общем, мероприятие само по себе веселое. Поставили нас вместе с девушками из какого-то института. Конечно, шуточки, смех. Время летело незаметно. В середине дня наш офицер зачем-то отправил Михайлова с базы, и он так до конца рабочего дня и не возвратился.
А когда мы выходили с базы через проходную, охрана проверяла сумки. У меня – портфель: не носить же в руках сверток с завтраком.
Раскрываю я портфель и даже глазам своим не верю –
два длинных парниковых огурца. Их еще называют китайскими. Ну, разумеется, скандал. Клянусь, что я ни при чем, а охрана еще пуще: милиция, говорят, сама должна пример показывать.
Докатилось до нашего начальства. Стыдно вспоминать, сколько я выслушал назиданий. Как еще не отчислили…
Перед самым выпускным вечером я узнал, что огурцы мне подложил в шутку Борька Михайлов. А когда ему дали поручение, он смотался с базы, забыв меня предупредить.
А потом уж дело так далеко зашло, что у Борьки не хватило смелости во всем признаться.
Я, конечно, не побежал ябедничать. Распрощались мы с
Михайловым уже не прежними друзьями. Очень ему было передо мной неловко.
С тех пор я терпеть не могу огурцы.
…Я глянул в зеркальце и невольно улыбнулся. Сзади покорно тащились два грузовика, не решаясь меня обогнать.
Я обернулся. Молодой парень сосредоточенно крутил баранку. Я махнул рукой – проезжай, мол. Он некоторое время не решался прибавить ходу. Не доверял. Пришлось прижаться к обочине и снова махнуть. Он слегка поддал газу и проскочил вперед.
Пропустив грузовики, я повернул на укатанную проселочную дорогу и невдалеке увидел хатки – хутор Крученый. За ним тянулась невысокая поросль дубков – полоса лесозащитных насаждений.
Хутор дугой обходил Маныч, окаймленный по берегам тугими камышами. Резвый «Урал» перемахнул мостик и затарахтел по единственной хуторской недлинной улочке.
Я проехал двор, в котором сидела… обезьяна. От неожиданности я затормозил и, заглушив мотор, попятился назад, отталкиваясь ногами от земли.
Макака (или другой породы, не знаю) сидела на утреннем солнцепеке на войлочной подстилке возле палатки с откинутым пологом. В ее старческих, слезящихся глазах стояла такая печаль, что хотелось заплакать. На обезьяне была стеганая безрукавка из ярко-красного ситца с цветочками, застегнутая на все пуговицы.
Мы посмотрели друг другу в глаза. Она, вдруг испугавшись чего-то, трусцой бросилась к крыльцу хаты и стала колотить пепельно-черными кулачками в дверь.
Та отворилась, и на улицу вышел высокий мужчина в фетровой повидавшей виды шляпе. Он слегка поклонился мне:
– Здравствуйте!
Я ответил на приветствие. Из-за его спины выглядывали две женщины – молодая и средних лет. А из палатки высыпало несколько смуглых босоногих ребятишек.
Все семейство смотрело на меня с любопытством и тревогой.
– Откуда у вас эта диковина? – спросил я. Хозяин улыбнулся и погладил обезьяну, взобравшуюся ему на руки.
– Наш приемыш. Старик, как и я. Заходите, товарищ инспектор. На чай.
Сказал он это просто и приветливо, сказал так, что мне действительно захотелось зайти к ним.
– Мне надо поговорить с Денисовым.
Он обеспокоенно поднял брови. А женщины зашушукались.
– Я Денисов.
– Нет, мне Чаву… то есть Сергея.
– Натворил он что-нибудь?
– Гражданка Ледешко вот жалуется на Крайнову. Мне надо выяснить у него кое-какие подробности.
Обе цыганки о чем-то загалдели, размахивая руками.
Денисов цыкнул на них, женщины умолкли и скрылись в хате.
Глава семейства спустился с крыльца и неторопливой походкой вышел ко мне, за ворота. Дети шмыгнули за ним и тут же облепили мотоцикл.
– Если вам очень нужен Сергей, поезжайте к лесопосадкам. Он там со стадом.
Притихшая макака смотрела на меня с укоризной, поглаживая сморщенной рукой седую бороду хозяина.
Я подумал о том, что не знаю еще деревенской жизни.
Следовало самому догадаться, что скотину выгоняют в поле на заре.
Я поглядел на ряды дубков, начинающиеся сразу за околицей. Завел мотоцикл. Цыган уловил мой взгляд.
– Они недалеко ушли. Нэ, ашунес7, – сказал он хлопчику постарше, – проводи дядю.
Мальчонка тут же побежал вперед по тропинке.
– Стой! – крикнул я. – Давай в коляску.
Тот обомлел от такой перспективы.
– Садись, садись, – подбодрил его дед и кивнул мне. –
Он вас прямехонько выведет.
И мы поехали, провожаемые завистливыми взглядами черных глазенок.
Зачем я ехал к Чаве? Можно было зайти к Крайновой, поговорить с ней, свести ее с Ледешко – и дело с концом.
История ведь сама по себе вздорная. Но меня тянуло к молодому цыгану любопытство. А может быть, и какое-то другое чувство? Не знаю. Но мне захотелось познакомиться с Чавой поближе.
Мы проскочили полосу насаждений и выехали на луг, где паслись коренастые темно-красные буренки, прильнув мордами к траве. Я остановился, не заглушая мотора. Пацан сиганул из коляски и помчался по траве к лошади, которую я сразу не различил среди коровьих спин.
7 Слушай (цыганск.).
И вдруг от стада отделился огромный рябой бугай.
Он приближался ко мне, задрав вздрагивающий хвост, свирепо изогнув шею и выставив вперед рога. Они у него хищно изгибались, отливая чернотой.
Бык остановился в нескольких метрах, глядя на меня застывшим, налитым кровью глазом. Я газанул, чтобы припугнуть его.
Он, оттолкнувшись от земли всеми ногами, так что из-под копыт взметнулись комья земли, бросился вперед, на меня.
Больше я не раздумывал и рванул мотоцикл с места.
Сзади что-то ухнуло, затрещали, схлестнулись молодые дубки.
Со стороны, наверное, это было захватывающее зрелище. Я мчался по едва заметной тропинке, подскакивая на седле и выжимая из машины все что можно. Трава билась о полированные бока «Урала», пучками застревала между коляской и мотоциклом.
В зеркальце я видел разъяренную морду быка, преследовавшего меня чудовищными прыжками. Попадись на моем пути хоть небольшая ямка, я взлетел бы вверх и не знаю, где приземлился бы…
Мне казалось, что преследование продолжалось вечность.
Я, не сбавляя скорости, миновал хутор, проскочил мост.
На меня восхищенно смотрели трое пацанов, стоявших по колено в воде.
Я заглушил мотор и подошел к берегу, поглядывая в сторону лесопосадок. Там застыл бугай, довольный, подлец, тем, что спровадил меня из своих владений.
– Купаемся? – как можно беспечнее спросил я, шаря по карманам в поисках платка.
Руки у меня дрожали.
– Вон сколько наловили! – кивнул мальчуган куда-то мне под ноги.
В камышах стояло ведро, в котором копошилось нечто зеленое. Я не сразу сообразил, что это раки, потому что видел их только красными.
– Кто из вас знает Крайневу?
Вопрос, конечно, глупый: на хуторе едва десяток домов.
– Баба Вера, что ли? – уточнил тот же пацан.
– Она самая.
– Айда, покажу.
Он вылез из воды весь в иле. Даже вокруг рта у него, как усы, темнела грязь.
Мотоцикл я повел, не заводя. Мой преследователь все еще красовался на краю хутора. Черт знает, какие у него намерения!
– Баба Вера, до вас тут пришли, – подвел меня к калитке мальчуган.
Крайнова, чистенькая старушка, стоявшая у забора, низко поклонилась:
– Здравствуйте! Заходите, милости просим. – Она ловко утерла фартуком мордочку моему провожатому, пожурив его. – Докупался! Вон, жаба цицки дала…
Пацан вывернулся из ее заботливых рук и вприпрыжку побежал на речку.
– Поговорить с вами хочу.
– Проходьте до хаты.
Мы зашли во двор, отороченный нарядными, словно нарисованными, подсолнухами. Я остановился.
– Прошу в хату.
– Можно и здесь. – Я указал на завалинку, как бы давая понять, что дело у меня пустячное и разводить официальности не к чему.
– Можно и здесь, если желаете. – Она быстро обмахнула фартуком и без того чистую завалинку.
Мы присели.
– А я гадаю, что это красное промчалось по дороге?
Вжик – и нету.
– Мотоцикл… – уклончиво ответил я.
– Ловко вы с им управляетесь.
Да, инструктор по мотоспорту в школе поставил бы мне сегодня высший балл.
– Жалуются на вас, – сказал я, желая переменить тему.
Сказал и улыбнулся. Потому что не знал, как говорить с этой симпатичной старушкой по такому дурацкому поводу.
– Ледешиха?
– Она.
– Была у вас? – Крайнова покачала головой. – Неужто до такого сраму упала? (Я кивнул.) Батюшки, стыд-то какой…
Старушка немного помолчала, подумала.
– Хай, – сказала она. – Сдам я свою Бабочку на заготпункт. От греха подальше. Да и старая я стала, трудно ухаживать, сено заготовлять…
– А как же вы без молока будете?
– Для кого молоко-то?
– Для внучат…
Баба Вера кивнула на окно. И тут только я увидел, что за нами, отодвинув занавеску, наблюдает древний, сухонький старичок.
– Вот и все мои внучата…
– Нету, значит?
– Есть, как не быть. Э-эх, мил человек, кто нынче по хуторам живет? Старики да бобыли. Молодежь, она до города подалась. А нам со стариком и козы хватит. Вот куплю козочку. И молочко будет и шерсть… Значит, завтра и повезу мою Бабочку.
– Точно повезете?
– За трешку сосед свезет. Шофер.
Я почему-то очень обрадовался.
– Вера… как вас по батюшке?
– Николаевна.
– Вера Николаевна, когда сдадите свою корову, зайдите ко мне с квитанцией, ладно?
– Хай буде так, зайду.
– Вот и хорошо!
Я поднялся. Прямо гора с плеч.
– Может, вина? – предложила старушка.
– Что вы, какого вина? – воскликнул я.
– Нашего, домашнего. Сычов всегда пил да нахваливал…
Вот оно что! Ну и порядочки установил тут мой предшественник.
Я, разумеется, отказался наотрез.
Крайнова проводила меня за калитку и с уважением посмотрела на «Урал».
– Шибко резвый у вас мотоцикл. Прямо смерч какой-то.
Я невольно глянул в сторону дубков.