
— Иоанн-Златоуст! — с восторгом воскликнул Афиноген. — Суворов! — добавил он.
— А при чем тут Суворов? — подозрительно спросил Никифоров.
— Из уважения к вам!
Афиноген говорил почтительно, серьезно, но Коля понял, что он посмеивается над суровым Никифоровым. Коле стало жалко Никифорова, и, чтобы его выручить и поддержать, Коля сказал:
— Никифоров! А ты можешь научить меня правильным действиям при личном обыске?