— Блатной? — с ненавистью спросил Олег. — Сержант, обыщите его!
— Я сам, сам! — заорал Боря и начал выворачивать карманы. Кроме спичек, папирос и разного хлама, в них ничего не было.
— За подкладкой проверить надо. Прощупайте.
— На, гад, подавись, — с ненавистью сказал Боря Олегу и, словно фокусник, извлек откуда-то из глубины пиджака паспорт. — Знаю я тебя, кум проклятый, все равно найдешь!
Олег открыл паспорт:
— Тебе, малолетка, давно уже девятнадцать. Спился небось, оттого и не растешь?
— Не твое дело, пират, — огрызнулся бандит. — Только не докажешь. Мало ли чего эта баба с испугу наговорит? Обозналась она. А мы с Васькой пистолет этот на улице нашли и мента вашего в глаза не видели.
— Ты бы хоть перед смертью не врал, — с тоской сказал Бочкарев.
— Свяжите им руки, сержант, — приказал Олег.
— Есть! — Бочкарев огляделся. Наткнувшись взглядом на веревки, с помощью которых передвигались шторы на окнах, он попросил, обращаясь к женщине:
— Не сочтите за труд, срежьте их.
Свидетельница подошла к окну.
— Возьмите.
Бочкарев завел Кочеткову руки назад и крепко перевязал. То же самое он проделал и со вторым бандитом.
— Идите, — сказал Олег. — По одному. Бежать не советую, — положу сразу.
Вышли во двор. Олег обвел его взглядом.
В глубине двора стояли ящики с мусором.
— Становитесь туда.
Бандиты, не сопротивляясь, подошли к стене.
— Свидетельскими показаниями и вещественными доказательствами установлено, что вы оба убили кассира в продовольственном магазине, разграбили его, а потом, скрываясь от правосудия, убили сотрудника милиции Воронцова Михаила. — Олег перевел дыхание. Вокруг стояли Бочкарев, свидетельница и невесть откуда появившиеся жильцы дома. С каждой минутой их становилось все больше и больше. Олег повысил голос: — Москва находится на осадном положении. Согласно постановления Государственного Комитета Обороны, для пособников врага нет ни следствия, ни суда! — Олег вынул из кобуры пистолет и передернул затвор. Оглянулся. Десятки глаз с напряженным ожиданием смотрели на него. Все молчали — слышно было дыхание. Олег подошел вплотную к задержанным, повернул их лицом к стене и выстрелил четыре раза подряд.
Пряча пистолет в кобуру, он сказал:
— Трупы не трогать. Сейчас придет машина и заберет их отсюда.
Толпа начала расходиться. Один только Бочкарев все стоял и стоял посредине двора. Олег на выходе снова оглянулся, а Бочкарев так и не сдвинулся с места.
Когда возвращались в управление, на Петровке путь отряду преградила техника: сплошной лавиной шли танки и артиллерия. Шагали солдаты — краснолицые здоровяки в хорошо подогнанных шинелях, с новенькими автоматами через плечо.
— Сибиряки, — с уважением сказал кто-то. — Теперь будет порядок.
Заканчивалась первая ночь осадного положения, самая трудная ночь Москвы. Впереди было еще много таких ночей — тревожных, полных опасности, но эта, первая, стала решающей, потому что именно в эту ночь начался тот перелом в тылу и на фронте, который определил судьбу города.
«Москва не падет, — мысленно повторял Коля. — Москва не падет. Никогда!»
Он вошел в дежурную часть. Дежурный встал и начал докладывать, но Коля прервал его:
— Спасибо, лейтенант. Я все знаю. Видел только что на улице. Теперь все в порядке.
Дежурный протянул конверт.
— Письмо, товарищ полковник. Вам.
Письмо было от Виктора. Обычные фронтовые новости и приветы, просьба зайти к Нине, успокоить ее. А в самом конце Виктор писал:
«Я не хотел тебе сообщать, но думаю, что умолчать было бы с моей стороны подлостью. Все может быть, батя, но ты верь в лучшее. От раненого партизана — связного, который перешел линию фронта с донесением, я слышал, что у них в отряде есть какая-то женщина, которую зовут Марией Ивановной и муж которой служит в милиции. Верь, батя, прошу тебя! Мать жива, я это знаю, я это чувствую!»
Глава девятаяОборотни
Окончилась война, вернулись домой солдаты. Сколько было потерь, но какая уверенность была, какой энтузиазм. Мы всё начинали почти что заново. Но мы были счастливы, весь народ! А из гнилых закоулков снова вылезла недобитая нечисть и снова попыталась взять нас за горло.
Все знают, сколько надежд принесла Победа. Но людям свойственно забывать о тяжестях. И теперь мало кто вспоминает, сколько трудностей и горя обрушилось на многих из нас после войны…
Маша вернулась домой осенью сорок пятого. Был хмурый, дождливый день, в Александровском саду ветер срывал с деревьев последние листья. Раздался звонок.
— Коля, — сказала она из-за дверей. — Это я…
И тогда он рванул дверь и, закрыв глаза, прижал ее к себе и молча гладил ее волосы и, не стыдясь, плакал.
— Коля… Коля… — повторяла она. — Не нужно, милый. Вот я, здесь. Живая, здоровая. — Она замолчала и добавила, предваряя его вопрос: — А Гена погиб. В тот день, когда немцы вошли в город, ему поручили задержать троих, особо опасных. Я расскажу все подробности. Только потом. Позже.
Коля долго молчал. Вспомнился самый последний день. Генка сидел на чемодане посреди комнаты и улыбался. Коля хотел съездить к нему, да так и не выбрался, не получилось.
— Знаешь, у Виктора и Нины — сын. — Коля отвернулся. — Четыре года ему, Генкой назвали. Из Ленинграда мне Сергеев звонил. Он снова в обкоме. А Коломиец… Ты его помнишь?
— Ну как тебе не стыдно, — укоризненно сказала Маша. — Что он? Где? Наверное, уже заместитель наркома?
— Он погиб… — Коля покачал головой. — В сорок втором летел из Москвы над Ладогой, самолет сбили. И Бушмакин… умер в блокаду. Такие дела… А с Виктором мы опять работаем вместе. Он полковник, начальник отдела. А ты? — Коля распахнул Машину шинель. — Показывай свои погоны, похвастай.
— Перестань, — она сняла шинель. На гимнастерке поблескивали погоны майора. — Увы… — Маша улыбнулась. — Тебя не догнала, да и эти пора снимать. Военный переводчик майор Кондратьева ушла в запас. — Маша окинула взглядом Колин штатский костюм.
— Раз уж разговор о чинах — с чем тебя поздравлять?
— Месяц назад получил комиссара.
— Коля! — ахнула она. — Поздравляю, милый. Но в первую голову — себя! Как я рада!
— Почему себя?
— Боже мой, — Маша всплеснула руками. — Ну что такое майор? Тем более — запаса! Благодаря тебе теперь я — «генеральша».
— Ты не меняешься. Молодец ты у меня, Маша. Все-таки есть судьба, что свела нас. Спасибо тебе.
— И тебе, — улыбнулась Маша.
…Вечером пришли Виктор и Нина, привезли Генку. Он бегал по комнатам в Колиной комиссарской фуражке и каждую минуту приставал к отцу:
— Дай пистолет.
— Да зачем тебе? — не выдержала Маша. — Из него можно убить, ты это понимаешь, ребенок?
— Понимаю, — солидно отвечал Генка. — Приучаться надо. В милицию пойду.
— В милицию, — повторила Маша и покачала головой. — Вот дед обещал когда-то, что к твоему совершеннолетию, Генка, не будет ни милиции, ни преступников.
— Будут, — уверенно заявил Генка. — Глупости дед говорит!
— Это он наш разговор подслушал, — покраснела Нина. — Мы тоже с Витей об этом спорили. Господи… — Она вздохнула. — Что же делается опять. По рынку иду — жулики. Карманники, мошенники, аферисты всякие. Откуда их только нанесло. В карты режутся, спекулируют. Победа пришла, совесть у них должна проснуться. Похоже, Генка-то прав.
— Не то чтобы прав, — сказал серьезно Коля, — а просто время опять тяжелое. Разруха в освобожденных областях. Голод, холод. И возможности для нетрудового заработка. Всякая накипь из щелей снова вылезла. Ладно, справимся. — Он взял внука на руки, подбросил к потолку, весело крикнул: — Значит, в милицию Генка пойдет? Отлично! Будет целая династия Кондратьевых — Кондаковых! А что? В былые времена в иных семьях испокон веку были военные, моряки, дипломаты… А мы чем хуже? Правда, Генка?
— Правда, — согласился Генка.
Маша не могла сидеть дома без дела. Уже на следующий день она пришла в политотдел управления и попросила работу. Начальник обещал помочь, а пока предложил наладить дело в милицейском доме отдыха, который находился в сорока километрах от Москвы по Савеловской дороге. Маша тут же уехала.
А спустя час Коле позвонил Виктор и попросил разрешения зайти по срочному делу. Виктор пришел вместе с коренастым, похожим на борца майором железнодорожной милиции, который положил на стол Коли запечатанный пакет.
— Миронов, из ОББ[3], — представился майор. — Тут вот какое дело… — Майор хитро улыбнулся. — Вы, товарищ комиссар, не подумайте, что мое начальство жаждет спихнуть вам сложное дело. Посмотрите материалы, — он подвинул к Коле пакет. — Сами убедитесь. У нас с апреля зарегистрировано несколько десятков серьезных ограблений в пригородных поездах. Отбирают деньги, ценности.
— Что-нибудь раскрыли?
— Нет, к сожалению, — виновато сказал майор. — Наши опергруппы систематически сопровождают поезда и ни разу не столкнулись с преступниками. Самое неприятное — есть несколько случаев со смертельным исходом. Ограбят, а потом выбросят из поезда. На ходу.
— Свидетели установлены, допрошены?
— Нет… — Майор развел руками. — Никто не заявлял. Вероятно, угроза расправы достаточно реальна, боятся.
— Утром подберут труп у полотна, — вмешался Виктор, — начинают разматывать дело, и — все в песок. Надо помочь, товарищ комиссар. Пусть они продолжают работать у себя на железных дорогах, а город мы обеспечим сами.
— У ваших людей большой опыт и связи в городе, — поддержал Виктора майор. — А банда наверняка городская.
— Почему вы так думаете? — спросил Коля.
— Мы вышли на городской адрес, — продолжал майор. — Источник, от которого получены сведения, проверил по нашему заданию этот адрес. У хозяина квартиры Панайотова много ценностей и среди них несколько колец с камнями. Они проходили по нашим материалам — их бандиты сняли с погибших. И еще: в этой квартире я был сам под видом монтера. У Панайотова отлично подобранная коллекци