Она встает и подходит ко мне. Я почесываю ей шею и подбородок, и она откидывает голову назад и закрывает глаза, довольная. Когда я останавливаюсь, она садится мне на колени и утыкается носом мне в грудь.
Пора завтракать.
— Через минуту, детка. Надо отлить.
Я влезаю в джинсы. Заправляю футболку. Привычка. Меня немного удивляет, что у меня все еще есть привычки.
По дороге в ванную я слышу звук работающего телевизора. Голоса мультяшных персонажей. Лили уже проснулась.
Парень, которого я вижу в зеркале, беспокоит меня, поэтому я не зацикливаюсь на нем. Я просто заканчиваю свои дела и ухожу оттуда.
В гостиной Лили, стоя на коленях перед телевизором, смотрит рекламу игры, развивающей память "Сид, мальчик-ученый".
Она голая по пояс.
А вот и родинка.
Она слышит меня за спиной, оборачивается и улыбается.
— Доброе утро, Патрик.
Даже спустя столько лет невозможно не залюбоваться ее грудью.
Груди у Сэм небольшие. Можно взять любую в ладонь и ладонь не переполнится.
Груди совсем бледные. Такие бледные, что в нескольких местах под плотью видны тускло-голубые следы вен, следы уязвимости, как мне всегда казалось. Кружки вокруг сосков светло-коричневые, почти идеально круглые и около дюйма шириной. Соски у нее всегда розовые, длиной в четверть дюйма и постоянно торчат.
Соски напрямую связаны с "киской". Я заставлял ее кончать десятки и десятки раз, даже не опускаясь ниже пояса.
Если она и замечает, что я смотрю на них, то никак этого не показывает.
— Что-то не так? — спрашивает она.
— Где верх пижамы, Лили?
— На кровати. Мне жарко.
— Принеси его, хорошо?
— Но мне же жарко!
— Лили, девочкам не положено бегать без верхней одежды.
— Кто это сказал?
— Я говорю. Ты должна мне верить.
Она снова вздыхает. Я начинаю привыкать к ее вздохам. Но она поднимается с колен, топает мимо меня в спальню и, проходя мимо, задевает правой грудью мою оголенную левую руку.
Я могу практически поклясться, что она сделала это нарочно.
Как будто она бросает вызов, флиртует со мной.
Но это невозможно. Как она может знать, что я чувствую? Если бы это была Сэм, она бы, черт возьми, знала, конечно. Сэм обладает самосознанием. Но Лили?
Ответ таков: она не может этого знать. Не имеет об этом ни малейшего понятия. Стоя на коленях перед телевизором, она была воплощением невинности. А то, что она меня задела — просто вздорный поступок ребенка, который не получает своего.
Забудь об этом, — говорю я себе.
Конечно.
Я принял душ, побрился, оделся, и пока убираю посуду, она появляется в дверях кухни.
— Чем сегодня займемся, Патрик? Может, еще посидим за "пьютером"?
— Вообще-то я хочу, чтобы ты приняла душ, а потом оделась, хорошо?
— Фу! Я ненавижу душ!
Но это же неправда!
— Мне вода в глаза попадает. Можно мне вместо душа принять ванну?
Мне все равно.
— Ладно. Ты сама наберешь воду или мне это сделать?
— Ты набери.
Я заканчиваю мыть посуду, наполняю ванну, наклоняюсь и пробую воду рукой.
— Нормальная, — говорю я ей.
Я встаю, оборачиваюсь, а она стоит передо мной, голая, естественно, снова ничего не сознавая, пижама лежит в беспорядке на полу. О, Господи. Я отвожу глаза. Поднимаю пижаму и убираюсь оттуда к чертовой матери.
Сэм аккуратистка, а вот Лили — нет. Ее вчерашняя одежда валяется на полу в спальне, где она разбросала ее почти по прямой линии от двери до кровати. Туфли, футболка, джинсы, трусики, носки.
Я застилаю ей постель, складываю пижаму и убираю ее в ящик. Но больше в ящике ничего нет. Если так будет продолжаться и дальше, если Сэм надолго останется Лили, мне, наверное, стоит перенести больше ее вещей из нашей комнаты в эту, но будь я проклят, если сделаю это прямо сейчас. В полдень у нас МРТ. Ничего не буду менять, пока не будут готовы результаты.
Я беру ее одежду. Кладу джинсы на кровать, кроссовки под кровать. Носки и трусики отправляются в корзину для белья, но она в ванной, и я слышу, как она там плещется. Я туда не пойду. Я несу их в нашу комнату, выбираю по новой паре, возвращаюсь в ее комнату и кладу рядом с джинсами.
Я понимаю, что мыслю не совсем правильно. Я таскаю ее использованные носки и трусики повсюду, вместо того чтобы просто бросить их на кровать, пока она не выйдет оттуда. Вот чем я занимаюсь. Возвращаюсь в нашу комнату и бросаю их на свою неубранную кровать.
Что-то привлекло мое внимание.
Трусики.
Сэм говорит, что у нее нет времени на походы по магазинам, и вообще она не такая, как большинство женщин, ей это не нравится. Так что несколько недель назад эти трусики были доставлены из магазина "Victoria's Secret" вместе с полудюжиной других. Они цвета слоновой кости. И на них видны пятна.
На трусиках Сэм следы фекалий. Или лучше сказать, на трусиках Лили.
Она плохо вытерлась.
Теперь у меня проблема. Объявить ей об этом или нет? Если я это сделаю, она, вероятно, смутится. А я не хочу ее смущать. Быть может, это больше не повторится. Я решаю, что обработаю эти чертовы штуки каким-нибудь экологически чистым пятновыводителем и оставлю все как есть.
В моем красном полноприводном "Форде Сьерра" радио настроено на местную станцию, передающую классический рок — в данный момент группа The Band исполняет песню "The Weight" — и, о чудо из чудес, Лили подпевает.
— Ты помнишь эту песню?
— Конечно, помню.
— А другие помнишь?
— Не знаю. Приблизительно.
— Какие именно?
— Не знаю.
— Назови хоть одну.
Она неловко ерзает на сиденье.
— Зачем мы едем в больницу, Патрик?
— Надо кое-что проверить.
— Как в викторине?
— Нет. Там есть машина, которая тебя проверит. Ты просто полежишь и посмотришь на кучу красивых огоньков.
— И тебя тоже?
— Нет, на этот раз только тебя. Меня уже проверяли, давным-давно.
У меня было сотрясение мозга. Поскользнулся на льду шесть или семь лет назад.
— И тебя проверяли?
— Ага. И тебя тоже проверят.
Я стараюсь говорить беззаботно, но в глубине души очень переживаю, как все это пройдет. Чтобы сделать МРТ, нужно лежать совершенно неподвижно — не так-то легко заставить ребенка это сделать. Аппарат ужасно шумный, и если вы склонны к клаустрофобии, он определенно вызовет ее в вас. МРТ может быть страшным существом.
Я беспокоюсь о том, как Лили это воспримет. В голове проносятся всевозможные сценарии.
Лили кричит, плачет, колотит по трубкам, отказывается лежать, сползает со стола, прячется. Лили в истерике.
Я знаю, как это может быть плохо. Я четко помню, как почти все это вытворял в детстве, когда мне делали первую в жизни подкожную инъекцию. Доктор был недоволен. Я сомневаюсь, что рентгенолог будет доволен.
Неведение — это блаженство, она, похоже, совсем не беспокоится. Она смотрит в окно на пасущихся коров и лошадей, на кукурузные стебли, на поля сои и пшеницы.
Мы проезжаем мимо продуктового магазина, мимо крытой площадки, где продаются подержанные автомобили, мимо бакалейной лавки "RoundUp" и казино "Речныеветры".
Да, азартные игры и пшеничные поля — это наша действительность. Здесь есть несколько казино, принадлежащих индейцам, с такими названиями, как "Бег буйволов" и "Конюшня". Конечно, они сильно уступают по численности церквям.
Если говорить о посещаемости, то тут выигрывают индейцы.
Когда мы подъезжаем к стоянке Баптистского регионального медицинского центра, она подпевает группе The Kinks, исполняющих "Missing Persons".
Она может вспомнить песни. Но не может вспомнить меня.
Мы находим дорогу в радиологию, приемная переполнена. Здесь почти все — люди пожилые. Мне интересно, неужели сегодня будут как-то по-особенному делать МРТ и КТ ранним пташкам?
Молодая женщина в приемной протягивает мне папку-планшет и ручку, и мы садимся. Пока я заполняю бумаги, Сэм ерзает, откровенно разглядывая всех людей вокруг, как будто никогда не видела такой толпы. Завороженно, чуть ли не грубо. Сидящая напротив нас костлявая седовласая женщина улыбается ей, немного взволнованная тем, что на нее смотрят, и Сэм улыбается в ответ, как будто эта женщина — ее лучшая подруга. Женщина утыкается в журнал.
— А это еще что?
Она показывает на парня примерно моего возраста, который сидит у стены слева от нас, одетый в рабочий комбинезон и рабочие ботинки, прижав правую руку к груди. К счастью, он разговаривает с женщиной рядом с ним — по-видимому, женой, — поэтому ничего не замечает.
— Перевязь. Мужчина повредил руку. Но показывать пальцем нехорошо, Лили.
— Она очень милая.
Она права. Перевязь темно-бордовая, с каким-то узором в виде огурцов.
— У тебя есть очень похожая. Только твоя голубая.
— У меня есть перевязь?
— Это шарф. Из шарфа можно сделать перевязь. Обычно ты носишь его на шее. Или на голове.
— Ты мне его покажешь, когда мы вернемся домой?
— Конечно.
Я заканчиваю заполнять бумаги и несу их к столу. Сэм, как ребенок, шагает за мной. Женщина в приемной улыбается.
— Вы можете пройти прямо сейчас, — говорит она.
— Прошу прощения?
— Вас ждут. Прямо через эту дверь.
Я знал, что док влиятельный человек, но это просто потрясающе.
Я открываю дверь перед Сэм, и нас встречает рентгенолог, невысокий худощавый парень в больничной форме, который представляется Кертисом. Имя это или фамилия, я не знаю.
— Мистер Берк. Лили. Сюда, пожалуйста.
Лили?
На карточке я написал Саманта. Кстати, о подготовке. На этот раз доктор превзошел самого себя. Рентгенолог ведет нас по коридору и открывает дверь справа от нас.
Сэм заходит внутрь передо мной, и ее глаза расширяются.
— Тут все белое! — говорит она.