Повести и рассказы писателей ГДР. Том II — страница 26 из 93

Утром она умерла, в этом-то заключается весь ужас, слышишь? Тот, кто каждую ночь спал с ней, расстрелял ее.

Так приказал генерал.

Приходилось порой совершать поступки, как того требовал приказ.

И так всегда, приказ есть приказ, он должен быть выполнен, пусть ты и понимаешь, что это мерзко.

Женщина съежилась в кресле.

— О, понимаю, — сказал офицер, — история тебя взволновала. Но знаешь, — он заговорил ласково, точно с ребенком, — в отместку солдаты прикончили пса, которого он любил как собственное дитя, в тот же день укокошили. А он и по сей день не знает, кто это сделал, по сей день.

«Боже праведный, — думала женщина, — наверху спит мой мальчик». Ей захотелось побольше узнать об этом человеке, и она тихо спросила, кто же расстрелял девушку.

Офицер заметил, что глаза ее потускнели, и понял, что проиграет ночь, если скажет ей правду. А потому назвал одного из своих товарищей, молодого офицера, который якобы глубоко страдал впоследствии, но ослушаться приказа не мог.

— Приказ! — воскликнула Ханна. — Мне бы никто не приказал расстрелять человека.

Глядя на сидящую в кресле женщину, на ее лицо в неровном отблеске свечей, молодой офицер вдруг чуть ли не наяву увидел полячку, и его охватил беспредельный страх. Он надеялся забыться в объятиях этой женщины.

Офицер поднялся пошатываясь. Одна свеча упала и погасла. Спиралью устремилась вверх струйка дыма, напомнив своим запахом дым пожарищ. Его повсюду преследовал этот запах.

Вдалеке грозно громыхал фронт. Офицер слегка подался вперед. Он видел женщину. И думал: там, за окнами, война, совсем близко.

— Я хочу тебя, — сказал он.

Махнул рукой, словно пытаясь стереть картины, навеянные воспоминаниями.

— Если уж все пойдет прахом, — прошептал он, — так пусть хоть эта ночь будет нашей.

Она смотрела на него точно завороженная. Не могла слова вымолвить. Ее будто парализовало. Она желала этого мужчину, мучилась желанием и все-таки желала его; и, когда почувствовала в словах его отчаяние, в ней пробудилось материнское чувство, она поняла, что человек, от которого она старалась защитить своего сына, сам нуждается в ее защите.

Когда офицер раздевался, из его кармана выпал миниатюрный пистолет.

Среди ночи Ханна выскользнула из объятий мужчины, который спал как ребенок, усталый и удовлетворенный.

Возле двери она прислушалась: он дышал ровно.

Босая, она осторожно поднялась по лестнице к сыну. Ей пришлось долго трясти его, пока он наконец не пришел в себя. Она торопливо объяснила ему, кто находится в доме, настаивала, умоляла тотчас уйти. Через час-другой рассветет. Пусть спрячется у ее отца в Хорбеке, крошечной деревушке в горах. Лес там доходит до самого двора. У деда он будет в безопасности. Ему необходимо уйти из родной деревни, ее будут оборонять.

Не сказав ни слова, мальчик ушел.

Женщина еще долго в полной неподвижности сидела на кухне, облокотившись на стол и подперев руками голову.

Она почти не спала. Проснулась, как обычно, в своей комнате. Но тотчас вспомнила, что сына нет, а рядом, за стеной, на софе спит офицер. Вот так прошла эта ночь.

Ханна, сидя перед зеркалом в красном шелковом халате, причесывалась. Из зеркала на нее смотрело бледное лицо. В это утро ее нельзя было назвать красивой. Прежде чем пойти на кухню, она отворила дверь во двор и вышла за порог. Она видела тропинку на покрытом инеем откосе, лес… Он пошел в горы; где-то он сейчас, ее мальчик, в безопасности ли он?

Мартовское утро было по-зимнему холодным. Зябко поеживаясь, Ханна вернулась в дом.

Перед комнатой офицера она на мгновение остановилась, прежде чем взяться за ручку двери. Но заставила себя сделать веселое лицо и вошла. В комнате царил полумрак. Офицер еще спал. Отвратительно пахло застоялым сигаретным дымом. Она подошла к окну и осторожно подняла штору. Хмурый день медленно вползал в комнату.

На коврике возле софы что-то сверкнуло металлическим блеском — маленький пистолет. Она подняла его, взвесила на ладони и стала разглядывать.

Ханна видела, как спит офицер: по-детски полуоткрыт рот, черные волосы спутаны, — она подошла ближе, шелковый халат шуршал при каждом движении. Офицер шевельнулся. Ханна машинально сунула пистолет в карман халата.

Офицер моргнул раз, другой, пропел по лицу ладонью и, заложив руки за голову, взглянул на нее.

Почему ты ушла от меня? — спросил он наконец. — Разве ты недовольна?

«Как он может говорить такое! — подумала она, но тут же испугалась. — Неужели заметил что-нибудь?»

— А тебе без меня было плохо? — Ханна слегка улыбнулась.

Он подумал трезво: днем она выглядит иначе — бесцветная, синяки под глазами, на губах следы помады. И вовсе не молода. Но с ней было хорошо. Он ничего не сказал и, повернувшись, потянулся к столику за сигаретой и спичками. Не разжимая губ, рассмеялся.

Женщина, смутившись, опустилась на стул. «С этим мужчиной ты провела ночь, — думала она, — а сейчас он такой же чужой тебе, как и вчера, когда ты впервые увидела его на ступеньках лестницы…»

В это время кто-то вошел в дом. Вскинув голову, Ханна прислушалась. Стук кованых сапог по плиткам прихожей заставил ее подняться с кресла. Дверь отворилась, и на пороге появился солдат, стальная каска скрывала лицо. Он сразу приметил все: бокалы и бутылки на столе, женщину в халате, мужчину на софе.

Офицер, приподнявшись, рявкнул на вошедшего: как смел он врываться к нему в комнату? Офицер злился, что подчиненный застал его в таком виде. Солдат — фельдфебель с блестящей бляхой на груди — извинился. Он не ожидал, что встретит здесь господина офицера, он искал хозяйку, чтобы узнать, где господин офицер. Однако он обязан возможно скорее выполнить поручение: прибыл генерал. Он ожидает господина лейтенанта через двадцать минут в части. Уже направляясь к выходу, фельдфебель вдруг обернулся. Да, еще одно! Поймали дезертира, маленького плаксивого мальчишку.

Женщина подавила крик, и офицер смерил ее удивленным взглядом. Одним прыжком он вскочил с софы.

— Буду сейчас же!

Отдав честь офицеру в ночном белье, солдат удалился.

Женщина подошла к лейтенанту, когда тот снимал с себя пижаму.

— Что будет с мальчиком? — спросила она.

— А что с ним будет? Дезертирство… — Он потянулся за рубашкой. И внезапно взревел: — Воды! Неси воды!

Но женщина будто вросла в пол.

— Ты что, не слышишь? Генерал прибыл! И парень, черт подери, видел меня здесь!

Она побежала за водой. Он взял у нее таз из рук. Вода плескалась через край. Офицер сполоснул лицо. Дрожащими руками Ханна протянула ему полотенце.

— А мальчик, — едва выговорила она, — может, он еще ребенок. Может, ему всего шестнадцать.

— Сколько бы ни было, он солдат, — натягивая рубашку, неторопливо заметил офицер. Куда запропастился его галстук, черт побери, ну, что она стоит как истукан? Да помогай же! Генерал ждет. Она о нем не слыхала? Одно имя его уже говорит о многом. И надо же, он, лейтенант, заставляет себя ждать, именно он…

— Этот мальчик, — проговорила женщина, — он мог бы оказаться моим сыном.

Офицер застегнул рубашку.

— Смотри-ка, — вымолвил он, и ему стало как-то не но себе. — У тебя есть сын?

Он подошел к зеркалу, тщательно причесал волосы.

— Да, у меня есть сын, ему только что исполнилось шестнадцать, но его все же призвали. — Она подошла к нему сзади, пытаясь поймать в зеркале его взгляд, затем, запинаясь, произнесла: — Этой ночью он был здесь. — Офицер опустил гребень. — Хотел повидать меня. Не видел несколько месяцев. Он еще ребенок, понимаешь?

Офицер резко повернулся.

— Как?! — воскликнул он. — В этом доме? Тайком? Может, это тот самый, кого они схватили?

— Сохрани бог, — проговорила она, побелев как полотно, — но если это он, то ты должен помочь. Все равно, чей он, но ты обязан помешать бессмысленной гибели мальчика, помешать сейчас, завтра уже может быть поздно.

Она поставила его, говорил офицер, торопливо натягивая сапоги (несмотря на спешку, он нашел время поправить голенища так, чтобы получились красивые мягкие складки), она поставила его в ужасное положение. Он спал у нее, об этом знает фельдфебель. Ситуация однозначная. Сын дезертировал, как она сама признает, и находился с ним под одной крышей. Может, все было заранее подстроено. Может, она и спала с ним, чтобы затем шантажировать. Офицер говорил возбужденно. Он вскочил, поправил брюки, туго натянув их на себя. Завязал галстук, будто затянул петлю на шее.

— Бог мой, что ты говоришь! — воскликнула женщина. — Я не думала, что он придет. Просто несчастный случай, здесь, в деревне, несчастный случай, слышишь? Почему же ему нельзя повидаться со мной? А утром он опять ушел… Нет, нет, быть не может, — она покачала головой, — это не он, они схватили другого. Господи, да пойми же наконец, ведь они совсем еще дети!

Офицер подтянул ремень и портупею и одернул мундир. Он вдруг успокоился при мысли, что не сын этой женщины, а кто-то другой ждет от него решения своей участи. В таком случае все проще для него самого и для женщины, с которой он провел ночь.

— Да, — проговорил он, — может, это другой! И тебе нечего беспокоиться!

— Я пойду с тобой, — решила она, — я должна знать, кто этот мальчик.

— Вздор! — накинулся на нее офицер. Ей лучше не вмешиваться, иначе самой придется худо, и — тут он сделал паузу и прикусил губу, — и ему, пожалуй, тоже.

Она схватила его за руки.

— Позволь мне пойти с тобой!

Он освободился от нее. Щегольски надел фуражку и, пригладив сбоку прядь волос, направился к выходу.

Тогда она, опередив его, заслонила собой дверь.

— Это может быть мой сын!

Офицер хотел отстранить ее, но она, глядя на него из-под полуопущенных век, неожиданно совершенно спокойно сказала:

— Ты меня не знаешь. Ты не знаешь, на что я способна.

Офицер стоял перед ней. Очень стройный, в плотно облегающем мундире, со сверкающими офицерскими знаками различия.