Мы с Виктором Степановичем крепче вцепились в сиденье, уперлись ногами: сейчас мы налетим на волка, будет толчок, хрустнут под колесами кости…
Волк был от нас в каких-нибудь двадцати шагах.
Вдруг Петя повернул рулевое колесо: дорога круто сворачивала в сторону. На мгновенье полоса света упала в степь. Волк мчался по ней. Мы повернули. Свет опять лег вдоль дороги. Но волка на ней уже не было.
— Ушел! — с досадой крикнул Петя.
Так — неожиданно — состязание окончилось вничью, горячий спор прервался навсегда.
Петя умерил ход и рукавом вытер пот со лба.
Все молчали.
Мы присмотрелись к местности и скоро остановили машину: мы были у того места, куда ехали.
Когда мы вылезли из автомобиля, Петя поставил машину так, чтобы свет фар освещал то место, где мы после охоты отдыхали.
Все трое тщательно осмотрели траву, канаву. Но портсигара не нашли.
Мрачный сел Виктор Степанович в автомобиль. Мы поехали.
— Однако не понимаю, — произнес профессор, — кой черт он раньше не нашелся?
— Кто? Портсигар?
— Какой портсигар? Ведь стоило ему только свернуть с дороги — и он ушел бы от нас. Значит, для него не линия дороги определяет направление бега. Значит, он прямо, всё прямо бежит, как по ниточке.
— Виктор Степаныч! — вдруг перебил Петя Носик. — А откуда вы папиросу взяли?
— А? Какую папиросу? Эту? Да из кепки. Кепка на пол упала, из нее папироса и вывалилась.
— Так взгляните-ка, — наверно, и портсигар там? Виктор Степанович схватил кепку.
— Совершенно правильно: вот же он… Я его, значит, в шапку… И пропуск тут. Вот удивительно! Зачем же мы столько времени и бензина потратили, а?
Я сказал:
— Виктор Степанович, вы — волк. Профессор подскочил.
— Я?.. Как так волк?
— А так. Вам стоило только протянуть руку, чтобы взять пропуск. А вы всю ночь мчались за ним по степи. Вот так и волк. Пропуск был у него в кармане: стоило ему только свернуть с дороги — и он спасен.
Не могли же мы за ним прыгать на машине через канаву.
Но зверь бежит по дороге, освещенный фарами.
Бежит по ней, как по коридору. Резкие границы тьмы кажутся ему сплошными, неприступными стенами, стенами до самого неба.
Ему и невдомек, что препятствие это — мнимое, призрачное препятствие. Стоит только взять вбок…
— Понимаю! — вскричал Виктор Степанович. — Вы правы: я — волк.
1934 г.
КАК ДЯДЕНЬКА ВОЛОВ ИСКАЛ ВОЛКОВ(рассказ деревенского школьника)
Постойте, когда это было? Да как раз в конце четвертой четверти, перед летними каникулами. Меня учительница послала в сельсовет: какие-то сведения отнести председателю.
Я отнес и уже хотел назад идти — вдруг входит в сельсовет старичок в темных очках. Несуразный какой-то: всё у него шиворот-навыворот. На плече двуствольное ружье. Только я никогда такого не видел: комолое, без курков. И повешено не так, как наши охотники носят: дулом вверх, прикладом вниз, а кверху ногами — вниз дулом. Заместо охотницких сапог — дырявые сандалии. Мешок заплечный у дяденьки почему-то на животе болтается. И кепка на голове задом наперед, козырек на затылке.
Дяденька поздоровался с председателем и полез в свой мешок. Удобно так у него приспособлено на груди: и снимать не требуется — развяжи и доставай что надо.
Вытащил из мешка книжечку, из книжечки бумажечку и тянет ее председателю.
Председатель прочел вслух: «Областной охотинструктор по борьбе с волками товарищ Тит Волов».
— Вы сигнализировали в Облисполком насчет волков? — спрашивает дяденька.
Председатель говорит:
— Было такое дело. И откуда, понимаешь, взялись, уже сколько годов не было. И всё больше по речке Быстрянке. Леса у нас большие, крепи да чащобы. Как их там, понимаешь, взять?
— Умеючи надо, — дяденька говорит. — Сейчас самое время волчат брать. Волчицу застрелить. Большая премия от государства. Где последние дни волки на скот нападение делали?
— Да всё, понимаешь, по Быстрянке. У деревни Устьрека три дня назад овцу зарезали. Вчера в Истоке собаку утащили.
Дяденька подошел к стене: там план всей нашей земли висит, всех колхозов — где поля, где лес, где деревни.
Я думал, у него очки, чтобы лучше видеть. А он их на кончик носа сдвинул, сам прищурился и носом по карте водит.
— Вот, — говорит, — Исток и вот Устьрека. А в «Красном пахаре» не видали волков?
— В колхозе «Красный пахарь» их нет.
— Добре, — обрадовался дяденька. — Так я оттуда и начну. Вот с деревни Луговой.
— Луговая, понимаешь, как раз Краснопахарьского района. На что тебе туда?
— Как на что? — рассердился дяденька. — Ясно, кажется, сказано: «Борьба с волками». Не на дачу к вам приехал. Мне время дорого. Не в одном вашем районе волки появились. Война была. Волки войну любят, — вон их сколько развелось всюду.
— Это всё, понимаешь, понятно. Я к тому только, что не туда идешь, где их найдешь, а туда, где их нет.
— Плохо вы, видно, мое имя прочли и фамилию. Потрудитесь еще раз прочесть.
Председатель взглянул в бумажку, говорит:
— Тит Волов. Так и есть.
— А теперь наоборот прочтите, сзаду наперед.
— Обратно, понимаешь, Тит Волов получается, — удивился председатель.
— То-то вот, — загадочно говорит дяденька. — Наоборот-то часто даже лучше выходит.
— Ну, дело твое, товарищ Волов. Вон иди с Ванюшкой, — председатель на меня кивнул. — С Луговой парнишка.
Старичок попрощался с ним, и мы пошли.
Я перво боялся его: думал, он сердитый. Молчу иду. И он молчит.
Прошли околицу. Дяденька на небо посмотрел. Небо всё в тучах. Он очки снял и на ходу в мешок их убрал.
— Очки, — говорит, — у меня от солнца: глаза берегу.
Гляжу на него: враз лицо доброе-доброе сделалось. И начал тут дяденька всякие истории рассказывать.
Перво всё про волков. Какой они ужасный вред приносят колхозам и государству. Что ни год, говорит, в нашей стране миллион голов скота через них недосчитывают — на двадцать миллионов рублей убытка. А что на людей волки бросаются, — это, говорит, больше бешеные. Ну, раненый волк если, тоже может кинуться. А так — нет. Здоровый волк человека боится. Со страху про него и люди сказки рассказывают. Куда, говорит, ни приедешь, всюду один рассказ:
— У нас в колхозе, правда, случаев не было. А вот из дальней деревни шла зимой учительница в город, в район, так ее — это уж верно! — волки съели. Утром едут колхозники, — глядь — на дороге одни каблучки лежат да косыночка.
Смешно мне стало: ведь и у нас в деревне точка в точку такие страхи рассказывали!
А старичок дальше да дальше: про всяких разных зверей, про охоту на них. Как охотники врут, — такие историйки рассказал — животики надорвешь!
Я и не заметил, как мы к нашей Луговой подошли.
— Ну, хозяин, — говорит старичок, — пустишь к себе ночевать?
Я скорей к мамке, всё ей про него рассказал. Пустила она — и крынку молока поставила.
Утром дяденька говорит:
— Веди, — говорит, — меня, Ванюша, к вашим пастухам. Пастухи всегда всё про волков знают.
Я повел его вдоль Быстрянки, потом по ручью в лес: там у нас весной пастьба.
Дед Макар, пастух наш, на пеньке сидел, грелся на солнышке. Федька, подпасок, за коровами, которые от стада отбились, бегал с кнутом, а как нас приметил, — сейчас пришел.
Дед Макар — он тугой на ухо — долго не мог в толк взять, про чего это у него дяденька-охотник спрашивает. А как разобрал, только головой затряс.
— И-и, милый, — говорит, — какие те волки! Волки у нас еще с той ерьманской войны совсем повывелись, бог миловал. Ты в Исток иди, иди в Устьреку: там, бают, объявились.
А Федька-подпасок говорит:
— А я два раз видел. Один раз утром, другой раз вечером, как стадо домой гнать. Эвон там, эвон за ручьем-то, на горушке. Только это не волк был — собака. Паршивая такая — шерсть клочьями лезет. Я на нее как щелкнул кнутом, она — порск! Смехи! Я сам перво думал — волк. А она, вишь, собака какая трусливая; от хозяина, верно, убежала. Дяденька засмеялся.
— А скажи, герой, — говорит, — уши у нее торчком, хвост крюком?
— Уши торчком, — Федька говорит, — а хвост поленом: между ног со страху поджала.
— Утром куда же эта собачка шла?
— Туды вон, — Федька махнул кнутовищем по ручью в лес. — А вечером оттуда.
— Ну, значит, тут по ручью и надо искать ее. Тут у нее и щенята.
— Дак это никак твоя собачка, дяденька? — догадался Федька. — Щениться, значит, ушла. Однако, чай, там нипочем ее не найти: болото здесь в лесу, чаща такая — всё равно как стена.
А дяденька всё посмеивается:
— Ошибся, милок: не моя это собачка. Собачка эта вовсе бесхозная. А вот скоро, надеюсь, будет моя. Пойду ее искать.
Сам мешок с себя снял, на спину перевесил, штаны закатал выше колен, взял ружье в руки и прямо в ручей да в лес.
Я только спросить у него успел:
— А что же, дяденька, охотницкие сапоги себе не заведете? В сапогах способнее.
— А на что они летом-то! — ответил. — Вода теплая. А в сапоги-заколенники попадет вода, потом мучайся с ними. Летом, брат, охотнику обувь нужна, как решето: войдет вода и выйдет. Беги, Ванюша, в школу — опоздаешь. Вечером тебе щеночка принесу.
Целый день я всё про этого щеночка думал: неужто волчонка принесет?
Долгий тот день показался мне. Уж солнце зашло, смеркаться стало; тут только пришел дяденька.
— Обманул, — говорит, — я тебя, Ваня: нет щеночка. И замолчал. Так, молча, поужинал и спать лег.
Я вижу: расстроенный, и уж спрашивать у него ни о чем не стал.
На другое утро он ушел до света, я еще спал. И к ночи вернулся — простой опять. И уж о щеночке ни слова.
Задумчивый. Что-то под нос себе бормочет. Некоторые слова я разобрал:
— Ошибка, ошибка. Всё может быть… Экая хитрая бестия!
Стали спать укладываться. Вдруг он говорит:
— Ванюшка! Никак завтра воскресенье? — Воскресенье и есть, — говорю.