Коля смотрел на Ровского и думал о том, что этот бандит и убийца не только не сожалеет о случившемся, но, наоборот, самовлюбленно упивается своей дьявольской изобретательностью.
— Кто убил вашу дочь? — спросил Коля.
— Не понимаю вопроса. Вы же знаете, — Длинный… Чеботарев, одним словом. Не кто, а «почему», — с оттенком превосходства добавил Ровский. — Потому что мы знали, что она получила какую-то записку. Мы знали, она пойдет на свидание. Чеботарев решил за ней посмотреть. Вашего сыскаря он узнал. И решил не рисковать.
— А как вы сами относитесь к смерти дочери? — спросила Маруська.
Ровский посмотрел на нее холодными глазами:
— Я сожалею. Но дело есть дело. Меня расстреляют?
— Что, есть сомнения на этот счет? — не выдержал Витька.
— Да… Не сбылась мечта, — вздохнул Ровский. — Все суета сует и всяческая суета.
— И томление духа, — кивнул Коля. — Там еще одна мудрая мысль есть: «Не собирайте себе сокровищ…» Не помните?
— Вот оттого, что забыл, оттого и погиб, — сказал Ровский.
— Да не оттого, — усмехнулся Витька. — Что вы написали в записке, которую передали Пермитину у «Спаса на крови»?
— Что написал? — переспросил Ровский, и в глазах у него промелькнуло плохо скрытое торжество. — А ничего-с! Меня расшлепаете и хозяина — тоже… А денег вам не видать!
Наступил шестой день. Был трескучий февральский мороз, трамвайные провода на Невском обросли мохнатым инеем. Последние двадцать четыре часа Коля не покидал стен управления.
На совещании у Бушмакина старший группы наблюдения доложил, что Пермитин сутки никуда не выходит, — только дворника посылал за хлебом, колбасой и водкой. Два часа назад бывший владелец завода внезапно засуетился, начал собирать вещи.
— Придется его арестовать, — сказал Бушмакин.
— А деньги? — спросил Коля. — Вы же хорошо знаете эту публику. Раз мы реально не вышли на деньги — они замкнутся, пойдут под расстрел, но промолчат. Что мы вернем рабочим?
— Если работать так, как предлагаешь ты, — заметил Сергеев, — потребуется еще много-много часов. Дело не только в том, что Пермитин может уйти, — мы его не выпустим. Дело в том, что мы пообещали: «шесть дней»! В городе и так ползут слухи, что мы опростоволосились, и преступников нам не найти! Пойми, это вопрос политический! Сделаем так: Пермитина арестуем, материалы следствия будем широко публиковать в ленинградских газетах. Тем временем довершим начатое.
…К дому на Большой Конюшенной оперативники подъехали на двух автомобилях. Коля сразу же отметил про себя, что оба конца улицы, двор и все другие более или менее опасные участки надежно перекрыты.
У черного хода стоял знакомый постовой — Лукьянов. Он широко улыбнулся Коле и сделал знак, вероятно, означавший: «Все будет в полном порядке».
Витька крутанул флажок звонка.
— Кто там? — послышался заспанный голос дворника.
— Заказное вам, — сказала Маруська. — Расписаться требуется.
Лязгнули многочисленные засовы, дверь открылась.
— Давай, что еще за письмо, — дворник яростно скреб в голове. — Сроду нам никто…
Он не договорил. Коля и Витька выдернули его на лестничную площадку:
— Пермитин дома?
— Милиция, что ли? — догадался дворник. — Дома, дома, где ж ему, бедолаге, быть. Ай натворил чего? Он у меня комара не забидит. Позвать?
— Мы сами. — Коля отстранил дворника, подошел к дверям комнаты, прислушался. Было очень тихо.
— Не нравится мне, — шепотом сказал Витька.
Коля знаком показал Маруське и Витьке, чтобы они встали по обе стороны дверей, и кивнул дворнику:
— Войдите и вызовите его сюда. Только… Без штучек!
— Да что за комедь, — взмахнул руками дворник. — Иван Селиверстыч, спите, аль как? — Он толкнул дверь, и в то же мгновение дважды ударил маузер. Дворник взвыл, упал на пол и пополз в угол. Коля бросился в дверной проем, крикнул:
— Не усложняйте своей участи, Пермитин! Дом окружен.
Полетела кирпичная пыль. С оглушительным треском лопнула лампочка, в щепки разлетелся хохломской туесок на комоде за спиной у Коли. Маузер бил не переставая.
Коля отскочил.
— Давайте навалимся на него все разом, — сказала Маруська. — Мы его возьмем.
— Мертвого? — спросил Коля. — Он нам живой нужен.
Загремели засовы.
— Он черным ходом уйдет! — крикнул Витька. — Я на улицу!
— Давай! — Коля снова бросился в комнату. Пермитин стоял в боковом коридоре и, держа раскладной маузер в левой руке, правой открывал засовы черного хода.
— Бросай оружие! — Коля выстрелил, целясь в засов. Подумал: если повредить засов, Пермитин не сможет его открыть, и люди снаружи будут в безопасности.
Но Коля опоздал. Пермитин скрылся в дверном проеме. Раздался выстрел маузера, потом дважды хлопнул наган, и все покрыла отчаянная трель милицейского свистка.
Коля выскочил на улицу. Черный ход вел в подворотню. Здесь уже стояли Витька и остальные сотрудники группы задержания. Они держали на прицеле Пермитина.
— Бросай маузер, сволочь, — сказал кто-то.
Пермитин швырнул пистолет под ноги оперативникам и поднял руки.
— На Дворцовую его. И обыскать, — приказал Коля. — А мы здесь поищем. Все целы?
Витька отрицательно покачал головой и показал куда-то в сторону. Коля посмотрел и сжался: у стены сидел с наганом в руке постовой Лукьянов. Он был мертв. Коля подошел к нему вплотную, разжал пальцы, взял наган. В барабане не хватало двух патронов. «Что ж, друг, — горько подумал Коля, — недосмотрел ты своего „безобидного“ старика… Эх, друг, друг…»
Записку, которую Ровский передал Пермитину у «Спаса на крови», и еще две аналогичные нашли при личном обыске бывшего заводчика. Все три лежали в правом наружном кармане, скомканные, — по всему было видно, что сам Пермитин не придавал им никакого значения.
«Пока не смог, — стояло в первой записке. — Завтра — непременно. Жди на остановке у Казанского».
— Объясните содержание, — попросил Бушмакин.
Пермитин насмешливо покосился:
— А я и сам ничего не понял, уважаемый. Васька Ровский на старости лет дурковатый стал. У него спросите.
— Спросим.
Конвоир привел Ровского. Его усадили напротив бывшего хозяина.
— Проводим очную ставку, — сказал Бушмакин. — Знаете ли вы друг друга, имеете ли какие личные счеты? Вы, Ровский?
— Мой хозяин, господин Пермитин, я его уважаю.
— Мой бывший служащий Васька-дурак, — зло сказал Пермитин. — Но я ему прощаю, ибо близко наше свидание с господом… — Он истово перекрестился.
— Вам вопрос, Ровский. Вот это вы писали? — Бушмакин пододвинул записку бухгалтеру.
Тот надел очки, прочитал:
— Я писал.
— Объясните, что вы имели в виду? — попросил Коля.
— Да просто, — сказал Ровский. — В тот день я не смог увидеться с ними, — он кивнул в сторону Пермитина. — И объяснил, что, мол, завтра — смогу.
— Это так? — Бушмакин повернулся к Пермитину.
— Раз он говорит, стало быть, знает, — равнодушно сказал Пермитин.
— Ладно, — согласился Бушмакин. — Значит, вы сообщали, что лично встретиться не сможете, и в то же время лично передали записку? Не вяжется.
— Я оттого написал, что в присутствии верующих разговаривать не хотел, — нагло прищурился Ровский. — Чего время теряем? К стенке пора.
— Сколько вы получили таких записок, Пермитин?
— Не считал.
— Вот еще две, — продолжал Коля. — Оглашаю первую: «Лежат надежно, затихнет — вынесу». Вторая: «Напрасно обижаетесь, я удобного случая жду». Почему вы не сожгли эти записки?
— Опыта нет, — усмехнулся Пермитин. — Меня торговать в коммерческом училище обучали. А записки жечь — не наше это дело.
— За нос вас водил господин Ровский, — сказал Бушмакин. — «Вынесу», «Жди»… А сам эти денежки и вправду вынес, да перепрятал надежно. Что же вы не спросите, зачем? Молчите? Ладно, я сам скажу: деньги Ровский решил заграбастать единолично, а вас, Пермитин, отправить вслед за собственной дочерью.
— Дешево, начальничек, — протянул Ровский. — Домыслы это все. Иван Сильверстыч вам не поверят-с.
— Уведите, — распорядился Бушмакин.
Конвоиры увели арестованных. Все сидели молча. Наконец Коля взял со стола все три записки.
— А в самом деле… — Коля задумчиво перебирал листки, вырванные из ученической тетрадки. — Сам Ровский записки писал, сам относил. Глупо как-то. Или нет?
— Образцы его почерка есть? — спросила Маруська.
— Есть, — сказал Коля. — Я передам это все графологам. Мало ли что.
Заключение графолога было готово в два часа дня. «Представленные на рассмотрение экспертизы записки в количестве трех написаны рукой постороннего человека», — утверждал эксперт.
— Выходит, у них есть еще один соучастник, — сказал Бушмакин. — Судя по их поведению, они его не выдадут.
— Ни за что, — согласился Коля. — Расстреляют их или не расстреляют, — для нас с вами не вопрос. А они надеются. Вопреки всему надеются. Думают: отсидим, что положено, а там выйдем на волю, свою долю получим. В общем, я так думаю: деньги Ровский передал какой-то связи. И связь эта на заводе.
— Почему? Ты докажи! — загорелся Бушмакин.
— Первое: завод — наиболее безопасное место для хранения краденых денег.
— Согласен, — кивнул Бушмакин.
— Второе. Если бы деньги были у Ровского, зачем, с какой целью и от кого стал бы он носить записки Пермитину? И последнее. — Коля задумался. — Вспомните текст: «Пока не смог…», «Затихнет — вынесу», «Удобного случая жду». Этот человек — с завода!
— Завод большой, — заметил Бушмакин. — Давай поуже.
— Сколько поступит денег, знают только в финчасти. Между прочим, два-три человека.
— Утечки информации ты не допускаешь? — спросил Бушмакин. — Кто-то разболтал, кто-то воспользовался!
— Не исключено. Но нас учили отрабатывать в первую очередь самую вероятную версию.
— Сделаем так, — сказал Бушмакин. — В финчасти проведем ревизию. Немедленно. Старшим назначим нашего эксперта-графолога, это я беру на себя. Пусть он сравнит почерк записок с почерками работников финчасти.