Мать нашла сына в конце каменоломня, под скалой. Когда она подошла, солдат, который возился с трупом, поднялся и ушел.
Она не помнила, как долго просидела возле убитого сына. Казалось, бесконечное серое утро не хочет уступить место ясному дню. Лес скрылся за туманом. Заморосил дождь. Только почувствовав влагу, Ханна очнулась, подняла тело сына и на руках понесла его прочь.
А дождь все моросил. Черные оголенные деревья, что выстроились вдоль улицы, простирали к нависшему над долиной небу корявые ветви, точно сведенные судорогой руки. Женщина шаталась под тяжестью своей ноши. Волосы прядями падали на лицо. Платье прилипло к телу и при каждом шаге хлестало по ногам. Тощее тело мертвеца казалось ей свинцовым. Ей приходилось часто отдыхать, потом она брела дальше, спотыкаясь о булыжник, шлепая по лужам. Деревня, будто покоренная дождем, опустела, вымерла. Американцы были уже совсем близко. Артиллерия наугад обстреливала местность, не причиняя, однако, селу большого вреда. Обстреливали, наверное, мост возле деревни, перед которым скопились поспешно отступающие войска. Напуганные воем снарядов, жители деревни попрятались по домам, в надежде за их стенами найти спасение. И Ханна, едва волоча ноги, тащилась со своей тяжелой пошей по безлюдной деревне.
У одного из первых дворов, прижавшись к стене, ее поджидала девушка, тщедушное существо с детскими глазами. Завидев Ханну, она громко вскрикнула и, спотыкаясь, кинулась к ней. Но та смотрела на девушку отчужденным, тупым взглядом. Тяжело дыша, она по-прежнему брела вперед. Девушка кралась вслед за Ханной до самого дома.
Фридель Фукс — беженка из одного пфальцского города, вот уже несколько лет жила в деревне. В доме своих родственников она была чужой, на нее едва обращали внимание, она не годилась для грубой работы, и ее терпели из жалости. В Ханне Глауда девушка обрела друга. Теперь она не отходила от Ханны ни на шаг.
Мать осторожно положила убитого на софу и накрыла простыней.
— Оставь меня одну, — проговорила она.
Но девушка не уходила.
— Почему ты хочешь остаться одна? — прошептала она. — Что ты собираешься делать?
— Ничего, — безучастно ответила Ханна. — Просто хочется побыть одной.
Она вошла в комнату офицера. Его вещи — портфель и чемодан — все еще стояли там, постель, как и утром, оставалась неубранной. Ханна сжала губы.
— Ты могла бы мне помочь, — внезапно сказала она.
— Чем? — спросила девушка.
— Мне надо знать, где сейчас этот офицер. Ты знаешь его?
— Да, я видела его у старосты.
Ханна кивнула. Он, должно быть, еще в деревне. Его вещи здесь. Она подождет, пока Фридель вернется.
Девушка испугалась, увидев глаза женщины. Глаза ее, всегда как бы светящиеся изнутри, стали вдруг чужими, точно перед ней была не Ханна Глауда, а незнакомая женщина, которую Фридель доселе не видела.
Ханна быстро опустила глаза.
— Мне надо знать, где этот офицер, — медленно выговаривая слова, повторила она. — Если хочешь помочь мне, иди!
И она подтолкнула девушку к двери.
Сняв с себя мокрое платье и накинув красный халат, Ханна неожиданно нащупала в кармане холодный металл: пистолет убийцы. Она вынула оружие, взвесила его на ладони, повернула раз-другой, чтобы внимательно рассмотреть его. Заглянула в крошечное дуло. Подумала:
«Оба убиты, и муж, и сын. Один выстрел — и всему конец».
Ссутулившись, она со стоном опустилась на стул, все еще держа пистолет в руке. «Если бы я могла плакать. — думала она. — Почему я не могу плакать?»
Она сидела, ждала. Ее трясло как в лихорадке, когда она вспоминала мужчину, с которым провела ночь не только ради спасения мальчика. Утром он оттолкнул ее, словно назойливую потаскуху, а потом приказал расстрелять ее сына. Ханну едва не рвало от омерзения: убийца ее сына и она, мать, спали в одной постели. Она не думала больше о мальчике. Она думала теперь только об офицере.
Когда хлопнула дверь, Ханна вскочила со стула, выпрямилась. Девушка, запыхавшись, вбежала в комнату: американские танки в деревне! Отряд особого назначения — в том числе и офицер, переодевшийся у старосты в гражданское платье, — давно уже обратились в бегство.
Тут Ханна Глауда разрыдалась.
Все рассказанные события произошли много лет тому назад. Жители деревни постепенно забывали о них. Деревня у моста уже ничем не отличалась от прочих деревень земли Гессен. Бреши, оставленные войной, давным-давно заложили новой кладкой.
Дворы деревенских богатеев — просторные, благоустроенные, с фахверковыми домами, — как и прежде, заполоняли долину, с явной неохотой терпя соседство какой-нибудь хибарки. Дворы победнее карабкались вверх по откосам, а всего лишь на расстоянии ружейного выстрела от лачуг безземельных крестьян прилепился к горе дом бывшего лесничего.
Здесь уединенно жила Ханна Глауда, крестьянствуя на нескольких моргенах пахотной земли, предоставленных государством. Не было ей в том никакой нужды, говорили односельчане, ей назначили вполне сносную пенсию. Зимой, когда снег заметал косогоры, она неделями не спускалась вниз, в деревню, а продукты ей привозил один из крестьян, когда проезжал мимо ее усадьбы, направляясь в лес. Поговаривали, что она ткет ковры из пестрой шерсти и загребает кучу денег. Каждому в деревне была известна несчастная судьба этой женщины. Сама же она с той поры вышла из сельской общины, чуждалась односельчан. Так и получилось, что друзей у нее, в сущности, не было. С годами людям от одного ее вида делалось не по себе. Когда она проходила по деревне — все еще после стольких лет повязанная черным платком, — на нее поглядывали с изумлением и страхом.
Односельчане, попятно, не упускали случая посудачить на ее счет и, если она забывала поздороваться, идя мимо, долго таили обиду. Священник, говорили они, сколько раз увещевал ее — не следует так ожесточаться, надо найти силы и вернуться к богу. Замуж бы ей выйти да ребенка родить, она ведь еще не старая… Она же ему заносчиво ответила: не нужен ей ребенок, не желает она быть матерью, и молитва не приносит ей утешения, сколько бы она ни преклоняла колена… Бог-то уж раз покарал ее, шептались женщины, а она и теперь грешит. Добром все это не кончится. Погубит она себя своей гордыней.
Не понимали они, что связывало с ней Фридель Фукс, которая частенько поднималась к ней на гору. А ведь Фридель не крестьянка, она из городских.
— Вон уже опять бежит! — крикнула Хаберкорн соседке, выглянув из окна и мотнув головой в сторону кладбища, у осыпающейся глинобитной ограды которого мелькнула светлая юбка.
Молодая женщина, тоненькая и долговязая, как мальчишка, торопливо шла луговой тропинкой, взбегавшей вверх, к усадьбе лесничего. От подъема в гору у нее перехватило дыхание, но она спешила и шла не останавливаясь. В руке у нее была зажата свернутая в трубку газета.
Вот и дом. Она толкнула дверь, вошла, не дожидаясь приглашения, и запыхавшись прислонилась к косяку.
Хайна Глауда с удивлением поднялась со стула, отложив в сторону рукоделие. Что-нибудь случилось?
Фридель оттолкнулась от косяка и подошла к Ханне. Она развернула газету, разгладила лист:
— Вот… Тот самый офицер! — сказала она, ткнув пальцем в подчеркнутые строчки.
Ханна выхватила у нее газету. И сразу среди многих имен ей бросилось в глаза то единственное, которого ей вовек не забыть. Она прочла, что офицер после нескольких лет плена и заключения, которыми он поплатился за инкриминированные ему военные преступления, выпущен на свободу. Газета упала на пол. Ханна подошла к окну. Она не произнесла ни слова. Но когда Фридель шагнула к ней, она повернула голову, улыбнулась и вокруг глаз у нее залучились морщинки.
Ее это как будто радует, изумилась Фридель.
Еще как радует, отвечала Ханна. Недели, месяцы, годы слились для нее в одно томительное ожидание этой минуты. И вот она настала. Спасибо, Фридель, за такую весть.
Фридель Фукс вскоре ушла. У приветливой хозяйки был такой отсутствующий взгляд, что Фридель подумала, она говорит впустую.
Вечером того же дня Ханна Глауда отправилась к деревенскому старосте. Крестьянин этот хозяйствовал на обширной усадьбе, а с двух других дворов, которые сумел по дешевке купить после войны, брал арендную плату. Дворовый пес с лаем рванулся на цепи, когда Ханна вошла в ворота. Женщина была ему незнакома — ведь уже много лег Ханна обходила стороной этот двор.
В доме пахло кошками. Ханна прошла через прихожую по выложенному плитками полу к двери на кухню и постучалась.
Лысый староста сидел за обеденным столом и, увидев Ханну, уронил ложку в суп. Ханна остановилась в дверях. Староста выпучился на нее, и лицо его пошло багровыми пятнами, как всегда, когда он начинал нервничать.
— Чего тебе? — спросил он сердито и вытер платком вспотевшую лысину. — Не видишь, мы обедаем!
— Убийца на свободе, — сказала Ханна. Шагнув к столу, она бросила на него смятую газету.
Староста равнодушно отодвинул тарелку.
— Я читал, — сказал он, помолчав.
Ей бы хотелось знать, что он теперь предпримет, поинтересовалась Ханна.
Староста забарабанил пальцами по столу. Ведь он же сохранил за ней дом. Выхлопотал пахотную землю. Она, видит бог, получает хорошую пенсию. Ей неплохо живется. Да никто в точности и не знает, как все тогда вышло.
Так поможет он ей или нет, спросила Ханна.
Староста судорожно вцепился руками в край стола.
— Нет! — рявкнул он. — К черту!
— Ладно, — сказала Ханна и, прищурившись, поглядела на старосту сверху вниз. Стало быть, обойдется без его помощи.
Ночь она провела у Фридель Фукс. Ей не хотелось оставаться одной. Спала она мало. Мысли не давали покоя. Она и раньше знала, что староста ей не поможет. У самого руки в крови, ведь он, как говорят, скрепил своей подписью приговор. Не хочет, чтобы люди узнали о его позоре. Почему же она пошла теперь к нему? Да потому, что надеялась нагнать на него страху, чтобы он не очень-то благодушествовал, он и все людишки в деревне, так скоро забывшие то, чего она никогда не забудет, пусть все осталось, как прежде, — староста на своем посту, богач при своих деньгах, но и она осталась такой же, как прежде. У нее еще есть силы ненавидеть. Пришло наконец время свести счеты. Она жила только ради этой минуты.