— Сэм? Это ты?
— Боже, Патрик. Конечно, это я. Посмотри на меня. Я имею в виду, действительно посмотри на меня. Что, черт возьми, со мной происходит? И что случилось в гостиной?
Похоже, он не в состоянии ничего сказать. Он качает головой. Он выглядит озадаченным. Потом улыбается. Потом смеется. А потом он тянется ко мне и крепко обнимает.
— О господи, Сэм. Ты вернулась! Слава Богу!
Такое ощущение, что кто-то взял меня за голову и сильно потряс. Никогда в жизни я не была так растеряна и напугана. Я никогда не думала, что такое возможно. Что-то здесь ужасно, ужасно неправильно.
— Что значит "вернулась"? Откуда?
На самом деле я хочу спросить его: Патрик, неужели я сошла с ума?
Я чувствую, как его тело внезапно напрягается. Как будто он тоже чего-то боится. А потом я чувствую, как он начинает плакать.
Патрик никогда не плачет.
Начинается все медленно, но вскоре это уже сильный, глубокий, пронзительный плач, как будто он даже не может отдышаться.
— Патрик, что с тобой?
По какой-то причине звук моего голоса причиняет ему еще большую боль. Он безудержно рыдает, как голодный ребенок. Я крепко обнимаю его. Замечаю Зои, нашу старую артритную кошку, которая наблюдает за нами с подоконника.
— В чем дело? Что происходит?
Его тело сотрясают рыдания. Он пугает меня еще больше.
— Патрик, ты должен поговорить со мной!
Он молчит.
Так мы сидим минут пятнадцать или двадцать. Он вцепился в меня так, как будто тонет, как будто море бьется в него, а я — единственная скала вокруг. Его пальцы впиваются в мои плечи. Его слезы катятся по моим ключицам, остывая на груди. Он вытирает сопли тыльной стороной ладони. Он затихает, а потом начинает все сначала. Я никогда не видела его таким. Я больше ничего не говорю. Я обнимаю его, укачиваю. Я как-то успокоилась.
Может, дело в простой необходимости — мне нужно сначала позаботиться об этом. Мне нужно позаботиться о нем.
Но он никак не может остановиться. Он что-то бормочет мне в плечо, снова и снова повторяя одно и то же.
Наконец-то я разобрала. Что я наделал? Что, же, черт возьми, я натворил?
— Что ты имеешь в виду? О чем ты говоришь, Патрик?
Он качает головой и прижимает меня к себе еще крепче. Мне больно.
— Патрик, кто такая Лили?
Лили. Вдобавок ко всему прочему, он говорит о какой-то гребаной интрижке?
— Я… ты была… Я не мог…
Это все, что я могу разобрать. Остальное — бессвязное бормотание, всхлипывания.
Я думаю, что нет, это не интрижка. Я знаю своего мужа. В измене он может признаться. Это что-то другое.
Я едва могу дышать. Он должен отпустить меня.
— Патрик. Патрик, послушай меня. Тебе нужно отдохнуть. Ты должен отпустить меня. Я приготовлю нам кофе, и мы поговорим, хорошо? О… обо всем. Отпусти меня, Патрик. Пожалуйста. Отпусти.
Он слегка расслабляется.
— Ладно. Хорошо, — говорю я ему. — Все будет хорошо. Давай я сделаю кофе.
Мне приходится использовать обе руки, чтобы оторвать нас друг от друга.
Его лицо залито слезами, губы оттопырены, словно застыли в какой-то болезненной пародии на улыбку. На мгновение наши взгляды встречаются, и я не могу сказать, что я вижу в его глазах: боль, облегчение, радость или горе. Мне приходит в голову, что он похож на безумного фанатичного грешника, кающегося в муках экстаза. И мне интересно, кто здесь сошел с ума: он, я, или мы оба.
Я встаю с кровати и иду к шкафу за халатом. Он в шкафу, но не там, где я его оставила. Он отодвинут в сторону, как и мои юбки и жакеты для работы, и я впервые замечаю, что вся спальня завалена моей одеждой — на полу валяется красное атласное платье, шарф из искусственного шелка от модельного дома "Гермес", пара разномастных шерстяных гольфов, длинные белые перчатки.
Есть ли тут связь: одежда на полу, мое свадебное платье уничтожено в гостиной.
Я понятия не имею, что это значит, но оставляю это на потом. Сначала кофе. Патрику нужен кофе, и мне, наверное, тоже. Я надеваю халат и завязываю его вокруг талии.
Кофейник стоит в раковине, на дне осталась гуща, поэтому я промываю его и наполняю водой до отметки десять, потому что может потребоваться много чашек кофе, поворачиваюсь к кофеварке на стойке, и сначала не понимаю, что вижу. Она ярко-фиолетовая, с часами и циферблатом, а по форме напоминает старомодный радиоприемник. А вот и логотип: Easy-Bake.
Какая между этим связь: детская духовка, мягкие игрушки на диване.
Здесь ребенок?
Наверное, в гостевой комнате. Кофе подождет.
Так и есть. Где-то здесь действительно есть ребенок — или, по крайней мере, был.
Маленькая девочка.
Откуда я знаю?
Забудем о духовке. На комоде — набор бисера, а на полу у кровати — наполовину сшитое разноцветное одеяло, рядом с которым стоит больница для животных.
У входа в больницу маленький забинтованный мул. По другую сторону кровати, возле двери, все мои Барби лежат в бикини в шезлонгах перед пластиковым бассейном с горкой. У входа ждет розовый кабриолет.
На ночном столике рядом с кроватью стоит недопитый стакан молока.
На неубранной кровати валяется розовая пижама с рисунком улыбающейся обезьянки.
Недавно здесь побывала маленькая девочка, но где она сейчас? Не в гостиной, не на кухне, не в спальне. Возможно, в кабинете.
Я проверяю. Ее там нет.
Может, она снаружи?
Я обхожу вокруг дома. Уже не по сезону тепло даже в столь ранний час, но трава освежающе прохладная и влажная под ногами. Это первое хоть сколько-нибудь приятное ощущение за все утро. Я дохожу до причала у реки и возвращаюсь обратно. Подхожу к старой горке и качелям.
Маленькой девочки нет — хотя горка отполирована до блеска, ржавчина исчезла, сиденья на качелях отшлифованы, а на цепях и шарнире видны следы сварки. Патрик? Должно быть, он.
Думаю, хватит об этом. Мне все равно, через что он проходит. Мне нужно поговорить с Патриком.
Я вхожу в спальню. Он спит мертвецким сном.
Я беру его за плечо и трясу. Никакой реакции.
— Патрик?
Я снова трясу его, на этот раз гораздо менее нежно.
— Патрик, проснись.
Я трясу его в третий раз. Его глаза распахиваются, рука взлетает и отбрасывает мою руку, бьет так сильно, что становится больно.
Убирайся!
Я стою, ошеломленная.
Это не мой Патрик. Мой Патрик никогда бы так не поступил. Мой Патрик никогда бы не отмахнулся от меня, как от какой-то досадной неприятности, и уж точно никогда бы меня не ударил. Тот Патрик, которого я знаю и люблю, самый нежный человек, которого я когда-либо встречала. После восьми лет брака он все еще держит меня за руку на людях или обнимает за плечи или за талию. Он все еще целует меня перед сном.
Его глаза снова закрыты, дыхание ровное. Я наблюдаю за ним. Недолго, но наблюдаю. И снова не могу поверить в то, что вижу. Потому что он уже отключился. Он не притворяется. Он крепко спит.
Это неправильно. Это ненормально.
С ним что-то не так. С нами обоими что-то не так.
В спальне тепло, но я вся дрожу. Мне очень нужно успокоиться. Я думаю, что, возможно, кофе все-таки поможет, поэтому я возвращаюсь на кухню, насыпаю в бумажный фильтр кофе французской обжарки, наливаю воду, включаю кофеварку и жду.
Ждать очень тяжело.
Душ тоже должен помочь. Я знаю, что поможет. Мне нужно привести себя в порядок внутри.
И мне определенно нужно побриться.
То, что мне нужно побриться, просто уму непостижимо. Волосы не могут так быстро вырасти, за одну ночь.
Ночь. Боже правый. Какой сегодня день?
Можно включить телевизор, чтобы это узнать, но телевизор в гостиной, а там повсюду стекло.
Компьютер. Он в кабинете.
Я сажусь за стол и включаю его, а затем снова жду, пока загрузится Виндовс. Ввожу пароль, и, наконец, появляется рабочий стол. Я перевожу курсор в нижний правый угол и вижу время, а затем дату.
Сейчас 6:46. Дата — 29 мая.
Этого не может быть.
Вчера была пятница, 11 мая. Я весь день работала, в основном занималась толстым придурком, который врезался на машине в дерево, и фермером, умершим от сердечного приступа в огромной куче индюшачьего дерьма. Когда я приехала домой, мы с Патриком приняли душ, потрахались, поужинали остатками еды и выпили вина, а потом снова потрахались. И это было просто замечательно.
Где я была с 11 по 29 мая? Как, черт возьми, это может быть? Если не считать комы, как такое возможно? Но если бы я впала в кому, то очнулась в больнице, а не в нашей постели.
Куда-то пропали восемнадцать дней. Две с половиной недели!
Хорошо, что я сижу.
Слышится зуммер кофеварки из кухни. Кофе готов. Но я больше не хочу кофе. Чувствую, что все, что я выпью или съем, вернется обратно. Мне нужно знать, что со мной случилось.
Док Ричардсон. Джон. Думаю, он должен знать, он ведь наш врач. Он вполне может считаться нашим другом. И я должна рассказать ему о Патрике.
Звонить ему еще слишком рано, но я могу позвонить через час или около того. А пока я приму душ. Я вспотела. От меня воняет.
По дороге в ванную я снова заглядываю к Патрику. Похоже, он спит. Он не двигается. Его рот слегка приоткрыт, брови нахмурены, а глаза беспокойно бегают под веками.
Он прячется во сне. Насколько хорошо он прячется, неясно.
Душ — это замечательно. Напор воды у нас хороший, и я включаю его на полную мощность, стоя спиной к душевой лейке, так что теплая струя бьет мне в шею и плечи и создает в голове что-то вроде белого шума.
Мне больше не нужно прислушиваться к собственным мыслям.
Я мою и расчесываю волосы. Намыливаю подмышки и сбриваю эти клочки шерсти. Тщательно брею ноги, стараясь не порезаться. Я делаю это не торопясь, а потом просто стою некоторое время под струей. С лобковыми волосами разберусь как-нибудь в другой раз, а пока просто вымоюсь, внутри и снаружи.
Только когда вода начинает остывать, я выключаю ее и вытираюсь насухо. Если бы я могла, то оставалась в душе все утро, пока моя кожа не покраснела бы и не сморщилась.