Она покачала головой:
— О чем рассказывать. Юру не вернуть, а убийцы… Бог их накажет.
— Бог накажет, если мы их ему представим, — без улыбки сказал Витька. — Я вижу, вы девушка хорошая, а я вас долго не задержу. Вот скажите, почему ваш Юра на заводе значился Николаем?
Она недоуменно взглянула на Витьку:
— Ей-богу, не знаю. Недоразумение, вероятно. Он — Юра. Юра Томич.
— Как это Томич, когда он — Куликов? — опешил Витька.
— Возможно, — сказала она безразличным голосом. — Только ни для меня, ни для Юры это уже ничего не прибавит и не убавит.
— Ладно, это наше дело, — сказал Витька. — А как вы с ним познакомились?
— На Сенном рынке. В прошлом году. Я по развалу книжному бродила, хотела комплект «Нивы» купить — за любой год, со скуки полистать. А он искал Лермонтова — какое-то редкое издание.
— Культурный сторож, этот ваш Юра, — заметил Витька. — Простой вахтер, а поди ж ты. Впрочем, это хорошо.
— Умер вахтером, а был… — она махнула рукой. — Это ни о чем не говорит — вахтер, князь, царь. Что в голове — это важно. Вы на Сытном рынке бываете?
— Редко. А что? — заинтересовался Витька.
— Сходите, поглядите, — посоветовала Нина. — Весной там княгиня Ширинская-Шихматова редиской торгует. Сама, между прочим, выращивает.
— А кем он… был? — осторожно спросил Витька.
— До революции? — уточнила она. — Юнкером Константиновского училища. — Она помолчала, видно было, что ей очень хочется сказать что-то еще, но она не решается. Витька заметил это.
— Давайте на откровенность, — улыбнулся он. — Вы на нашу встречу раньше на три минуты пришли. Я вижу, у вас наболело, недоговариваете вы. А зря.
— Вы думаете? — Она заколебалась. — Не знаю, не знаю.
— Я вам помогу, — сказал Витька и показал фото Длинного. — Знаете его?
Она скользнула взглядом по фотографии:
— Да, он к Юре иногда захаживал. Они служили вместе, Юра мне говорил.
— Когда, где?
— Не знаю. — Она виновато развела руками.
— Этот Длинный — тоже офицер? — осторожно спросил Витька.
— Право, не знаю. Если бы это был друг Юры, а то так, знакомый. Зачем мне знать? Извините, я должна идти.
Витька удержал ее за руку.
— Не пожалеть бы нам всем потом, — он заглянул ей в глаза. — Скажите, не томите себя. Вам легче станет.
Она заколебалась, но тут же вырвала свою руку из Витькиной:
— Прощайте…
Подошел трамвай. Нина побежала, прыгнула на подножку. Набирая ход, трамвай двинулся к Инженерному замку. Витька помахал Нине рукой и ушел. На человека в длинной кавалерийской шинели, который вскочил в первый вагон того же самого трамвая, Витька не обратил ни малейшего внимания. То ли издали не узнал, то ли просто не заметил.
А это был Длинный…
Накануне встречи Витьки и Нины Коля просидел в отделе всю ночь напролет — анализировал результаты экспертизы, изучал — в который уже раз — показания свидетелей. Поэтому утром он позволил себе поспать не до шести, как обычно, а до восьми. Когда проснулся, Маша собирала Генку в школу, кормила его завтраком.
— Локти на стол не ставь, — выговаривала она Генке. — Не шмыгай носом, горе мое. И в кого только ты такой уродился!
— В отца, — Генка хитро покосился на диван. — Он тоже сопит и чавкает, когда ест.
— Ну и брешешь, — Коля сел на диване и потянулся. — Сопеть я, может, и соплю, но это только когда у меня насморк. А чавкать… Это, брат, извини, ты придумал.
— Это факт! — обиделся Генка.
— Все! — прикрикнула Маша. — Коля, вставай, я ухожу.
Уже второй год Маша преподавала в соседней школе французский язык. Коля тоже пытался выучить язык — взялся за английский, но одолеть не смог и бросил. Маша никогда не упускала случая напомнить ему об этом. Вот и на этот раз она насмешливо посмотрела на мужа:
— Я тебе Конан-Дойля принесла. Шерлок Холмс… Полностью. — И, заметив, как радостно вспыхнули глаза Коли, добавила: — На английском. Ты ведь вот-вот осилишь?
— Да ну тебя, — в сердцах сказал Коля. — Дай срок, я и французский осилю! Времени сейчас нет.
— А его никогда не будет. Ты этого еще не понял?
— Преступность пойдет на убыль, — не слишком уверенно сказал Коля, — тогда я и наверстаю.
— А ты уверен, что она пойдет на убыль? — спросила Маша. — Я вот думаю: пока будет разрыв между уровнем жизни отдельных людей — будут и преступления. Всегда кто-то захочет иметь больше. И попытаться добыть это большее нечестным путем.
— Сложный вопрос, — сказал Коля. — Может, ты в чем-то и права. Но главное, я считаю, царизм оставил нам родимые пятна. В них все дело.
— А когда умрут носители родимых пятен, тогда чем ты будешь объяснять преступность?
— А она тогда будет? — спросил Коля.
— Не знаю. — Маша улыбнулась. — Разошлись, мужчины. До вечера.
…Коля встретился с Витькой у входа в управление.
— Что узнал?
— Есть кое-что. — Витька пропустил Колю вперед и добавил с плохо скрытой гордостью: — Недаром время терял.
— Расскажешь.
Когда вошли в кабинет, Коля позвонил Маруське, попросил зайти.
— Вот мои выводы, — Маруська раскрыла папку и протянула Коле лист бумаги, исписанный мелким, убористым почерком. — Обращаю твое внимание, что на гимнастерке Куликова — пороховой нагар!
— Неужели наган Иванова бьет так сильно? — удивился Витька. — Ведь метров с семи стрелял Иванов!
— Не стрелял, — оборвала его Маруська.
— А… а кто же? — оторопело спросил Витька.
Коля положил рапорт Маруськи на стол.
— Тот, кто стоял рядом с Куликовым. — Коля подошел к Витьке, добавил: — Помнишь, мы говорили о том, что мог быть пятый человек? Так вот, он был! Он застрелил Куликова в упор — оттого и нагар на гимнастерку Куликова попал. Он же, вероятно, и деньги украл.
— Кто же это? — недоверчиво спросил Витька.
Коля и Маруська рассмеялись.
— Знать бы, — сказала Маруська. — Но есть в твоем вопросе, так сказать, два подвопроса, сынок. Как преступник попал в запертую комнату? Почему его впустили? Замки-то целы.
— Может быть, это был свой человек? — загорячился Витька. — Его все знали, потому и впустили.
Коля с интересом взглянул на Витьку:
— А что? Есть резон. Как версия — годится. Значит, так: некто, назовем его Свой, сразу же после кассира Евстигнеева и вахтеров вошел в помещение кассы. Его не испугались, пустили.
— И прямо с порога он начал садить из нагана! — подхватил Витька.
— Подожди. — Маруська развернула план места происшествия. — Вот как были расположены трупы. О чем это говорит? Я написала в рапорте: о том, что Свой стрелял только в Куликова.
Витька схватил план:
— Точно! Куликов — его сообщник, я понял, мать! Куликов убил Евстигнеева и Анисимова, а неизвестный, «свой», одним словом, видит — дело сделано, деньги — вот они, зачем еще с одним человеком делиться? И шлепнул Куликова за милую душу!
— Молодец! — сдержанно похвалил Коля. — Я думаю, так оно и было. Считаем факт установленным: убийство совершил фигурант, которого мы в дальнейшем обозначаем кличкой Свой. Предположим, что деньги унес именно он. Каким образом? Ты, Маруся?
Маруська мучительно раздумывала о чем-то.
— Понимаете… Куликов запросто уложил двоих людей, хорошо ему знакомых. А мог ли он? Способен ли был? Что мы в сущности о нем знаем, чтобы быть уверенными: мог? Что это — он и никто другой! Витя, ты говорил с дочерью Ровского? Как она характеризует Куликова? И вообще, что ты узнал?
— Куликов Николай на самом деле Юрий Томич, — ответил Витька.
— Так-так… — заинтересованно сказал Коля. — Я ожидал нечто в таком смысле. Кто он по образованию, вообще давай подробности!
— Я так понял, что он окончил Константиновское училище, значит — офицер, — сказал Витька. — Но дочь Ровского, Нина, толком ничего не знает. А мать права. Томич этот — человек образованный, на Сенном развале первое издание Лермонтова искал. На бандита не очень похоже. Они Лермонтова редко читают.
— Значит, ты тоже сомневаешься, что Куликов убийца? — спросил Коля.
— Сомнительно, — кивнул Витька. — Одно против: Томич встречался с Длинным, Нина опознала фотографию. Я вижу — она чего-то недоговаривает, ну, пристал к ней, а она — молчок. А жаль.
Несколько секунд Коля молча смотрел на Витьку, едва сдерживая вдруг подступившую ярость. «Мальчишка, сопляк! — в сердцах думал он. — Не понимает, что натворил! Не надо ему доверять, черт возьми! — И тут же пришла другая мысль. — А как не доверять? Разве можно все успеть самому? В сущности, кто виноват, что парень не сориентировался? Учили плохо, вот и результат».
— Что же ты наделал, Витя! — с укором посмотрела на сына Маруська.
— Немедленно поезжай к ней и привези ее сюда, — холодно сказал Коля.
— Так она на Васильевском живет, — возразил Витька. — Пока туда, пока сюда — скоро не получится. Трамвай — не аэроплан.
Коля рассмеялся:
— Ладно, не прибедняйся. Машину возьми. Дай бог, чтобы все обошлось. А на будущее учти: о таких вещах в первую очередь докладывать надо. Иди.
Витька опрометью скатился по лестнице, выбежал на площадь. «Форд» УГРО стоял у тротуара, усатый шофер в огромных очках-консервах возился с мотором.
— Давай! — Витька прыгнул на переднее сиденье.
Шофер вытер руки промасленной тряпкой, свысока посмотрел на Витьку:
— А куда? Давать-то, говорю, куда? — Он не скрывал насмешки, и от этого Витьке стало очень обидно.
— На Васильевский, — сдерживая закипающее раздражение, сказал Витька.
— Он большой… — Шофер поправил очки. — Адрес знаешь?
И тут Витька совсем оконфузился. На память он адреса не помнил, пришлось лезть в карман, доставать записную книжку.
Шофер с улыбочкой наблюдал:
— Бывало, по сорока адресам дуем, и ни разу никто даже не заглянет в эту самую книжечку, — сказал шофер. — Вот были люди. А вы молодые, вам бы не в УГРО служить, а мороженым торговать!
— Отговорил? — спросил Витька бешено. — Тогда — поехали. Соловьевский переулок!