РОВДа майор Мягкенький, следователь прокуратуры и судмедэксперт, не знаю.
Помню только причитания Митькиной жены, которые отдавались в душе такой болью и безысходностью, что я был готов бежать хоть на край света, лишь бы не слышать их. Потом мы сидели со следователем райпрокуратуры в кабинете у Ксении Филипповны. До мельчайших подробностей застряло в моей голове, как он спокойно стал заполнять протокол допроса – фамилия, имя, отчество – и время от времени сгибал и разгибал скрепку.
Я смотрел на его ровный, отчетливый почерк, отмечал про себя профессиональную неторопливость и обстоятельность, с которой он вел допрос, а в голове у меня проносилось: ну вот и полетела прахом вся моя жизнь и служба. Осталось только появиться «черному ворону», потом КПЗ, и закрутится машина…
Когда следователь закончил, в кабинете появился майор Мягкенький с судмедэкспертом. Начальник райотдела, как мне показалось, старался на меня не смотреть.
Судмедэксперт, с редкой седой шевелюрой, в коломянковом пиджаке, засыпанном пеплом и крошками табака, вертел в прокуренных пальцах потухший окурок.
– Наружных повреждений нет… По всей видимости, смерть наступила этак часа четыре с половиной назад. А
сивухой до сих пор несет! Такого вскрывать – хуже нет! –
Он посмотрел на меня и, усмехнувшись, покачал головой: –
Ему не воды надо было, а граммов сто пятьдесят. Тогда, может быть… – Он развел руками. – Абстиненция. – Незнакомое слово камнем опустилось в сознание. – Вот тебе, бабушка, и троицын день… – закончил судмедэксперт и закурил новую папиросу.
– Что, теперь прикажешь в вытрезвителях водку держать? – хмуро произнес майор.
– И селедочку с луком, – усмехнулся следователь.
Мягкенький, озабоченно вздохнув, сказал мне:
– Нечего тебе пока тут маяться. Поехали…
И мы пошли через толпу расступившихся станичников
– майор, судмедэксперт и я.
Следователь остался в станице.
Я шел, никого не видя, не различая и не выделяя из общей массы.
И как хлыст по лицу, обожгли слова какой-то старушки:
– За что человека сгубили, ироды, да еще в божий день?.
Я увидел, как у майора свело скулы.
Уже в машине, на дороге, далеко от хаты сельсовета, где в моей комнате лежал утихший навсегда Герасимов, когда мимо нас промчалась машина из морга, начальник райотдела сказал в сердцах:
– Дернул же тебя черт забрать его в свой кабинет! Я
ничего не ответил. Неужели и он думает, что я виноват? Но в чем? Почему смерть Митьки лежит на мне?
Может быть, я действительно сделал что-то не так? А с другой стороны, не забери я его к себе, могло ведь случиться еще страшнее.
Вдруг подумалось, смогу ли я доказать следователю, что невиновен, поверят ли мне, если расскажу все как было? В райотделе, в Краснопартизанске, только и говорили о
ЧП в станице. Майор Мягкенький собрал руководящий состав, и они заперлись о чем-то совещаться. Я сидел в дежурной комнате, где по случаю понедельника было много народу, и меня, слава богу, никто не тревожил, и еще и еще раз перебирал в уме события ночи.
Может быть, я что-нибудь сделал Митьке, когда боролся с ним в хате? Мы катались по полу, как сцепившиеся звери, бились о ножки стола, о комод… Ведь что стоит человеческая жизнь? Попади нечаянно в висок и – крышка… У меня у самого до сих пор ныл затылок, на котором бугрилась здоровенная шишка.
От всех этих мыслей меня бросало то в жар, то в холод…
Дежурный по отделу, старший лейтенант, кидал на меня любопытные взгляды. Было видно, что ему очень хотелось расспросить меня о случившемся. Но у него не было ни одной свободной минуты. Люди шли и шли.
Неожиданно он обратился ко мне:
– Кичатов, звонила секретарь прокуратуры, просят зайти к прокурору…
Я шел в райпрокуратуру, ноги были налиты свинцом, а в сердце вдруг образовалась пустота. Сейчас мне прикажут сдать оружие, документы, ремень… Снимут погоны… Ну что ж, будь что будет…
Нашего райпрокурора я видел до этого всего один раз.
Женщина лет сорока, в темном костюме, в кофточке, с накрахмаленными воротничком и манжетами, которая удивила меня своей белизной в этом краю, где непрестанно дуют ветры и от серой пыли никуда не денешься. Я всегда был вынужден носить с собой бархотку, чтобы мои туфли имели приличный вид.
В кабинете прокурора сидела посетительница лет тридцати.
Прокурор встретила меня, словно ничего не произошло.
Представила молодой женщине, фамилия которой была
Юрлова, попросила ее выслушать и, если понадобится, подкинуть в Бахмачеевскую.
Я машинально кивал головой и поддакивал.
Может быть, меня нагружают делом, чтобы я не болтался просто так?
Совершенно сбитый с толку, я пропустил вперед себя
Юрлову, которая оказалась выше меня на полголовы, и прошел с ней в пустую приемную.
Мы сели на диван.
– В моем распоряжении всего один день. Завтра я должна уехать, – сказала она категорически. – Вы, конечно, поможете мне добраться до Бахмачеевской?
Модно одетая дама критически оглядела мою мальчишескую физиономию и погоны с одной звездочкой.
Я пожал плечами. Откуда я мог знать, что ждет меня через час.
– Ну и порядки! Только бы спихнуть человека…
– Могу проводить вас до автобуса, – спохватился я.
– Ближайший – только вечером.
– На попутной, – предложил я. – Тоже можно посодействовать.
– В грузовике? – усмехнулась она. – К сожалению… –
Она показала на свое платье: – В такой одежде по нашим пыльным дорогам не разъездишься.
– И легковые иногда ходят.
Она что-то прикинула.
– Лучше подожду автобуса.
– А дело какое у вас?
Юрлова открыла удлиненную лакированную сумочку с замком под червленое серебро и достала сложенный вчетверо лист бумаги.
– Вот…
Я долго читал ее заявление. Мой мозг был не в состоянии связать какого-то Юрлова Игоря Константиновича, присылавшего ей мало денег на сына, с тем, что ждало меня впереди.
Кто же у нас в станице Юрлов?
Я с трудом сформулировал свою мысль:
– А вы сделайте как все – подайте в суд. И по исполнительному листу будете получать столько, сколько положено по закону.
– Спасибо, – сказала она. – Это мне известно.
– Он же не уклоняется… Вот если бы он уклонялся, прятался, тогда это было бы нашей обязанностью – найти его. А сумму алиментов определяет народный суд. Если вы не можете договориться…
Юрлова посмотрела на меня с удивлением. Я сам чувствовал, что произвожу, наверное, впечатление не совсем нормального человека.
– Какой суд? Что вы такое говорите? – всплеснула она руками. – Зачем мне суд? Если бы он был такой, как все…
– А какой он? – удивился я.
– Отец ваш…
Что за чертовщина, при чем тут мой отец?
– Священник…
– Отец Леонтий?!
Она кивнула.
Эта новость встряхнула меня. Я стал соображать отчетливей.
– И сколько он вам, значит, присылает?
– Не мне, – вздохнула она, – сыну… Двадцать пять.
– А получает в месяц?
– Что-то около ста пятидесяти.
– Мало присылает, действительно…
– Видите ли, он уверяет, что у них налоги какие-то другие. – Она неожиданно для меня смутилась. – Он, то есть Юрлов, писал, что получает на руки мало. Вот и попробуй разберись во всем этом…
Я с ними, церковными, никогда дела не имел. И прямо сказал об этом:
– Не знаю, как там у них с зарплатой. Давайте встретимся перед отходом автобуса. Попробую кое-что узнать.
– А где я вас буду искать? – спросила она, опять раздражаясь.
– Или здесь, или в райотделе внутренних дел. – На языке вертелось: «Может быть, в КПЗ». Но только вздохнул.
– А спросить кого?
– Кичатова.
– Запомню… – Она поднялась.
Мы расстались. А я обрадовался: слава богу, есть какое-то дело. Но куда мне обращаться, я, честно говоря, не знал. Значит, надо спросить в РОВДе. И вообще попытаться узнать, что меня ожидает.
Я пошел к майору. Совещание у него закончилось. Все разошлись. Мягкенький посоветовал:
– Загляни сначала в райфо. Там все разъяснят. Ну, а за дополнительными сведениями, если они понадобятся, можешь сходить к преподобному. Это районное начальство вашего отца Леонтия.
О ЧП – ни слова.
В приемной начальника отдела я неожиданно столкнулся с бабой Верой, той самой, у которой была корова
Бабочка… Знала бы она, какие у меня неприятности!
Чистенькая, наглаженная Крайнова смиренно ожидала, когда можно будет зайти к майору. Возле нее, плечом подпирая стену, стоял подросток, угрюмо созерцая свои длинные, нескладные мосластые руки.
Крайнова, увидев меня, поклонилась:
– Здравствуйте, товарищ участковый.
Бывать в подобных учреждениях ей, видимо, приходилось не часто. И мне она обрадовалась, как своему.
– По какому делу? – спросил я. Меня обуяла жажда деятельности, единственное, что спасало от тягостных дум.
– Может быть, помощь какая-нибудь требуется?
– Благодарю. Спасибочки, – еще раз поклонилась она. –
Вот за горемычным пришла, – кивнула старушка на подростка. – Внучок мой, Славка.
Парнишка глянул на меня виновато из-под челки, наискось закрывавшей ему лоб.
– Набедокурил что?
– Из бегов вернули… – вздохнула баба Вера.
И тут я обратил внимание на старенький, видавший виды рюкзак в углу приемной.
Из двери выглянул Мягкенький.
–
Заходите, Вера Николаевна. И ты, Миклухо-Маклай… – поманил он паренька.
Славка, подхватив свою поклажу, двинулся вслед за бабкой.
Пропустив их к себе, майор крикнул мне вдогонку:
– Кичатов, после райфо зайди ко мне.
– Слушаюсь, товарищ майор.
Решительно, сегодня мне не дадут киснуть без дела.
С отцом Леонтием, то есть Юрловым Игорем Константиновичем, каким он являлся в миру, история действительно была непростая.
По справке, выданной церковным советом и подписанной старостой, выходило, что он получал около ста пятидесяти рублей. Райфинотдел взимал налог почти половину этой суммы…