— В трубках рамы этого твоего венгерского велосипеда определенно что-то спрятано. Когда бы не так, почему твой Лань так больше и не показался? И еще — он ведь не идиот, а выдал такую сумму, чтобы купить твою старую машину. Куда ты теперь побежишь с эдакой своей чистотой и простосердечием? Как ты сам-то до этого не додумался?
— Я… Ой, мне это и в голову не пришло. Как ты думаешь, что могло быть в трубках? — спросил он и даже в лице изменился.
— Ну, мало ли что! Какие-нибудь украшения, золото и серебро, драгоценности, деньжата, валюта — все могло быть. Можно догадаться, что парень этот — человек богатый, в начале великой культурной революции, когда конфисковали его имущество, спрятал тут что-то, а потом у него отобрали велосипед или сам его потерял. Он разыскивал везде свою машину, встретил тебя, когда ты ехал на велосипеде, познакомился с тобой, а потом воспользовался тем, что ты жадный, и истратил изрядную сумму денег, чтобы выторговать у тебя эту машину. Да чего там, не жалей, дело сделано! Утка упорхнула у тебя прямо из зубов. Ты пошевели мозгами — ведь утверждать, что это было твое, Дафа, имущество, невозможно!
«Дело сделано!» Может быть, это был единственный в жизни случай стать богатым — и на глазах уплыл из рук. «Укатилась колбаска», все утекло дочиста, в руках ничего не осталось, да еще получил звучный шлепок по шее.
Во время своих терзаний Мэн Дафа вдруг припомнил одну историю. В старину некий рыбак всю жизнь закидывал удочку на речном берегу, мечтая, что его приманку схватит огромная рыбина с красным хвостом и золотой чешуей. Но он прорыбачил на берегу реки двадцать лет, а поплавок, лежавший на поверхности воды, все время был как ветка мертвого дерева, он ни разу не шелохнулся. Тянулись дни, ржавел крючок, но рыба, которая пожелала бы схватить приманку, все не появлялась, более того, даже голодного краба не было. И все-таки настал день, когда вдруг приплыла огромная рыба, совершенно невообразимых размеров, сверкавшая всеми цветами и оттенками, одним глотком захватила приманку, даже крючок целиком оказался у нее в глотке. Рыбак же как раз в это время спал, ничего не почувствовал, и, когда проснулся, эта рыбина с приманкой в глотке уже преспокойно уплывала прочь. Он увидал только, как она, скрываясь из глаз, взмахнула своим широким, словно лодочный руль, хвостом и еще — глубочайший водоворот. Он снова и снова закидывал свою удочку, но больше не случалось ничего. Лишь кусочек рыбьей плоти остался на блестящем крючке… Мэн Дафа почувствовал себя таким же рыбаком.
Постоянные сожаления, подавленность отнюдь не услаждали его сердце! Прежде всего он отправился на завод медицинского оборудования в южной части Земляного города, чтобы расспросить о Лань Даляне, но оказалось, что на заводе такого нет. Конечно, он мог бы сходить в комиссионный магазин, найти того толстяка, который оформлял перепродажу, и по корешку квитанции найти следы Лань Даляна — но как открыть рот, чтобы рассказать о таком деле? Ему оставалось только, тая свои мысли, молча продолжать поиски.
По дороге на работу и с работы, среди толпы, расходящейся после сеанса из кино, в столовых, магазинах и мелочных лавках, во всех местах, где кипела жизнь, — везде искал он того человека, тот велосипед, те сокровища в тайнике. Каждый выходной он целый день неизменно проводил вне дома, обегая большие и малые парки города, толкаясь в наиболее оживленных центральных районах, смотрел налево и направо, пока не начинали болеть от усталости глаза, пока не деревенели, превращаясь в железные стержни, ноги; он первый раз в жизни так внимательно и заинтересованно вглядывался в лица встречных и чувствовал, что лица живущих в этом мире людей нескончаемо разнообразны, на сотни и тысячи ладов. Так он становился упорнее из года в год. Еще больше, чем искавший свой сосуд Парсифаль, исполнился он уверенности, что невозможно жить, не разыскивая этого Лань Даляна.
Прошло четыре года, когда он как-то обнаружил среди оставленных возле рынка велосипедов один венгерский, марки «Чепел», очень похожий на его прежний. В этот миг сердце от радости чуть не выпрыгнуло у него из груди. Он подошел к велосипеду, внимательно осмотрел, но утверждать, что этот велосипед — его, так и не решился. Ведь миновало уже четыре года, не только старую вещь трудно было бы узнать, но даже и степень износа могла стать совсем другой. Оставалось только ждать, чтобы убедиться, не Лань Далян ли хозяин этого велосипеда. Он остановился на другой стороне улицы, напротив стоянки велосипедов, и стал сверлить эту машину глазами.
Он простоял более двух часов, но велосипед так никто и не взял. День был очень жаркий, вокруг не было ни малейшей тени, он почувствовал, что, торча здесь как одинокий шест для флага, может спалить себя на солнце до смерти; уже и пот у него не выступал, и голова кружилась, и во рту пересохло, и, если бы так продолжалось, он вспыхнул бы огнем. Зайдя в ближайшую лавку прохладительных напитков, он купил себе эскимо, но, когда с мороженым в руке прибежал обратно, велосипед кто-то уже увел.
Так был упущен единственный шанс на возвращение утерянного.
Удар, полученный в этот раз, был нелегким. Самым большим его врагом оказалась утрата надежды. Его устремления и упования гасли с каждым днем. Он думал уже, что если даже найдет Лань Даляна, то ничего не сможет сделать, если тот не признается, что прятал что-то в велосипеде. По этой причине жар его деятельности постепенно охлаждался. Время — как вода, оно может понемногу размыть любое дело, как угодно круто замешанное. Но даже и при этом каждый раз, когда встречались ему на дороге чужие велосипеды или когда сталкивался он с проносящимся мимо велосипедистом, напоминавшим Лань Даляна, невольно поворачивал руль и неотвязно преследовал его, вглядываясь, не тот ли это, кого он ищет? Но с каждым разом убеждался, что таким образом только усугубляет свои сожаления и подавленность от давно прошедшего — и ничего более.
И вот Мэн Дафа уже тридцать пять лет, он все еще холостяк, но дни его проходят не зря, он поднялся до второго разряда, имеет кроме зарплаты премиальные, каждый месяц получает более семидесяти юаней; как следствие марка его сигарет и еда на его тарелке тоже поднялись выше среднего уровня. Но только, по его собственному выражению, у него разрослись «губы, пожирающие деньги», и он, понятно, не сумел накопить достаточно, чтобы иметь право помышлять о чем-нибудь вроде женитьбы. Что же до того венгерского велосипеда, то об этом он почти никогда не вспоминает. Какой толк в таких пустых мечтах?
Однажды он топтался без дела на главной улице, и вдруг кто-то легонько хлопнул его по плечу. Он оглянулся и увидел чье-то знакомое лицо, вздрогнул невольно, а тот сказал, посмеиваясь:
— Не признал? Я же Лань Далян!
— А? Лань Далян? Да, да, верно! — Едва Дафа увидел его необыкновенно приятную и приветливую улыбку, как сразу же узнал, кто это. Но этот стал совсем не таким, каким был десять лет назад, имел вид человека средних лет, слегка располнел. По всему его лицу, ранее худому и бледному, теперь разливался румянец, кожа лица лоснилась, из-за пополневших губ овал лица казался не очень четким, и только глаза, глубоко сидящие в глазницах, блестели, как и раньше, затаенно и спокойно. Его одежда тоже по-прежнему была чистой и опрятной, но отнюдь не изысканной. Мэн Дафа, вскрикнув «Ай-я!», обеими руками крепко ухватил протянутую ему руку. Человек, в безуспешных поисках которого он за десять лет мог бы истоптать железные башмаки, нежданно появился перед ним, и покрывшиеся пеплом надежды снова ярко вспыхнули. Руки его внезапно обрели силу, словно хотели удержать невидимое богатство, которое вот-вот может быть снова утрачено.
— Ты… Ты… Ты… — он не мог из себя выдавить ни слова.
— Похоже, ты все время искал меня? — улыбаясь, произнес Лань Далян и добавил, переведя дух: — Ты, конечно, повсюду разыскивал меня, но так нигде и не нашел, верно?
— Я… я точно искал тебя, но на том заводе медицинского оборудования не оказалось человека с таким именем!
Лань Далян рассмеялся, и то, что он сообщил, постепенно рассеяло недоумение Мэн Дафа.
— Ну, да! Ты меня и не мог найти. Меня зовут не Лань Далян, и работаю я не на заводе медицинского оборудования. А дом мой здесь поблизости. Если у тебя нет сейчас никаких дел, прошу зайти ко мне. У меня есть к тебе разговор.
Как в тумане Мэн Дафа прошел за этим человеком два перекрестка, свернул в переулок, вошел в круглые ворота, украшенные затейливой резьбой, за которыми оказался маленький чистый дворик, посыпанный желтым песком. Он увидел несколько посаженных по бокам кустов, покрытых блестящими зелеными листьями, тропка между ними, уложенная каменными плитами, вела к домику японского типа, искусной постройки, с красной остроконечной крышей. Лань Далян пропустил Мэн Дафа вперед, в комнату. Хотя домик и выглядел карликовым, внутри оказалось просторное помещение с обращенным во дворик арочным окном, в которое врывались лучи солнца, наполняя помещение светом, а широкий подоконник был заполнен благоухающей цветущей травой. Длинные висячие ветви орхидеи опускались вниз из высоко подвешенного горшочка, почти доставая до пола. Возле окна стоял большой старинный письменный стол, на нем груды газет, журналов, рукописей, писем — и еще бутылка с тушью, банка с клеем, кисти и стакан для кистей… Со всех сторон стояли книжные шкафы, тесно набитые ровными рядами книг, и несколько стульев для гостей. Не было никакой модной мебели, обычной в других домах: ни дивана, ни чайного столика, ни торшера. Но если говорить о Мэн Дафа, все в комнате было для него в новинку, и в этой атмосфере уединения и духовности, создаваемой книгами, громоздящимися одна на другой, в нем вдруг возникло чувство непонятной скованности. Он ощутил, что хозяин комнаты и он сам — два разных человека, занятых разными делами. А тот пригласил его сесть, предложил ему ароматного чая и хорошую сигарету, после чего сам сел по другую сторону письменного стола на большой круглый стул с подлокотниками и спросил: