Хуаните в этот вечер не везло. Она только вкатила магазинную тележку со всем своим земным имуществом в узкий переулок, где вроде можно было безопасно притулиться на ночь в нише или подворотне, спрятаться от чужих глаз и от ветра. Хороший переулок, очень удобный, но он оказался уже занят кем-то очень пьяным и гадким. Она поплелась дальше.
Холодно. Теперь она по-настоящему мерзнет. Она не помнила, сколько ей лет, но знала, что кости скрипят, спина болит и она уже не может переносить холодов, как раньше. Найти бы место, где можно спрятать тележку, и на ночь пробраться в подземку. Там всегда теплее. Но зато, когда выберешься на поверхность, можно обнаружить, что все вещи пропали…
И в приют для бездомных ей не хотелось. Даже в безопасный. Она не любила сидеть взаперти, а туда если уж сунут, то до утра не выпустят. А она любила приходить и уходить, когда вздумается. Кроме того, под крышей в голове мутилось и мысли путались. Ее место — на улице. Голова лучше работает. Тут она и останется.
Свернув за угол, она увидела красные и синие вспышки мигалки у здания, которое она помнила еще складом, а теперь превращенного в жилой дом. Ее, как ребенка, потянуло к красивым ярким огонькам посмотреть, что происходит.
Узнать удалось не сразу. Хуанита не питала особых иллюзий. Она знала, что мало кто согласится разговаривать с ходячей кучей тряпья, но она была упорна и понемногу собрала полдюжины версий случившегося. В одном были согласны все: ужасное двойное убийство в лифте. Голая женщина и полуголый мужчина. Дальше шел бред. Одни говорили, что мужчина был заживо освежеван, а женщина одета в его кожу. Другие, что мужчина откусил ей руку. Третьи, что она отгрызла себе руку сама!
С нее хватит.
Хуанита, дрожа, покатила свою тележку прочь. Не пройдя и нескольких шагов, она заметила какое-то движение в темной подворотне. Не человек — слишком низко. Вроде животное, но для крысы, даже нью-йоркской, крупновато. Фары проезжавшего мимо фургона осветили подворотню, и Хуанита подивилась густоте меха, на котором плясали и мерцали отблески света.
И вдруг она поняла, что это меховая шуба. Даже в темноте было видно: не какой-нибудь рыбий мех, а настоящая, истинная, голубая, первоклассная, прямо-таки сказочная меховая шуба. Она схватила и подняла ее. Просто диво!
Хуанита накинула ее на себя. Секунду мех будто отстранялся от тела, потом уютно приник к нему. Ей сразу стало тепло. И как тепло! Мех отдавал свое тепло, как электрическое одеяло. Так и вытягивал холод из костей. Она сто лет не чувствовала себя так хорошо. Но Хуанита заставила себя снять шубу и снова развернула ее в руках.
И грустно покачала головой — не выйдет. Слишком хороша! Походи в такой, и каждый подумает, что она купается в деньгах. Может, она сумела бы ее заложить. Но шуба может оказаться ворованной, и она попадет в кутузку. Нет! Больше она не позволит посадить себя под замок. А как жаль-то… Такая славная шубка, а носить ее нельзя.
И тут ее осенило. Она нашла переулок вроде того, в который недавно сворачивала, и бросила шубу на асфальт мехом вниз. Встала рядом на колени и принялась натирать ее грязью. Сверху донизу вымазала во всем, что попало под руку. Можно сказать, оттерла шубой весь тупик. И снова взяла ее в руки.
Так-то лучше. Гораздо лучше! Теперь ее никто не узнает. И вряд ли кто вздумает снять с нее подобную одежку. А ей главное — чтобы грела. Она просунула руки в рукава, и ее снова охватило тепло.
Хуанита улыбнулась и почувствовала, как ветер свистит в дырах на месте выпавших зубов.
«Вот это жизнь! — думала она. — Ничто не согревает лучше меха. Да и то сказать, мех — он ведь для тех, кто живет под открытым небом!»
Перевод: Галина Соловьёва
Господни труды
F. Paul Wilson, " The Lord's Work", 1992
— Но не в одиночестве, — пробормотала сестра Кэрол Фланнери.
Ей пришлось отвернуться от раковины. Пары обжигали нос и вызывали слезы, но женщина продолжала смешивать хлоринатор для бассейнов с горячей водой, пока вещество полностью не растворилось. Однако это было еще не все. Взяв пробирку с солезаменителем, взвешенным до начала процедуры, сестра Кэрол вылила ее содержимое в большую кастрюлю со смесью и снова все перемешала. Убедившись, что дальнейшего растворения не происходит, женщина поставила кастрюлю на газовую плиту и включила огонь.
Сестра Кэрол заметила большой белый баллон на заднем дворе, когда искала новое жилье. Именно поэтому она выбрала этот дом. Теперь, когда Компания природного газа Нью-Джерси лежала в руинах, а по проводам Центральной электрической компании Джерси не бежал ток, готовить можно было только на пропановых и угольных плитках.
«Не стоит называть это готовкой», — подумала она, скрываясь от ядовитых паров в гостиной. Обычная реакция диссоциации — нагревание смеси гипохлората кальция с хлоридом калия, базовая химия. Та самая, которой она в течение пяти лет обучала зевающих новичков и второкурсников Университета Сент-Антони, Лэйквуд.
— А вы говорили, что химия — совершенно бесполезный предмет! — крикнула сестра Кэрол голым стенам.
И прижала ладонь ко рту. Опять она разговаривала сама с собой вслух. Надо быть осторожнее. Не потому, что кто-то может услышать. Ее страшила мысль, что она теряет рассудок.
Она начала вести мысленные беседы с собой за неимением другой компании, чтобы было легче перенести долгие часы одиночества. Но вскоре голос зажил собственной жизнью, и отчего-то в нем появился сильный ирландский акцент — совсем как у ее доброй, дорогой почившей матушки.
Вероятно, она уже сошла с ума. Возможно, все это — лишь галлюцинация, и вампиры не захватили мир, не осквернили ее церковь и монастырь и не перебили сестер-монахинь. Может быть, все это происходит только у нее в голове.
«Конечно, тебе хотелось бы, чтобы все это происходило лишь у тебя в голове. Ведь тогда ты не совершила бы ГРЕХ!»
Ей в самом деле хотелось, чтобы все оказалось плодом ее воображения. Тогда, по крайней мере, страдала бы она одна, а с остальными все было бы хорошо — как и до ее погружения в пучину безумия. Например, люди, которым раньше принадлежал этот дом. Беннеты: Кевин, Мари и их девочки-близнецы. Сестра Кэрол не встречала их раньше, но сейчас ей казалось, что они были знакомы. Она перебирала их семейные фотографии, видела комнату близняшек. Сестра Кэрол не сомневалась, что сейчас они мертвы. А может, и хуже. Так или иначе, их уже не было.
Однако если это галлюцинация, то очень последовательная и детальная. Всякий раз, когда сестра Кэрол просыпалась — а она никогда не позволяла себе много часов сна и спала урывками, — ее встречала одна и та же картина: безмолвные небеса, заброшенные дома, пустые улицы, немногие выжившие, вечно спешащие скрыться, не доверяющие никому, и…
«Что это?»
Сестра Кэрол замерла. Она уловила звук, донесшийся снаружи, — гудение, похожее на шум автомобильного мотора.
Пригнувшись, она поспешила к застекленной передней двери и прильнула к стеклу. Это и была машина. Кабриолет. Кто-то решил выбраться наружу и проехаться…
Увидев пассажиров, женщина быстро присела. Немытые, расхристанные, с тощими волчьими физиономиями, по пояс голые или в безрукавках. На голове водителя была широкополая ковбойская шляпа, и все четверо жадно глотали пиво. Она не знала их имен и не различала лиц, и ей ни к чему было смотреть на серьги в их ушах, чтобы понять, кто или что они такое.
Коллаборационисты. Хищники. Им нравилось называть себя «ковбоями», но сестра Кэрол звала их мразью.
Они направлялись на восток. Отлично! По дороге их ждет небольшой сюрприз.
Как это теперь часто случалось, позднее на женщину нахлынуло осознание того, во что превратилась ее жизнь. Сестра Кэрол бессильно осела на пол и разрыдалась.
Почему? Почему Господь допустил, чтобы все это произошло с ней, и с Его церковью, с Его миром? И более важный вопрос: как она могла допустить, чтобы эти жуткие события настолько ее изменили? Ведь она была сестрой милосердия.
«Милосердие! Ты слышишь, Кэрол? Сестрой милосердия!»
Когда-то она приняла обеты бедности, безбрачия и послушания, поклялась посвятить жизнь преподаванию и трудам, угодным Господу. Но теперь не было ни денег, ни мужчин, ради которых стоило бы потерять девственность, ни даже церкви, чтобы ей повиноваться, ни учеников.
Все, что осталось, — труды, угодные Богу.
«Поверь мне, Кэрол, я не стал бы называть производство пластиковой взрывчатки и другие ужасные вещи, которые ты делаешь, работой во имя Господа. Это убийство. Это ГРЕХ!»
Возможно, внутренний голос был прав, и за свои деяния она попадет в ад. Но кто-то должен был заставить проклятых ковбоев заплатить за все.
Царь мира.
Эл Халетт откинулся на спинку пассажирского сиденья «мерса»-кабриолета, который они только что угнали. Всю дорогу ребята жгли покрышки, позволяя прохладному ветерку остужать вспотевшие лица. Стэн был за рулем, Арти и Кенни на заднем сиденье. У каждого в руке — по бутылке «Хайнекена», и они катились по Восемьдесят восьмому шоссе к пляжу, нежась в лучах июньского солнца. Время от времени Эл швырял назад опустевшую бутылку, так, чтобы она пролетела над багажником, и прислушивался к звуку, с которым стекло разбивалось позади об асфальт. Потом он закрывал глаза и кайфовал.
Стая. Друганы. Их четверка появилась еще в начальной школе в Камдене. Сколько лет прошло? Десять? Двенадцать? Не больше двенадцати. Они прошли вместе через все дерьмо, которое подкидывала жизнь, и ни разу не расставались. Даже когда Стэн отмотал короткий срок в Ярдвилле за кражу со взломом. И потом, когда весь мир покатился в тартарары.
Они выпутались из этой истории и нанялись на службу к вампирам. Стали лучшей охотничьей стаей в округе, и Эл был одним из них.
Гребаный царь мира! Ладно, не совсем царь. По меньшей мере принц… Пока в небе светило солнце.
Ночь — совсем другое дело.