терял сознание.
Женьку и других Ваниных друзей потряс этот несчастный случай. Бывали случаи подобного рода с другими пацанами, и не раз. Об этом они слышали, обсуждали это... Но тут - случай произошел с другом. А это совсем другое дело.
Четыре месяца пролежал Иван в больнице. Потом долго привыкал к протезу, а ребята - к нему, новому, без кисти. Друг оставался с ними, но одним гармонистом стало меньше.
4
Игра в карты намного безопасней, хоть и считается азартной. Ребята так полагали: на деньги - азартная, просто так - не азартная. В подкидного дурачка играли, не прячась.
Женьке светила явная перспектива на этот раз остаться в дураках. Он уже хотел было расстроиться, как неожиданно над головами картежников раздался голос Бориса Ильича, завклубом поселка:
- Ну, что, молодежь, соревнование на лучшего дурачка? Ребята
смешали карты, и Женька расстроиться не успел. - А что, если бы
вам полезным делом заняться? - продолжал Борис Ильич. Да нет, я знаю, что вы не бездельники: и дома помогаете, и вагоны, бывает, разгружаете. Вижу по своему брательнику. - Он кивнул на одного из игроков. - Претензий никаких. Однако, и свободное время не за картами же проводить. Я давно наблюдаю за вами: хороший бы клубный актив получился. Из вас кто-нибудь занимался в самодеятельности? А может быть кто из вас музыкант, поэт, художник?
"Музыкантами" были все: каждый, кто как мог, пиликал на гармошке. У Женьки выходило неплохо. Все, конечно, поняли, что Борис Ильич имел ввиду. Речь шла о хорошей, грамотной игре на каком-либо инструменте, пусть даже на гармошке или балалайке. Поэтому они, попросту говоря, скрыли свои музыкальные таланты.
Участвовать в самодеятельности доводилось одному Кольке, он-то и попался на "крючок" завклубом. Хотя в Саперную Колька приезжал только на каникулы. Другие ребята не захотели становиться "активом клуба". Танцы их не прельщали, биллиарда в клубе еще не было. А рисовать и сочинять стихи вообще никто не умел.
Все же Борис Ильич не напрасно беседовал с ними. Они согласились вступить в Добровольную народную дружину и помогать ему в проведении клубных мероприятий и поддержании общественного порядка на должном уровне во время их проведения.
В основном беседовал Женька. Среди ребят он был старшим, закончил ФЗУ при мясокомбинате и уже знал, что его распределяют работать на второй колбасный завод, на Лиговке. Кроме того, у него по причине прерванной игры поднялось настроение, он шутил, и первый согласился вступить в ДНД.
Ему и было поручено заняться организацией группы при клубе для поддержания общественного порядка из числа желающих. Друзья в знак солидарности записались все. Толя помогал Женьке. Он буквально загорелся этим делом, недаром после службы в армии пошел на работу в милицию. Они записали данные Кольки и Володи, взяли с них по фотокарточке и по характеристике-рекомендации из их школ.
С документами организаторам пришлось работать впервые. Не обошлось и без ошибки. Из-за отчеств. Отчеств-то друг друга ребята не знали. С Володей было проще, у него брат - Борис Ильич, значит, и он - Ильич; а Колька уехал в Ленинград и отчества не оставил. Женька написал ему свое: Павлович. Так и ходил Колька с удостоверением на имя Николая Павловича. Да и кто там проверять бы стал? Сходило все время. Позже на дежурствах они уже не по имени друг друга величали, а по фамилии (официальнее) или по имени-отчеству (значимее). В этом, первом их, по-взрослому серьезном деле, все же был элемент игры. Особенно, когда дело касалось Володи, брата завклубом. перед тем, например, как вывести из клуба "клюкнувшего" и хорохорящегося мужичонку, рассуждали:
- Надо бы удалить из зала этого петушка-забияку. Как вы полагаете, Владимир Ильич?
- Пойдемте вместе. Архисквернейший мужичок в поселке. Но ничего, батенька, ничего. Не с такими справлялись.
5
Со временем беззаботных дней у ребят становилось все меньше и меньше. Друзья понемногу взрослели. Женька уже работал. К тому же, его сильно стал интересовать противоположный пол. А девчонки в Саперной были что надо. Женька больше других интересовался рыженькой шуструшкой, голенастой полячкой Ядзей. Он и сам ей нравился. Даже посторонним было видно, что она к нему "неровно дышит", как говорили в Саперной. С Ядзей встречались недолго.
Лебедью из "гадкого утенка" становилась Люська Титова. Они с Тонькой толстой Маши часто ночевали в сарае, на сеновале, и мальчишки иногда лазали к ним, рискуя быть замеченными кем-либо из жителей. Лазали далеко не все, а только те, кому был адресован девичий призывный свист с сеновала, когда ребята проходили мимо сараев. Домой в таком случае возвращались, когда добрые люди уже готовились просыпаться. Хорошо, что и сами летом ночевали в сараях - никому лишнего беспокойства.
У каждого из Женькиных друзей была своя симпатия. Словно магнитом притягивала парней своей свежей юностью Оля, племянница Музы Петровны, руководительницы местной художественной самодеятельности. Муза и сама была молода и красива и являлась желанным объектом ухаживаний самодеятельных артистов, большинство из которых были солдатами.
Все это было не совсем в Женькином вкусе. Его внимание привлекла еще очень молоденькая чернявая девчушка Нина, старшая из многодетной семьи Кулиничей. Но к ней он сначала не смел и подступиться. Она была еще совсем юной, а он уже имел опыт "общения с девушками". Несмотря на усталость (работа на колбасном заводе не из легких, да и дорога не близкая) он старался не пропускать таких мероприятий, как танцы, на которые раньше, бывало, и не затянешь. Причем, если в клубе по какой-либо причине танцев не было, ездил в Ивановское, Никольское, Отрадное, ходил в Корчмино или даже перебирался на другой берег Невы, в Овцыно. Нужны были не сами танцы, а новые впечатления, новые знакомства и встречи со старыми знакомыми.
Одному было ходить скучно да и не безопасно. Ходили по два-три человека. Когда возвращались домой по железной дороге, напрмер, из Ивановского, то часто приходилось прыгать на ходу поезда, так как не все поезда останавливались в Саперной. Из Корчмино возвращались обычно с песнями.
Однажды Женька пригласил Кольку в Корчмино на танцы. А танцев почему-то не было, и они пошли к Женькиной знакомой Вале. Родителей у Вали дома не оказалось, но оказалась подруга из Ленинграда, тоже Валя. И была приготовлена закуска: салаты, огурчики, колбаса, тушеное мясо и другие вкусные вещи. Было много спиртного. Женька понял, что танцев не предвиделось, а приглашали его под видом танцев на запланированную, как он стал догадываться, вечеринку. Ему знакомые давно говорили, что Валька его хочет "захомутать". Он же решил, что в "хомут" лезть не обязательно, а погулять не грех.
Валька была завлекательна. Но о молодых людях, которые ходили к ней, соседи высказывались с неодобрением. Про нее же все говорили, что она - "оторви да брось". Об этом чуть позже Женька узнал и сам. А подруга ее ему не понравилась. Но подруга-то предназначалась не ему, а Кольке. Женька нет-нет, да поглядит на друга: улыбается, значит, все нормально. Хотя может быть - из вежливости.
Пили, ели, веселились... Слушали музыку и сами пели. "Расцвела сирень в моем садочке" сменялась "Красной розочкой", "Розочку сменяло: "Кап,
кап, кап, кап, каплет дождик...", затем - "утки кря-кря-кря..." и так далее.
Валька Женьку совсем замучила. Сначала она вела себя сдержанно, потом в танцах стала всем телом тереться о него, а когда он, стесняясь, старался отстраниться, вдруг зло бросала его и бежала разбивать другую пару. Женька тянулся к ней и боялся ее. Он-то мог сдерживать свои порывы, а Валька - нет. Она заваливала его на диван, несколько раз укусила... Отбиваясь, Женька видел, что у друга с его дамой все идет нормально, спокойно. А Валька постепенно, потихоньку возбудилась до такой степени, что вот-вот с ней случится истерика. И она случилась. Уже ближе к утру темпераментная хозяйка утащила Женьку в другую комнату и стала насильно его раздевать, дрожа всем телом, целуя его и со стоном кусая. Женька сопротивлялся из последних сил. А Валька дошла до бешенства, и когда из соседней комнаты раздался дружный дуэт: "Кап, кап, кап, кап, каплет дождик", - она остервенело заорала:
- У кого там закапало, так вашу мать!?.
С Валькой началась истерика.
Больше Женька к ней не ходил. И вообще два месяца избегал женщин.
6
Лучше все же танцевать в своем клубе, чем ездить к черту на кулички за поцелуями, а иногда за синяками. Тем более, что Женька как дружинник должен быть в клубе во время танцев, среди танцующих. Мало ли кто, особенно в нетрезвом виде, начнет себя вызывающе вести, угрожать или просто мешать окружающим. Женька всегда дежурил в клубе с удовольствием. С ним, как всегда, дежурили его друзья. И делом занимаются, и отдыхают. Вон танцует стройный, подтянутый Толя. Вон Борис, его брат, что-то рассказывает девчатам, а те смеются. Борис мастер рассказывать смешные истории с самым серьезным выражением лица, что больше всего и смешило собеседника. Он мог закатывать глаза, как у покойника. Но главное - он мог хрустнуть любым суставом. Хрустел пальцами, кистями, ключицами, шеей. Причем, громко. Часто подходили к нему любопытные: "Боря, хрустни чем-нибудь". И он хрустел. Отсюда и прозвище: "Хрусть чем-нибудь". Он не обижался. В походе зп грибами он собирал цветы. Любил декламировать стихи. Пробовал сочинять и сам, но лучше, чем "Я сижу средь зеленых ветвей" придумать ничего не мог. Любил говорить в рифму. Встречая, например, Кольку, вместо обычного "Привет!" говорил: "Келя, ты откеля?" Он был невозмутим. Даже в азартной картежной игре, в то время, когда его ход, он мог пространно о чем-то рассказывать. Как-то один из партнеров не выдержал:
- Ну, чего ты сидишь? Дергайся!
Борис посмотрел на него, спокойно отложил карты в сторону и начал дергаться. Всем телом. Вот и сейчас, он смешил народ.
Вон Витька Шорин танцует с какой-то нездешней и все не может никак обойти пьяного Колю Карандаша.