— За бесплатно пусть партейные работают, — заорал кто-то. — Они идейные! А я, к примеру, жрать хочу!
— Мы рассчитываем на вашу революционную сознательность, товарищи, — не обращая внимания на выкрик, сказал Сергеев. — Мы уверены: рабочие-ленинградцы выполнят свой долг!
Рядом с Сергеевым встал чубатый парень в кожаной шоферской кепке.
— Агитировать нас не надо! — крикнул он. — Все мы будем работать, как положено! Кому совсем туго — найдете денег? Ну хоть на два дня?
— Всем выдадут на шесть дней! — крикнул Сергеев. — В течение шести дней уголовный розыск отыщет и деньги и виновных!
— Все! — парень широко улыбнулся, взмахнул кепкой. — Давай по цехам, братва! Слово товарища Сергеева — закон!
— Твоя-то как фамилия? — улыбнулся Сергеев.
— Анохины мы… — смутился парень. — Вовкой зовут.
— Спасибо за доверие, Вовка. — Сергеев пожал ему руку. — Иди работай, ты правильно сказал: слово большевика — закон! — Сергеев подошел к Бушмакину и Коле:
— Вот и решен вопрос о сроках. Шесть дней, только шесть дней.
– Как было? — повторил Анохин вопрос Коли. — Ну, шел политчас. Бригадир говорит: иди, Анохин, узнай в кассе, не будет ли после обеда получки? Я говорю: а как уйти? Неудобно! Да и интересно — про Гитлера разговор шел, про национал-социализм. Ну, все же пошел. Тихоныч в кассе сидел, чего-то ждал. Спрашиваю: деньги будут? «Вали, говорит, отсюда, когда объявят, тогда придешь».
Анохин перевел дух и продолжал:
— Он старик вообще-то добрый… был, — Анохин вздохнул, — я к нему и пристал. Нагрузки, говорю, у меня общественные, мне надо все успеть и потому — очередь вовремя занять. А вот стоит ли занимать? Подскажи. Он мне подмигнул, ну я понял, что стоит, и ушел. А назад иду — навстречу поднимается по лестнице Евстигнеев с мешком и два наших охранника. Само собой — я пулей в бригаду, ору: «Давай, очередь занимай! Есть деньги!» Ну, бригадир меня и отправил назад — на всех, говорит, займи… Всё, товарищ начальник. Остальное вы знаете. — Анохин опустил голову, сказал с болью: — Жалко их всех… Все, кроме Тихоныча, еще нестарые, жить да жить.
Коля внимательно посмотрел на парня:
— Слушай. Ты не думай, что мы долдоны или с головой у нас плохо. Просто в нашем деле подчас самая мелкая подробность — ключ к решению всего дела. Я к чему? Ты вспомни и подробно расскажи, что и как было после того, как ты снова пришел в кассу.
Анохин почесал в затылке:
— Пожалуйста. Ну, первое, очередь собралась — хвост на улицу. Я вижу такое дело, — нырь вперед! Все орут, отвечаю: у меня занято! Так на самом же деле! Я же был первый! Подгребаю к окошечку, а там, как всегда, первым стоит Ровский — пожилой такой, из бухгалтерии. Ну, ему и книги в руки, я не обиделся. Встал рядом, жду. Десять минут ждем, двадцать. Ровский стучать начал в окошечко, возмущаться.
— А ты?
— Я молчу, внимания не привлекаю, а то ведь, знаете, враз выпрут. — Вовка улыбнулся. — Тут Ровский сует мне свой чемоданчик и лупит в окошечко обоими кулаками!
— Что за чемоданчик? — уточнил Коля.
— А над ним весь завод смеется. Он с этим чемоданчиком даже в сортир ходит. А внутри — бутерброды с котлетами, ей-богу! Сам видел! В общем, лупит он, а Тихоныч ни гугу! Молчит. Все закричали, такой гам пошел. Тогда Куделин из ЧЛЦ говорит: давай дверь выбьем! Ничего, общественность в случае чего за нас заступится. Ну, вышибли дверь.
— Остальное я знаю, — прервал Коля. — Ты, Анохин, глаз имеешь острый. Это хорошо. Держи ушки на макушке. Если что — вот телефон, звони. — Коля записал номер на листке календаря и отдал Анохину.
— Найдете? — Анохин с недоверием посмотрел на Колю.
— Сам слышал, товарищ Сергеев дал нам только шесть дней. Шесть дней, Анохин.
Как и обычно в таких случаях, на совещание приехал Сергеев.
— Докладывай, — приказал Бушмакин Витьке.
— Убиты четыре человека: старший кассир Анисимов, иначе — Тихоныч, младший кассир Евстигнеев и два работника заводской охраны — Иванов и Куликов. Трое, а именно Иванов, Анисимов и Евстигнеев застрелены из одного и того же оружия, в предварительном заключении баллистической экспертизы называется наган вахтера Куликова, но это уточняется. Сам Куликов — это тоже предварительное заключение — убит из нагана вахтера Иванова. Оба револьвера имеют в стволе свежий нагар, в первом не хватает трех патронов, а во втором — одного.
— Характер ранений? — спросил Бушмакин.
— Анисимов и Евстигнеев убиты выстрелами в затылок, Куликов — в сердце, Иванов — в переносицу. Смерть наступила у всех мгновенно, — Витька обвел присутствующих взглядом и добавил: — Доктор говорит: это хорошо, что они умерли сразу, не мучились.
— Умеет стрелять, — сказал Сергеев. — Опытный.
— Почему не «опытные»? — пожал плечами Бушмакин. — Какие у вас основания считать, что преступник был один?
— А почему вы думаете, что не один? — парировал Сергеев.
Коля прикрепил к стене план кассы и здания, в котором она находилась.
— По словам свидетелей получается так, — сказал Коля, — что все четверо без пяти два были живы и здоровы, а ровно в два — мертвы! Прошу учесть, что именно без пяти два стало известно о зарплате, начала сбегаться очередь, в коридоре набилось полно народу… Как могло произойти, что никто ничего не заметил, не услышал? Нельзя заподозрить несколько сот людей в сговоре или трусости. Прошу изучить план. Вы видите: постороннему человеку, да и не постороннему, спрятаться здесь негде и уйти, да еще с мешком денег, — невозможно.
— Ваши предложения? — спросил Сергеев.
— У меня их нет… Пока нет, — уточнил Коля.
— Да… — Сергеев пожал плечами: — Плохо. Первый день уже на исходе.
Все молчали. Если бы эти слова произнес не Сергеев, а кто-нибудь другой, они вызвали бы бурю гнева и поток возражений. Но Сергеев был из своих свой. Он знал, что такое зловещий посвист бандитских пуль, бессонные ночи и горечь поражения. Он был товарищем по борьбе. С ним незачем было спорить, его незачем было уговаривать, что дела не так плохи, как кажутся, и в конечном счете все образуется. Дела были плохи, очень плохи, и все это отлично понимали. По горячим следам преступление раскрыть не удалось, а это обещало затяжной и трудный розыск, ибо с каждой следующей минутой время все больше и больше склоняло чашу весов в пользу преступников или преступника, оставляя уголовный розыск в болоте неведения, лихорадки и ложных бесперспективных направлений, которые все равно необходимо отрабатывать, но которые — и все это знали — к успеху не приведут.
— Завтра я должен услышать от вас совершенно четко, — сказал Сергеев, — какое направление, какую версию вы считаете, наиболее перспективной. На ее отработку я прошу тебя, Бушмакин, поставить лучших людей. — Сергеев посмотрел на Колю. — И последнее. Рабочим выдадим деньги на шесть дней. Если в течение этого времени вы окажетесь несостоятельными, — вы будете нести ответственность за все дальнейшее. Не говорю о моральном уроне, о подрыве авторитета Советской власти и доверия к ней, не забывайте, есть еще и заказ. Заказ флота под угрозой срыва! Этого допустить нельзя. До завтра. — Сергеев ушел.
Воцарилось молчание. Дым от дешевых папирос — «гвоздиков», как их называли оперативники, свивался под потолком в затейливое облако.
— Какие будут мнения? — наконец спросил Бушмакин.
— Колычева бы сейчас послушать, — с тоской сказала Маруська. — Вот была голова.
Нил Алексеевич Колычев умер в декабре 1931 года — внезапно, в своем кабинете, как писала газета управления, умер на боевом посту. Похоронили его почетно, с трехкратным оружейным салютом и речами. Когда у Елизаветы Меркурьевны спросили, какой бы она хотела видеть памятник на могиле мужа, она молча кивнула в сторону скромных обелисков со звездочками, которые возвышались над могилами Гриши, Никиты и Васи. Доложили Кузьмичеву. Он долго раздумывал, потом сказал:
— Уважьте блажь старухи. Только без звездочки.
Памятник установили, а весной, когда Коля приехал на кладбище, чтобы поправить осевший холмик, он увидел, что обелиск Колычева венчает красная пятиконечная звезда. Так она и осталась на памятнике — вопреки мнению товарища Кузьмичева.
— Да, — нахмурился Бушмакин. — Я бы тоже очень охотно выслушал мнение Нила Алексеевича. Но что толку о несбыточном мечтать?
— Я все время задаю себе вопрос, — задумчиво сказал Коля. — Почему два человека убиты выстрелами в затылок, один в переносицу, а владелец оружия, которым совершено убийство, застрелен в сердце?
— Тебя механика этого дела интересует, что ли? — спросила Маруська.
— Ответить на мой вопрос — это значит восстановить картину нападения.
— Увидеть своими глазами, — добавил Витька. — Хорошо бы.
— Особенно хорошо — увидеть, где деньги лежат, — насмешливо сказала Маруська. — Давайте лучше об уликах поговорим, это полезнее будет.
— Не знаю, не знаю, — Бушмакин с уважением посмотрел на Колю. — Воображение для нашего брата — хлеб. Вроде как для писателя или поэта.
— Я твою насмешку отвергаю, — повернулся Коля к Маруське. — Если ты хочешь работать со мной по этому делу, — шутки в сторону.
— Есть! — улыбнулась Маруська. — Кого еще берешь в опергруппу?
Коля встретился с умоляющим взглядом Витьки и тоже улыбнулся:
— Ну как мы без него?
— Семейственность разводите, — проворчал Бушмакин. — Ладно. Был бы результат.
Еще раз осмотрели помещение кассы. Коля тщательно измерил все расстояния — между трупами, от каждого трупа до стены, окон и дверей. Маруська записывала. Витька пока только глазел.
— Какие предложения? — спросил Коля. — Давай, Витя, не стесняйся.
Витька покраснел:
— В пределах инструкции, товарищ начальник. Ну, чтобы за номерами похищенных купюр следили по торговым заведениям, — мало ли? Не исключен крупный выброс похищенных денег. В малинах зацепиться надо — может, кто и обронит нужное нам слово.