— Что начнем? — спросил Йорка Кащеев, приготовившись к бою.
— А вот погоди, — отвечал Черныш, отбросил стек (с человеком приятней на кулачки), оглядел стоящего перед ним парня и, выбрав для первого удара грудь, изловчился, и Йорка Кащеев, отшатнувшись, еле успел отвести грозный кулак. И тут же, замахнувшись правой рукой, он обманул Черныша и левой рукой стукнул его по скуле.
— Так, — одобрил Черныш. — Это хорошо. Это начистоту. Защищайся, парень. Кашица из тебя будет — так и не защитишься. Это я не за девчонку — хрен с ней! — я за справедливость борюсь.
Приговаривая так, он все усиливал удары. Он бил Йорку Кащеева даже с некоторой жалостью: до того явно было, что он значительно сильней и выносливей. Йорку Кащеева спасала только ловкость: он увертывался от ударов, но никак не мог перейти от защиты к нападению. Тяжелые удары рушились ему в лицо, в грудь, в живот. Кровь заливала ему глаза, стекала на язык, но он, ловчась, давил фасон: не кричал и продолжал бой.
— Трудный мужчина, — удивился наконец Черныш. — Хорошо бьешься.
И он, размахнувшись, вместе с рукой всем своим правым боком в полную силу ухнул Йорку Кащеева. Тот, схватившись руками за голову, бессмысленно шагнул вперед и молча упал лицом в землю.
— Так, — сказал Черныш. — Девчонка плакать будет.
И для верности он еще ударил Йорку Кащеева сапогом меж лопаток.
— Плакать будет девчонка, — повторил он.
Делишко было закончено, но никакого удовлетворения Черныш не испытывал, словно убить-то он убил, да не того.
— Так, — сказал он, словно оправдываясь. — Тебе бы противу меня не идти. Ты — мужчина сильный, я не возражаю, да против моей силы — куда!
Йорка Кащеев лежал неподвижно, уткнув избитое лицо в землю.
— Так-то, — страдал над ним Черныш. — Силы во мне чересчур.
Он вздохнул:
— Эх, по ухабам живем: раз — вниз, раз — вверх! А надо б мягко, как на машине: чтоб быстро и не тряско.
И, махнув рукой, он пошел по направлению к набережной Невы.
Луна выкатилась из-за облака, чтобы осветить этот небольшой клочок земли с Биржей и прочими домами. Луна была желтая, круглая и добродушная.
У моста стоял и зевал на луну милиционер: ведь луна только для того и вращается вокруг земли, чтобы на обоих полушариях отвлекать людей от дела.
Черныш подошел к милиционеру:
— Быстренько, товарищ, быстренько — там, представляешь ты себе, человека кончили.
Милиционер, забыв о луне, немедленно приложил к губам свисток и засвистал что было мочи. Свистя так, он быстро шел за Чернышом.
Черныш, оживившись, рассказывал, широко разбрасывая руки:
— Иду я, представляешь ты себе, и вдруг вижу: человека бьют. И как бьют: и в рожу, и по губам, и в живот. А человек не кричит, отбивается. И вижу я: скосился парень. Ты представь себе, милый, живо эту картину: лежит — что мертвый, не повернулся даже — так лицом вперед и упал.
Милиционер перестал свистеть. Он заговорил:
— А ты чего зевал? Видишь — человека бьют, отбил бы. Тоже!
— Это я не могу, — рассудительно отвечал Черныш. — Это ваша обязанность, товарищ милиционер, а моя обязанность — кликнуть вас. Я эти порядки о-го-го как знаю!
— А ты не рассуждай, — сердился милиционер, предвидя взбучку за ротозейство. — Никто тебя не просит рассуждать. Струсил — так не рассуждай!
И он снова приложил свисток к губам и оглушительно засвистел, выражая этим тревожное состояние духа. Так они подошли к телу Йорки Кащеева. Милиционер, повернув тело, удивился:
— Эх, ужас! Ужас, а не лицо.
— А было лицо, — вздохнул Черныш. — Было лицо, а стал ужас. Уж этого убивца надо по всем строгостям.
— А кто бил-то? — спрашивал милиционер.
Уже бежали к нему с разных сторон два дворника и еще один милиционер.
— А бил такой человек, — объяснил Черныш, — росту невысокого, толстоватый, при шляпе и палке. Палкой и бил. Вот представь себе картину: шляпа, палка, лицо невыразительное. Полное лицо. А одет в пиджак — отличного сукна пиджак. Я его как увижу, враз узнаю. Совсем живо представляю его фигуру.
— И в таком районе, — огорчился милиционер, подымая стек, лежавший недалеко от тела Йорки. — В таком центральном районе (его участок представлялся ему самым центральным и главным в городе). Не этим ли бил?
— Это мой хлыст, — забеспокоился Черныш. — Мой хлыст, товарищ милиционер. Я как после боя подбежал посмотреть, так и выронил. Выронил, представляешь ты себе, и тебя — кликать.
Это в первый раз за долгое время он не уследил за стеком.
— Не уходи, — строго ответил милиционер, не выпуская стека из рук. — Свидетелем будешь.
— Да я и не ухожу, — беспокоился Черныш. — Зачем мне уходить? Надо все наружу вывести. Я знаю.
Дворник отыскал извозчика. Тело Йорки Кащеева положено было в пролетку, туда же сели милиционер и Черныш, извозчик дернул вожжи, и буланая лошадь повезла четырех людей в милицию. Вызванный немедленно следователь тут же учинил Чернышу допрос. Черныш повторил ему то, что он уже рассказал милиционеру. При этом он снова наружности убийцы придал черты Чаплина. Он, кажется, и сам уже верил своему рассказу: до того ему хотелось, чтобы это было правдой.
Следователь сказал ему между прочим:
— Адрес свой, адрес запишите.
— Нет у меня адреса, — отвечал Черныш.
— Где ночуете? — спросил следователь и с подозрением глянул на Черныша (милиционер уже доложил ему о стеке).
— Почему у вас, гражданин, кровоподтек под глазом?
Черныш испугался: тонкий план грозил рухнуть из-за пустяка.
— Есть адрес, — сказал он. — Запишу.
И записал адрес Чаплина.
Полной неожиданностью было для него то, что его не отпустили на свободу. Он был задержан впредь до детального разбора дела.
Варвара Петровна, без стука отворив дверь, впустила к Чаплину судебного следователя и управдома. Милиционеров следователь оставил в прихожей. Следователь глядел на Чаплина: наружность этого человека вполне соответствовала тому описанию, которое дал преступнику Черныш.
Чаплин сидел за письменным столом и пил чай с молоком. Он был без пиджака, и жилет у него был расстегнут. При виде следователя Чаплин встал, застегивая непослушные пуговицы.
— Виноват… Чем обязан?.. С кем имею честь?..
Следователь вежливо назвал себя.
Чаплин заторопился:
— Присядьте, пожалуйста.
Следователь сел за письменный стол, отодвинул стакан с чаем и тарелку с бутербродами, вынул из портфеля бумаги, а из наружного пиджачного кармана самопишущее перо.
— Можете продолжать завтрак, — сказал он. — Скажите, у вас проживал гражданин Черныш?
— Черныш? — переспросил Чаплин.
Он застегнул наконец жилет на все пуговицы и теперь надевал пиджак.
— Черныш? — сказал он. — Это бывший солдат Черныш? Нет, не проживал. Не проживал, а только обедал. Раз обедал и раз ужинал. Не ночевал ни разу. Вот и Варвара Петровна — разрешите вас познакомить — тоже может подтвердить. Я у Варвары Петровны три года на квартире живу. До того я был на фронте — боролся в Красной Армии. И вообще тихой жизнью никогда не интересовался и еще до семнадцатого года…
— Позвольте, — перебил следователь. — Я прошу вас отвечать на вопросы спокойней и логичней.
— Я логичней, — отвечал Чаплин. — Я всегда логичней, разве я не знаю?
И он усмехнулся, пожав плечами.
— Я вам даже добавлю: я был у гражданина Черныша и граммофон слушал. Еще он адрес Кащеева спросил; мужа моей дочурки, Кащеева.
Следователь быстро записывал все.
— Когда вы были у Черныша?
Чаплин назвал число.
— Где он жил в то время?
Чаплин назвал дом.
— Всю ночь разъезжаю, — сказал следователь. — Даже устал. А ночь — холодноватая, и ветер с моря. Вам без пальто тоже, должно быть, холодно было?
— Я ветром не интересовался, — осторожно отвечал Чаплин. — Я ночью дома спал.
Следователь отбросил всякие приемы: в этом деле они были не нужны.
— Вы всю ночь провели дома? — переспросил он. — А как же это в два часа ночи вы оказались у здания Биржи? А?
— У здания Биржи? — испугался Чаплин. — В постели я спал, а не у здания Биржи. Я человек служащий. Вот и Варвара Петровна подтвердит.
— Служащий, — торопливо подтвердила Варвара Петровна, — служащий он.
Она со страха плохо слышала и ничего не понимала.
— Не то подтверждаешь, — сказал Чаплин. — Ты подтверди, где я ночь-то сегодня провел.
Варвара Петровна мигала Чаплину, чтобы он разъяснил ей, что нужно подтверждать — то ли, что он дома был, то ли, что он уходил куда-нибудь.
— Да отвечайте же, тетя, — попросил Чаплин.
«Должно быть, соврать надо», — решила тетка и сказала:
— Из дому на ночь уходил. С час назад только домой и вернулся. Вернулся и завтракать сел.
— Как уходил?! — закричал Чаплин. — Ты чего врешь на меня, старуха?! Дома я ночевал, гражданин следователь!
Следователь, записывая показания Варвары Петровны, говорил:
— Гражданин, не запугивайте свидетельницу.
— Да это не свидетельница, это дура. Что она врет-то!
Варвара Петровна заплакала:
— Дома он ночевал. Я думала, чтоб вернее сказать. Уж вы его простите, товарищ судья, если он по недоразумению да по молодости лет…
— Молчи ты, — оборвал племянник. — Вот товарищ управдом подтвердит. Никогда-то я ночью не выхожу. Я человек служащий и сегодня ночью дома спал.
— Не знаю, — уклончиво отвечал управдом. — Могу подтвердить, что квартирная плата действительно внесена, а интимной жизни человека жилищное товарищество не касается.
Чаплин погибал.
— Я дома ночевал! — воскликнул он с настоящим пафосом (это он в первый раз за долгое время возвышал голос). — Вся моя незапятнанная жизнь за это говорит! Я еще до семнадцатого года был участником! У Биржи в два часа ночи? Да я не знаю, где Биржа-то и есть! Сном я спал у себя дома в два часа ночи!
Следователь продолжал спокойно:
— Вы обвиняетесь в нападении на гражданина Кащеева сегодня, в два часа ночи, у здания Биржи. Выдайте ключи от стола и шкафа.