— А ваши аквариумы? — продолжал главный режиссер.
— Они успокаивают… Настраивают ребят на лирический лад.
— Но отвлекают от главной цели их прихода сюда, в это здание. Им кажется, что они в зоомагазине… И, наконец, последнее! — Николай Николаевич понизил голос и огляделся, будто желая удостовериться, что их в кабинете двое. — Вы знаете, что вас в театре называют Ванечкой?..
— Знаю, — ответил Иван Максимович.
— Честное слово, это какое-то детство! А моего предшественника, которого я глубоко уважаю, называют Петрушей…
— Но вы же из-за этого не перестаете его уважать?
— Не перестаю… Петр Васильевич создал любопытный репертуар. «Трех мушкетеров» поставил очень своеобразно. И катаевский «Парус» забелел у него как-то по-новому.
— А «Горе от ума»?
— Этот спектакль я видел в исполнении великих и величайших. Поэтому к нему у меня особое отношение… Но в общем Петр Васильевич оставил по себе добрую память.
— Петруша?.. — Иван Максимович прислушался к звуку своего голоса. — Это звучит очень ласково.
— И все-таки я не могу представить себе, чтобы Всеволода Эмильевича Мейерхольда у него в театре звали Севочкой. Хоть это тоже звучит не грубо. Или чтобы Владимира Ивановича Немировича-Данченко называли Володенькой… Не представляю себе!
— Да, это трудно себе представить.
— По-моему, невозможно! — Николай Николаевич встал и заходил по комнате. От одной стены до другой он делал не более трех шагов. — Все эти факты сами по себе не имеют большого значения. Но в сумме с другими (подобными же!) они создают атмосферу клуба или Дома культуры. Одним словом, непрофессиональную, самодеятельную атмосферу. А самодеятельность в применении к профессионалам знаете как называется?
— Как, интересно?
— Дилетантством. Это опасное заболевание.
— Вам кажется, что наш театр… болен?
— Нет еще. Но профилактика заболеваний всегда предпочтительней их лечения.
— Профилактику надо начать с меня. Я ведь главный носитель вирусов…
Иван Максимович произнес это серьезно, задумчиво.
— Я бы вас так никогда не назвал! Вы создатель этого коллектива и пользуетесь, как говорится, вполне заслуженным авторитетом. Вам подражают…
— Мне?!
— Вам, Иван Максимович. Вам! И это, мне думается, надо учитывать. Вот Зина Балабанова, например… Ведущая актриса! Она должна быть для зрителей кумиром. Загадкой, непостижимостью… А она приглашает их к себе на чай и спрашивает, какие у них возникли критические замечания. Устраивает дома конференции юных зрителей. Я знаю, потому что живу на той же площадке. Это уж даже не клуб. А Дом пионеров… Детство какое-то!
— Вы бы ей об этом сказали.
— Я сказал.
— А она?
— Ответила мне: «Я не сомневаюсь, что встречаться со зрителями — это хорошо, а не плохо».
— И все?
— И все!
Зина знала, что всякий уважающий себя человек обязательно должен в чем-нибудь сомневаться. Но у Зины, к сожалению, почти никаких сомнений не возникало. «Я не сомневаюсь, что поступаю правильно», — говорила она. А если ошибалась, то говорила: «Я не сомневаюсь, что поступила неправильно!»
Зина знала также, что нормальные люди не высказывают вслух все, что думают. Особенно если речь идет о спорных и острых проблемах. Но именно в этих случаях Зина думала вслух.
«Какая ужасная прямолинейность!» — говорили ей. А она никак не могла понять, почему прямая линия хуже ломаной. «Что на уме, то и на языке!..» — сетовали по ее адресу. А она не понимала, почему на уме должно быть одно, а на языке что- то другое.
«Все в лоб! Все в лоб!» — упрекали ее. «Вот и хорошо: быстрее дойдет!» — отвечала Зина.
Год назад, когда происходила первая встреча Николая Николаевича Патова с коллективом ТЮЗа, Зина поднялась и сказала:
— Вам будет трудно. Потому что мы все очень любили Петра Васильевича.
Кто-то хихикнул… Зина повернулась в ту сторону и добавила:
— И я тоже его очень любила.
— Это меня радует! — торжественно произнес Николай Николаевич. — Коллектив, который благодарен своему режиссеру, подобен детям, которые благодарны своим родителям. То и другое бывает не часто.
Зал проникся к нему доверием.
— Как-то ты резко! — сказал Зине секретарь комитета комсомола Костя Чичкун, когда встреча с главным режиссером закончилась.
Зина вытаращила на него свои изумленные детские глаза.
— Резко! Наоборот! Я предупредила его. — Она повернулась к главному режиссеру: — Разве я обидела вас?
— Когда это кончится?! — простонала Галя Бойкова, которую в театре называли «поющей актрисой». У нее было и более длинное прозвище: «Так пойди же попляши!»
Николай Николаевич галантно нагнулся и взял Зину под руку.
— В жизни вы непосредственны, как на сцене. Это очень приятно! Тем более, что мы с вами будем соседями. Я въезжаю в квартиру Петра Васильевича.
— Да ну?! — Зина вытаращила свои немигающие глаза.
Через несколько дней, возвращаясь домой после спектакля, Зина увидела у подъезда грузовик с крытым верхом. Николай Николаевич и девушка в расклешенных брюках и пестрой блузке тащили массивную крышку старинного письменного стола.
Зина бросилась помогать. Это было ее особенностью: сразу бросаться на помощь.
— Что же вы сами?! — воскликнула она, тоже хватаясь за старинную крышку. — Надо было сообщить в театр. Мы бы все вместе…
— Это папины отклонения! — объяснила девушка в брюках.
— Вот вы и познакомились с моей дочерью, — сказал Николай Николаевич. — Давайте-ка отдохнем…
Крышку прислонили к стене. И дочь Патова представилась;
— Лера.
— А это Зинаида Балабанова! — торжественно, будто со сцены, представил Зину Николай Николаевич. — Актриса нашего театра!
Лера внимательно и недоверчиво взглянула на Зину.
— Я играю девчонок, — сказала та. И опять набросилась на Патова: — Что же вы нам не сказали?! Когда уезжал Петр Васильевич, мы погрузили его и тут… и на станции.
— Он имел право на ваши заботы. А я этого права еще не имею.
— Понесли крышку! — сказала Лера.
— Она этого не понимает. — Патов кивнул на дочь. — Узнавание актерами главного режиссера не может начинаться с его корзин, матрацев и кухонных принадлежностей. Есть грузчик, шофер… Они нам помогут.
— И я!..
— Что ж, соседи должны помогать друг другу, — согласился Патов. — Это положено.
Сбежавший сверху грузчик один схватил доску, которую только что они тащили втроем.
Николай Николаевич, Лера и Зина вернулись на улицу и взяли по чемодану. Предварительно Патов определил вес каждого из них и взял себе самый тяжелый.
Дверь квартиры была открыта. Но Зина остановилась и поставила чемодан на площадку. Каждый день она видела эту дверь и даже вынимала из почтового ящика письма, которые все еще приходили на имя Петра Васильевича. Она пересылала их в далекий южный город, куда он уехал… Ей казалось, что, может быть, он вернется: не сможет жить без их театра и приедет. Теперь все становилось абсолютно определенным и окончательным. Это чувство неотвратимой определенности возникло у нее в тот день, когда Николай Николаевич знакомился с их коллективом. Но еще острее оно стало сейчас.
— Вам тяжело? — спросил Патов.
— Да… То есть нет, — ответила Зина. И взялась за ручку чемодана.
В этот момент из квартиры вышла женщина, взглянув на которую Зина вновь опустила чемодан на площадку. В присутствии красивых женщин она всегда как-то смущалась, начинала ерошить свои короткие волосы, поправлять платье. Сейчас она тоже принялась за свои волосы, хотя красота жены Николая Николаевича была не дерзкой, не вызывающей, а доброй и мягкой…
— Моя супруга! Ксения Павловна, — сказал Патов. — А это Зинаида Балабанова. Актриса и наша соседка.
— Играю девчонок, — поспешила объяснить Зина.
— Заходите, пожалуйста, — сказала Ксения Павловна так, будто Зина пришла к ним в гости на ужин.
— На вас трудно смотреть, — сказала Зина.
— Почему? — тихо удивилась Ксения Павловна.
— Вы очень красивая.
— Еще одна такая фраза, и я навсегда ваша! — сказала Лера. — Только не вздумайте высказываться о папиной внешности. Во-первых, для мужчин это не имеет значения, а во-вторых, я на него похожа.
— Ле-ерочка… — всплеснул руками Николай Николаевич. — Это какое-то детство!
Ксения Павловна с трудом пришла в себя и попыталась помочь Зине внести чемодан.
— Тебе нельзя носить тяжести! — остановил ее Николай Николаевич.
— Хорошо, хорошо… Только не начинай рассказывать о моих болезнях. Умоляю тебя!
— Твоими болезнями он может защититься от мужчин, но не от женщин, — сказала Лера. И первая вошла в квартиру.
— Они очень любят друг друга, — стала объяснять Зине Ксения Павловна. — Но часто пикируются. Не принимайте это всерьез…
Зина знала, что летом в квартире был сделан ремонт. Она в это время была в отпуске, но, когда вернулась, увидела на плитках, возле закрытой двери, засохшие алебастровые брызги, штукатурную пыль. Все теперь в квартире было другое: обои, потолки… А главное, было пусто. Она поставила чемодан в коридоре и прошла на кухню.
У Петра Васильевича была большая семья. Жизнь в квартире затихала рано: кому-то утром нужно было на работу, кому- то в школу, кому-то в детский сад.
Петр Васильевич звонил в Зинину дверь и приглашал:
— Пойдем-ка на кухню, поговорим об искусстве!
…Из коридора раздался горестный шепот Николая Николаевича:
— У нее будет абсолютно искаженное представление о нашей семье. А ведь это моя актриса. Где она, кстати?
— На кухне, — громко ответила Лера. — Вы здесь? — Она заглянула на кухню. — Самое уютное место в квартире!
«Внешне она похожа на отца, — подумала Зина. — А характером, по-моему, на меня… Говорят, что одноименные заряды отталкиваются. Жаль, если это всегда так…»
Лера ей нравилась. Черты ее лица, правильные и значительные, были чертами отца. Но, как это часто случается, дочь, похожая на красивого отца, была некрасива.