По дороге кто-то скакал. Я сразу понял, что это Чава, и постарался принять равнодушный, спокойный вид.
Подтянутый, ладный, стройный, Чава круто осадил своего коня и спрыгнул на землю.
– Вы извините, товарищ участковый, – начал он, словно сам был виноват в этой истории. – Зверь, а не бык… Насилу воротил назад. Он, наверное, от красного цвета взбесился.
До меня теперь тоже дошло, отчего рассвирепел бугай.
Дело в том, что мотоцикл в РОВДе мне выдали ярко-красного цвета. Может быть, он предназначался для нужд пожарной охраны, не знаю. Но я был рад и такому.
Да, мне дорого мог обойтись этот красный «конь».
Баба Вера, смекнув, что произошло, заторопилась в хату:
– Доброго вам здравия, товарищ начальник! Завтра, мабуть, зайду. К обеду…
– До свидания, – кивнул я.
А Чава все еще разглядывал мой мотоцикл: все ли в порядке. Значит, и он не на шутку испугался.
– Зайдемте к нам, товарищ младший лейтенант. Дома говорить удобней.
Я вошел за ним во двор. Дети играли возле палатки.
Приглядевшись к ней, я подумал, что это, наверное, шатер.
Он был сшит из видавшего виды брезента. Значит, много еще цыганского осталось в быту Денисовых…
Сергей вручил поводья молодой женщине и провел меня в хату.
– Мой отец и мать, – представил Чава пожилого цыгана и цыганку средних лет.
– Мы уже познакомились с товарищем участковым, –
сказал Денисов-старший. – Присаживайтесь.
Я сел на предложенный стул и огляделся.
Честно говоря, я представлял себе убранство комнат совсем иным. Ожидал увидеть беспорядок, солому на полу, как читал в одной книжке про цыган. А здесь все было чисто, уютно: печь с полатями; стол, покрытый цветной скатертью; буфет с фарфоровыми безделушками; железные кровати с кружевными подзорами и фотографии по стенам.
Фотографий было много: небольшие любительские, от заезжих моменталистов, увеличенные портреты и заретушированные так, что родная мать не узнает, овальные, на выпуклых глянцевитых листах, подкрашенные в неправдоподобные цвета.
Что меня поразило, так это подушки. Огромные, в половину кровати, пышные, в ярких наволочках…
– У цыган богатство по подушкам определяется, – сказала мать Сергея, перехватив мой взгляд. – Чем больше подушки, тем больше денег…
– Хватит болтать, Зара! – остановил ее хозяин. – Жя шу самовари8.
Цыганка покорно удалилась, и остались одни мужчины.
– А вы здорово ездите на мотоцикле, – похвалил Сергей. – Я, честно говоря, испугался.
– Мог покалечить машину, – ответил я. Надо же было как-то выкручиваться…
– Мог, – подтвердил Чава. – Весной Выстрел одного волка убил. Долбал, долбал – не поймешь, где кости, где
8 Поставь самовар (цыганск.).
мясо. Всю шкуру испортил, сдавать было нечего. Сильный бугай…
– Ничего, – перебил я, – обошлось. Мотоцикл цел – это самое главное…
В то время о мотоцикле я думал столько же, сколько о прошлогоднем снеге…
– Вы по поводу Ледешихи и бабы Веры? – нетерпеливо спросил Сергей.
Вообще цыгане, несмотря на гостеприимство, вели себя настороженно, кроме хозяина – он располагал к себе уверенностью и спокойствием. Осанка у него была гордая, благородная. Есть такие пожилые люди, которых щадит старческое увядание.
– Крайнева сказала, что завтра повезет свою корову на заготпункт. Так что, думаю, вопрос уладится, – сказал я солидно.
– Вообще эта Ледешиха – дурная женщина…
– Читробуй кадэ тэпэнэс пэмануш 9, – перебил сына
Денисов. – У каждого свои заботы. Худо это или добро –
судить не нам. Я часто видел таких, которые много красивых слов говорили, а сами думали только о своем кармане… Ты тоже хорош! Зачем грубишь Ледешихе? Она тебе в бабки годится.
Говорил он так, словно сидел сейчас перед ним не участковый инспектор, который приехал расследовать неприятное для его сына дело, а добрый приятель.
– Нужна она мне! – Чава сделал резкий жест рукой.
Денисов-старший повернулся ко мне: – У меня Ле-
9 Нельзя так говорить о людях (цыганск.).
дешко тоже была. Я ведь в нашем хуторе как бы штатный советчик и мировой судья – депутат сельского Совета. (Я
взглянул на него с удивлением и любопытством, которых не мог скрыть.) Да-да, – засмеялся цыган, – сам не ведал, что на старости лет сделаюсь властью… – Он погладил бороду, усмехнулся чему-то своему и продолжал: – Ну, я сказал ей, что не стоит затевать ссору с соседями из-за чепухи. Не послушалась… А Выстрел – действительно редкий бугай. Товарищ Нассонов, председатель наш, уговаривал Ледешко продать Выстрела колхозу. Хорошие деньги предлагал. Но она уперлась. «Мне, говорит, не резон от своей выгоды отказываться…»
– А как же у вас получается – в колхозном стаде частная скотина? – спросил я.
– Вот баба Вера сдаст свою Бабочку, как вы говорите, –
ответил Чава.
– Ну, а ваша корова?
Сергей смутился. Но Денисов-старший весело подмигнул:
– По блату. Как-никак своя рука в стаде. – И серьезно добавил: – А если без шуток, сами подумайте: одну частную корову куда девать?
Я кивнул головой. И подосадовал на себя за то, что поспешил выказать свою осведомленность.
– А что, эта Бабочка сильно поранила бугая? – перешел я на другое.
– Ерунда! – сказал Чава. – Похромал один день.
– Ясно, – кивнул я. – Насчет увечья быка вы можете подтвердить?
– Конечно, – ответил Сергей. – Хоть на бумаге.
– Ну этого пока не требуется, – сказал я.
– А вообще Выстрел все стадо держит вот так. – Сергей показал сжатый кулак. – Можно спать, гулять, отдыхать –
все будет в порядке. Волка, а то и двух одолеет.
– Водятся?
– Были. Но давно что-то не появлялись. Теперь охотников больше, чем зверья. – Чава поднялся. – Я вам еще нужен?
– Нет. Спасибо. – Я тоже встал.
– Э, – остановил меня хозяин, – чайку попьем. Небось не завтракали?
Батюшки, еще нет и восьми. А мне казалось, что уже середина дня.
Я покорно сел. Как-никак Денисов был человеком в известном смысле своим. Сельсоветский. Помня наставления преподавателей, что надо сколачивать актив, без которого участковый да еще в деревне ни туда ни сюда, я подумал: хорошо бы привлечь себе в помощь старшего
Денисова, он подошел бы.
Сергей лихо взлетел в седло и взял с места в карьер.
Сегодня он казался не таким ярким и необычным, как вчера. Что в нем нашла Лариса? Необразованный парень.
Пастух. И даже не в этом дело. Как он говорил: «Долбал, долбал…» Да может быть, и сама Лариса тоже не такая, какой мне кажется… Надо приглядеться получше.
…Стол быстро оброс простенькими блюдечками, тарелочками, гранеными стаканами. Зара внесла пузатый самовар, начищенный до блеска, с резными, витиевато сделанными ручками и краником. За такими вещами охотятся в городе любители старины.
Сладковато пахло дымом, горячим хлебом и свежесбитым сливочным маслом.
Хозяйка разрезала неправдоподобной вышины каравай с взрывающейся под ножом корочкой.
Хозяину и мне чай налили в тонкие стаканы, болтающиеся в старинных подстаканниках, массивных, из серебра. Но Денисов наливал в блюдечко и пил из него.
Я обратил внимание, что чайные ложки, потертые и деформированные, тоже были из серебра, старинные.
Мне пододвигали то тарелочку с кусками белого со слезкой сливочного масла, то вазочку с вареньем.
– Я смотрю, у вас любят фотографироваться, – обратился я к хозяину, прихлебывая чай.
– Это Сережка, – ответил Денисов.
– Сам фотографирует?
– Нет, – усмехнулся цыган. – Раньше, сразу после армии, он работал в райпромкомбинате, в фотоателье. Ходил по хуторам, заказы принимал. Вот и нам настряпал.
По-свойски.
Я считал своим долгом продолжить беседу. Гость, которого угощают, должен отрабатывать харч. От этой мысли мне стало весело. Что ж, будем отрабатывать.
– Все хочу спросить: обезьяна у вас откуда?
Хозяин снова усмехнулся:
– Зара ее нашла, пусть и расскажет.
Его жена только этого и ждала:
– Весной, когда война заканчивалась, мы где были, Арефа?
– Не знаю, где была ты, а я был в Польше. В войсках
Второго Белорусского фронта.
– А, забыла! – Она засмеялась. – Где-то там. – Цыганка неопределенно махнула рукой. – Стали мы табором возле одной деревни. Пошли, это самое, в общем, посмотреть…
Кушать же надо было. – Она бросила на меня извинительный взгляд. – Мама у меня хорошо гадала… – Зара спохватилась: все-таки представитель закона:
– Рассказывай, рассказывай. – Денисов спокойно сложил руки на коленях. Слушай, мол, младший лейтенант, у нас все открыто.
Мне все больше нравился этот человек с непривычным именем Арефа.
– Пришли в деревню, старушка навстречу бежит. «Вы, говорит, цыгане, вам все нипочем и черт не страшен». А мы ведь тоже крещеные, в церковь ходим…
– Ты про всех не говори, – сказал ей муж.
– Я про своих родителей говорю. Значит, сует нам старушка яйца, кус мяса, деньги. «Выгоните, говорит, из избы черта». Ой-ей, смех, да и только! Такого страху понарассказала. Хорошо, с нами братишка был. Вот он. – Зара показала на один из портретов, на котором был изображен человек с большими усами. – Заглянули мы в хату, а из печи выглядывает что-то черное, лохматое, глаза сверкают… Моя мать и я подхватили свои юбки и тикать… Старуха кричит: «Отдайте яйца…» А братишка не испугался, зашел в хату. И вытащил Ганса… Старый он уж теперь, все к теплу тянется. Зимой с печи не слезает, летом – с утра на солнце… Любит в степь ходить. А раньше задиристый был, ни одной собаки не пропустит…
– А почему – Ганс? – Я посмотрел через окно на обезьянку, дремавшую во дворе на своей подстилке.
– Потом мы узнали, что его держал немецкий офицер.
Фрица пристукнули, а обезьянка осталась… Так и пошло –
Ганс да Ганс. Мы с ним везде ходили. Интересно людям.
Он вино пил.
– Неужели?
– Да. Конечно, немного, вот столечко. Хлоп – и нет рюмочки. И такой веселый делается. Сразу нам всего надают – и денег, и яиц, и колбасы. Кушать же надо было…