Я медленно повторяю номер и вешаю трубку. Мои щеки пылают, а сердце бешено колотится. Это не стыд, не чувство вины и даже не тревога. Это страх. Я чувствую, что док — мой единственный спасательный круг. А если он не знает, что делать? Что тогда?
Я наливаю себе еще одну чашку кофе. Когда руки перестают дрожать, беру ее с собой в гостиную. Две Барби раздеты — с одной снято модное платье 20-х годов, а с другой — домашнее платье 18-го века, оба она спроектировала и создала сама, — и Сэм занята тем, что меняет на них одежду.
Она выглядит счастливой.
Я сижу и наблюдаю за ней некоторое время. Она практически не обращает на меня внимания. Она что-то напевает, но будь я проклят, если знаю, что именно. Сэм не очень хорошо поет, но у Лили, похоже, идеальный слух.
Проклятье.
Через полчаса звонит телефон.
Доктор Ричардсон сказал, что примет нас прямо сейчас. Я приготовил для нее гостевую комнату — поскольку что-то подсказывает мне, что она не захочет спать в нашей постели, пока она все еще эта Лили, поэтому я выкладываю пару джинсов, футболку с Элтоном Джоном и трусики на кровать. В бюстгальтере нет необходимости. Она никогда не надевает его, кроме как на работу. Но мне приходит в голову, что она даже не знает, как надеть эту чертову штуку.
Я велю ей пойти почистить зубы и одеться. Но сначала она должна рассадить Барби и Тедди на комоде напротив кровати. Я наблюдаю в ванной, как она чистит зубы. Кажется, это займет у нее целую вечность, и она чувствует себя неловко. Как будто зубная щетка слишком велика для нее. Это очень странно.
— Мы отправляемся в небольшое путешествие, — говорю я ей. Она хочет знать, куда именно. — Навестим старого друга, доктора Ричардсона, — говорю я ей.
— А… — говорит она.
— Ты его помнишь?
Она отрицательно качает головой. Очень четкое "нет".
Она хочет взять с собой Тедди. Хорошо.
В машине мне приходится напомнить ей, чтобы она пристегнулась, и помочь с ремнем. Пока мы едем, Тедди танцует у нее на коленях, а она поет песню "Снеговик Фрости" тем высоким чистым голосом, который вдруг стал ее собственным, хотя до Рождества еще семь месяцев.
Приемная доктора находится на углу Мейн-стрит и Стьюбен-стрит, по обе стороны от нее — магазин "Техника для дома Бош" и "Сахарница" — наши местные "Соки-Воды". Возле магазина "Бош" есть место для парковки, так что я заезжаю туда. Она распахивает дверь, забыв, что пристегнута, и бросается на ремень безопасности.
— Полегче, — говорю я ей и нажимаю на кнопку.
Она глупо улыбается, а я распахиваю дверь.
— Оставь Тедди, хорошо?
Она на мгновение хмурится, но потом пожимает плечами, аккуратно усаживает его на пассажирское сиденье и захлопывает дверь. Я подхожу к ней и беру ее за руку.
По-моему, мы выглядим вполне нормально. Муж и жена на прогулке. И Сэм, по крайней мере, выглядит счастливой.
Возможно, именно поэтому, когда Милт Шумейкер выходит из скобяной лавки с сумкой в каждой руке, на его лице появляется широкая улыбка, когда он идет к нам.
Я стараюсь соответствовать ему.
— Милт.
— Патрик. Миз Берк. Прекрасный денек, правда?
— Конечно, Милт.
Он крупный мужчина и несет на себе слишком много груза. Он потеет и фыркает, как бык.
— Послушай, Патрик. Я хочу извиниться перед тобой. Я не забыл о тех ваших опасных ветках. Просто из-за этих бурь в прошлом месяце я был занят, как двухдолларовая шлюха в шахтерском поселке. Простите, миз Берк.
Я бросаю взгляд на Сэм. Она все еще улыбается. Быть может, даже слишком.
Я хочу, чтобы мы ушли.
Милт управляет компанией "Деревья и пни Шумейкера". Прошло уже полгода с тех пор, как он обещал приехать к нам на своем автокране и срезать несколько мертвых веток с нашего старого дуба, в который в прошлом году ударила молния — он растет примерно в двадцати ярдах от дома. Мертвые ветки хрупки, опасны и склонны падать в очень неподходящее время. В прошлом году турист в Центральном парке Нью-Йорка был убит такой веткой.
Мне бы хотелось, чтобы его бензопилы поработали на дубе как можно скорее. Но, думаю, не сейчас.
— Нет проблем, Милт. Дерево пока держится.
— Тебе следует позвонить в офис и договориться на конкретное время, Патрик. Тогда я точно быстро до него доберусь.
— Ну, возможно, я так и сделаю.
— Следует позвонить. С глаз долой, из сердца вон, понимаешь?
— Позвоню обязательно, Милт. Береги себя. Привет Элси. Хорошего дня.
Он как-то странно смотрит на Сэм. Взгляд озадаченный.
Поэтому я тоже посмотрел на нее.
Господи, она ковыряет в носу.
Блядь, не могу поверить.
— Хорошего дня… — бормочет он, когда мы проходим мимо него и уходим.
В приемной врача должна быть музыка, как я думаю, чтобы немного разрядить обстановку. А у дока ее нет.
Войти в приемную дока — все равно, что войти в склеп. Как только мы закрываем за собой дверь, я чувствую, как Сэм напрягается. Видно, что ей здесь не нравится. Две старые жилистые дамы сидят в углу и шепчутся, сжимая в руках сумочки, словно опасаясь, что их могут вырвать у них из рук, как у прохожих на улице.
Лысый мужчина в подтяжках читает газету. Когда он переворачивает страницу, это самый громкий звук в комнате.
К счастью, мы никого из них не знаем.
Мы проходим мимо них к стойке. Милли, секретарша дока, печатает на машинке за своим столом. Она встает, улыбаясь, когда мы пересекаем зал.
— Привет, Патрик. Привет, Сэм.
— Я не…
Я прерываю ее.
— Как дела, Милли?
— Совсем неплохо, Патрик, для маленькой старушки. Присаживайтесь. Доктор будет через минуту.
Я вкратце обрисовал происходящее по телефону, и док заверил меня, что примет нас немедленно. Надеюсь, он сдержит свое слово. Дамы глазеют на нас, пока мы сидим. И Сэм тут же начинает ерзать.
На низком столике рядом с нами лежат журналы. Я испытываю искушение, но не хочу, чтобы мое собственное перелистывание страниц добавляло шума.
Сэм смотрит прямо перед собой на стойку. Я удивляюсь, что там может быть такого интересного, и прослеживаю за ее взглядом. На стойке стоит большая трехлитровая стеклянная банка, битком набитая завернутыми в фантики леденцами — коричными, виноградными, мятными, лимонными — в форме спасательных кругов и пивных бочонков.
— Патрик?
И этот голос маленькой девочки, исходящий от большой девочки, привлекает всеобщее внимание.
— Когда будем уходить, хорошо?
Она вздыхает.
— Ну, хорошо.
Милли открывает дверь.
— Миссис Берк?
Я встаю, но Сэм, конечно же, не узнает своего имени, поэтому я осторожно беру ее за руку и веду к двери. Видя, что она смущена, я шепчу ей, что все в порядке, ей не стоит волноваться, и мы следуем за пышной фигурой Милли в кабинет доктора. Мы входим, и она закрывает дверь.
При нашем приближении док встает во весь свой рост — шесть футов и пять дюймов. Я откашливаюсь.
— Док, это Лили.
Он протягивает мясистую руку.
— Лили, — говорит он, улыбаясь.
Док — самый сердечный и дружелюбный человек из всех, кого я знаю, и если бы он не был великаном, и у него было бы чуть больше этих белоснежных волос на голове и такая же борода, он мог бы сойти за самого лучшего Санту в мире. Она берет его за руку и пожимает ее.
— Садись, Лили. Чувствуй себя как дома. Патрик, можно мне немного поговорить с Лили наедине? Не возражаешь? Чтобы мы лучше узнали друг друга.
На его столе стоит маленькая тарелочка с такими же леденцами, как и на стойке в приемной. Он пододвигает ее к ней, для себя выбирает пивной бочонок и начинает разворачивать.
— Угощайся, Лили, — говорит он и засовывает леденец в рот.
— Я тебя позову, Патрик, — говорит он.
Я свободен.
В приемной дамы смотрят на меня с подозрением. В конце концов, я прошел без очереди. С этой странной женщиной. Явно семейные проблемы.
Я беру в руки экземпляр журнала "Тайм". Астрономы обнаружили новую планету, вращающуюся вокруг трех звезд. Здесь же статьи о прошлогодних континентальных заморозках в Европе, о том, что значит быть консерватором в Америке. В Великобритании запрещают отфотошопленную рекламу, в которой модели выглядят слишком идеально.
Я не могу сосредоточиться.
Почитать "Пипл"? "Сайентифик Америкэн"? О "Космо" не может быть и речи в присутствии этих дам.
Я решаю эту проблему, вообще ничего не делая.
И лишь немного удивляюсь, когда просыпаюсь и чувствую руку Милли на своем плече.
Сэм стоит рядом с ней. Она не выглядит ни расстроенной, ни несчастной, и это хорошо.
— Бен хочет с тобой поговорить, — говорит она. — Лили? Вот тебе журнал.
"Улица Сезам"[167].
— Мы ненадолго, — говорит она Сэм.
Сэм устраивается с журналом, а я следую за Милли внутрь.
Док сидит за своим столом и делает пометки в папке, как я могу предположить, о Сэм. Я сажусь напротив него, он откладывает ручку и качает головой.
— Патрик, это самое ужасное, что я когда-либо видел. Физически она в полном порядке, все та же Сэм, как всегда. Единственные физические изменения, которые я вижу, это те, которые она, очевидно, сделала по собственному желанию, за неимением лучшего слова. Изменение голоса — это только язык. Резкие движения конечностей и плеч мы с тобой могли бы имитировать довольно легко, если бы сосредоточились на этом достаточно сильно. Поэтому вопрос не в том, что она делает, а в том, почему она это делает.
— Вы хотите сказать, что она притворяется?
— Вовсе нет. Совсем наоборот. Когда мы с ней разговаривали, возникла странная неувязка. Как будто она помнит выборочно. Она знает, кто такая Леди Гага, но не знает имен матери и отца.
— Она знает имя нашей кошки — Зои.
— Неужели? Это очень интересно. Единственный раз, когда она немного нервничала или расстраивалась, это когда я спросил ее, кто ты, кто такой Патрик. Это, похоже, смутило ее. Я не стал настаивать. Но она прекрасно распо